С художником Михаилом Шемякиным беседует фотохудожник Виктор Горячев, специально для "Лилит".
Михаил Михайлович, как давно вы взяли в руки фотокамеру?
Еще в 60-е, понимая, какие люди окружают меня: поэты, музыканты, композиторы, писатели, художники-изгои, инакомыслящие, которых так же, как и меня, преследовала власть. Точнее, преследовали сами коллеги, используя КГБ как карательный орган . Это было время доносов, которое на сегодняшний день активно хотят вернуть власть имущие.
У вас огромный диапазон увлечений – живопись, рисунок, скульптура, театр, кино, анимация. Что на данном этапе вам наиболее интересно?
Мне все интересно, где дают свободу самовыражения. Сейчас я работаю над мюзиклом для Бродвея, пишу сценарий для театра Стаса Намина. Это пьеса о 80-х годах, где я свидетель и участник того бума, который создали на Западе Юрий Мамлеев, Рудольф Нуриев, Наталья Макарова, Михаил Барышников, Сергей Довлатов и масса менее известных имен, но не менее интересных. Об этом полубезумном времени и будет пьеса. Чуть-чуть мюзикл, чуть-чуть рок-опера, чуть-чуть драма. Среди героев будет появляться также Эдуард Лимонов со своей Леной Щаповой, кто-то будет и меня играть. (Беседа велась, когда сценарий только писался -- прим. ред.)
Еще я занимаюсь восстановлением забытых слов, забытых очень интересных свойств русского характера (танец между бездной абсурда и реальностью), того, что особенно проявляется в русских загадках. Свою работу я делаю на основе книги Дмитрия Садовникова «Загадки русского народа», и это будет изословарь. Помните азбуку первого класса, когда все буквы сопровождаются картинками? Это не случайно, ведь информация лучше воспринимается в изображении. К словарю я буду подключать, конечно, и других художников.
А прямо сейчас я делаю целый альбом словесной «испачканности». К примеру, неужели «жареная курица» звучит хуже, чем «курица гриль»? На сегодняшний день есть в русском человеке такое пресмыкание перед Западом.
С одной стороны, феноменальный гонор, мол, мы лучше всех, а в тот же момент легкая, а иногда и не легкая, закомплексованность. Потому что человек понимает, что в самой богатой стране мира люди живут в нищете, в задрипанном поганом мире, которого стоит стыдиться.
У нас хреновая еда, экология безобразная, проваливаются дома, проваливаются люди в ямы, потому что трубы гниют, но зато у нас феноменальная духовность. Этим мы утешаемся, и в этом мы лучше всех. Все остальные нам по колено, ниже колена.…
Кстати, это все проявляется и в языке, мы как бы приподнимаем его. Если раньше мы говорили «проститутка» или того хуже, то сейчас – «путана» или «ночная бабочка», вместо «убийцы» – «киллер». Это и есть искажение нашего российского быта, в котором слово играет очень важную роль. Поэтому я занимаюсь очисткой русского языка или, как я это называю, «русским проектом». Я начал заниматься им довольно давно, но сегодня этот проект очень попадает в нынешнюю коньюнктуру власти с его «квасным патриотизмом». Конечно, сейчас очень сложный временной виток для постсоветского человека, но, как говорил и пел мой друг Высоцкий: «Из худших выходили передряг».
У вас есть прогноз в отношении России на будущее?
Россия – страна с непредсказуемым будущим, но еще, что гораздо страшнее, с непредсказуемым прошлым. Потому что переписывается история, и выясняется, что славянской культуре 8000 лет и другим рядом с нами и делать нечего, то есть такой идет панславянизм. Сегодня очень гротескная эпоха Даниила Хармса, важно, чтоб она не перешла в более мрачное бытие господина «усатого», потому что возрождается культ Сталина. Как никогда злободневен Александр Галич, с которым мы тоже были в дружеских отношениях, он пел: «Вижу, бронзовый генералиссимус шутовскую ведет процессию». Он тогда, в 1963 году, это предвидел, а сейчас на полном серьезе обсуждается вопрос установки памятника Сталину.
А если бы вам поступил заказ сделать портрет или скульптуру Сталина?
Я бы сделал очень сложный портрет, но не думаю, что мне бы поздоровилось после этого. Думаю, что сейчас не то время.
Вы хорошо знаете свою родословную?
Мой дед был белым офицером, который окончил кронштадтское гардемаринское училище, а туда принимали только дворян. Предки по материнской линии приехали из Испании, они помогали создавать флот Петру Первому. Мама рассказывала, что дед постоянно ходил в католический собор в Ковинском переулке. Потом я проверял – так все и оказалось, они приехали из Испании. А отец из старого кабардинского рода, у меня много родственников живет в Кабардино-Балкарии.
Сейчас поддерживаете отношения?
Да, я член родового комитета. Нас, Кардановых, в России только 12 000 человек. Много живет в Иордании, в Турции, Израиле и немного в Америке.
У вас в роду есть долгожители?
Я помню, когда мы сидели со старейшинами рода, самому старшему было 114 лет, а младшему – за 90. Общее количество жителей нашего рода – 64 000 человек. У нас своя газета, есть свой герб, гимн и даже свой флаг.
У вас как у художника визуальное восприятие мира. Какие самые яркие картинки встают перед глазами, когда вспоминаете свое детство?
Мумия сидит за столом, и на полу лежат мумии немецких офицеров, и мы в ужасе бежим по лестнице наверх, потому что мы забрались в подвал в Кенигсберге и натолкнулись на трупы немецких офицеров. Видимо, они не смогли уйти, когда входили советские войска, и покончили жизнь самоубийством. Вообще детство у меня было очень сложное и не совсем обычное, потому, что я был сыном военного. Я родился в 1943 году, и мама возила меня в утробе на коне пять-шесть месяцев. Так что меня тоже можно назвать участником войны. (Смеется)
Мама у вас была актриса?
Да, она окончила театральный институт, снималась в кино, работала в Театре Ленкомедии, а затем ушла на фронт. Мое раннее детство прошло в Кенигсберге, где мы бегали среди мин, которые мы постоянно отыскивали и где я потерял много своих маленьких друзей.
Дети военного поколения, они особенные?
Ну, конечно. Во-первых, иной генетический склад: мы были зачаты во время войны, и что-то, конечно, передавалось нашими родителями. И еще, если говорить об астральном мире, в то время, когда мы пацанами где-то бродили, в это самое время еще убивали. А дети это очень хорошо чувствуют, и смывается из памяти это все не сразу.
Уже значительно позже, когда мы выбирали себе место где жить, я заходил в какой-нибудь замок во Франции и понимал, что там невозможно жить. А потом вдруг узнавал, что там раньше была детская психиатрическая клиника. Сколько нужно священников, чтоб расчистить этот астрал? Поэтому, конечно, дети войны, они другие и, может, даже не немножко.
Я внимательно просмотрел ваши ранние работы и могу сказать, что их можно назвать работами сложившегося мастера. У вас был короткий период ученичества?
Да, очень короткий, и короткий он был официально, потому что меня выгнали из художественной школы, а длительный, и по сегодняшний день – это самообразование. Я сам устроился в Эрмитаж такелажником, чтобы иметь доступ и копировать работы старых мастеров. Мы грузили, таскали мусор, снег, работали на городской помойке, нас было всего двенадцать, обслуживающих Эрмитаж на 2000 залов. Помимо копирования я еще дополнительно учился и просил помогать старших художников, в частности Евгения Анатольевича Кибрика и Александра Григорьевича Тышлера. Такие крупные мастера. Я просто понимал, что пока у тебя нет мощной академической подготовки, серьезных знаний, все эксперименты могут лопнуть как мыльный пузырь. Что и произошло со многими моими друзьями, которые без образования сразу ринулись в экспериментаторский цех. Попробовали и быстро выдохлись. Если грубо выражаться, это как рано начать половую жизнь, так что пока вы не созрели, вам лучше сидеть в углу и рассматривать картинки в журнале «Бурда».
Продолжение ЗДЕСЬ, подпишись на наш канал и читай:
- "Отец, когда пил, гонялся за нами с шашкой наголо и пистолетом". Детство Михаила Шемякина
- "Мы вернёмся абсолютно здоровыми - и уже никогда не вспомним о "зелёном змии". Дружба Высоцкого и Шемякина
Виктор Горячев, Москва, специально для «Лилит» (с)
Фото вверху: teleprogramma.pro
