Глава 5
Время действия - начало 1859 года.
- Жива, что ли? – раздался совсем рядом весёлый женский голос.
Василиса открыла глаза. За стенами избы, тускло освещенной светом лучины, бесновалась вьюга. Вздрагивал, трепетал огонёк от дуновений холодного воздуха, проникающего в малейшие щели. С печи глазели любопытные детские мордашки. У стола хлопотала молодайка, что-то наливала из кувшина.
- Ты кто?
- Я-то? – женщина засмеялась. – Я хозяйка тут. Агафьей меня зовут. Подымайся ужо, коль живая! Выпей хоть взвару яблочного. Яблок летом уродилось – прорва. Насушили вдоволь, слава те, Господи!
Ступни и кисти рук пекло, только жар словно бы изнутри шёл. И ощущение это было таким приятным, таким сладостным, и так не хотелось вставать, не хотелось спускать ноги, обмотанные сухим тряпьём, на земляной пол бедной избушки.
- А Аннушка где? А дедушка Михайла?
- Старик во дворе со Степаном лошадь распрягают да в хлев ставят. А подружка твоя спит. Что же так худа-то она? Кожа да кости.
- Хворая... – Василиса поднялась на лавке, огляделась. Вот и лапотки их с Аннушкой стоят у печи, согреваются. – Как мы здесь оказались-то?
Хлопнула низенькая дверь. Пригнувшись, вошёл дед Михайла, впустил волну вьюжного холодного воздуха.
- Как оказались? А благодаря Гнедушке, спасительнице нашей! – весело сказал он.
- Это как? – удивленно подняла на него глаза Василиса.
- Дык как... Я, значицца, когда дорогу-то потерял, стал вас поднимать. Думаю, девки молодые, глаза у них вострые, может, и найдут дорогу. Гляжу – а вы спите. Я расталкивать вас взялся. Да где там! Ну, я и махнул рукой. Думаю, будь, что будет. Вожжи к передку саней привязал, а сам лёг на дерюжку. Чтоб, значицца, прикрыть вас от бури-то. Лежу, Отче наш читаю. Чую – сани тихонько тронулись. Лежу, Господи Исусе Христе, сыне Божий, помилуй мя грешного. А сани тихохонько катят да катят... Гнедушка везёт нас кудай-то не спеша.
Старик взял в руки кружку с теплым яблочным взваром, отхлебнул, покачал головой, причмокнул от удовольствия.
- Метель беснуется – жутко... Будто вся нечисть в чистом поле собралась да шабаш устроила. Да воскреснет Бог, и расточатся врази его! Потом, чую, остановились санки. И Гнедушка так осторожно всхрапывает. Я голову-то поднял – уж не волков ли почуяла? Ан нет, смотрю – темнеет впереди штой-то. Я-то с саней поднялся, подошёл – снегу по пояс, не враз доберёшься – а это изба. Стена, значицца, темнеет. Ну, я и обрадовался. Думаю, теперь-то девки не сгибнут. Да и самому пожить хочется. Поклон вот хозявам, что впустили в дом, не побрезгали.
- Да что ты! Что ты, дедушка! – замахала руками Агафья. – Грех-то какой... Все мы человеки, если мы друг другу помогать не станем, то кто же и поможет-то нам! Нееет, дедушка, не дело ты сказал.
- Храни тя Бог, хозяюшка.
- А мы-то со Степаном только спать легли, так и слышим – скребётся ктой-то, - Агафьюшка сняла с полки деревянное блюдо, поставила на стол. – А вы пирожков аржаных поешьте! С грибочками да с калиной.
Василиса нехотя стянула с ног тряпьё, ступила босиком на пол.
- Да ты не снимай, не снимай обёртки-то! Грей ноги! – строго сказала Агафья. - Не приведи Бог в такую круговерть в дороге быть! Стёпа-то вышел посмотреть – а вы в санях уж замерзли, почитай! Занесли вас в избу, скорей растирать! Слава те, Господи, успели.
Снова хлопнула дверь, и в избу вошёл Степан. Запрыгал, заплясал огонёк на кончике лучины.
- Что, оклемалась? – с улыбкой посмотрел он на Василису. – Ништо, и вторая отойдёт, - повернулся он к жене. - А то, ишь, спать надумали.
- Да ты пей, пей взвару-то! Тёплый ишшо. В печи стоял. – Агафья придвинула кружку Василисе. – Как же это Гнедушка ваша дорогу нашла? – повернулась Агафья к старику.
- А она, родимая, вишь, колею-то под снегом чуяла. Когда я по слепоте своей стал в поле её гнать, она и остановилась, не пошла, умница моя. А чуть я ей волю-то дал, она сама и порешила, куда иттить. Вот как, значицца. Спасла нас.
- Как же она чуяла-то под снегом? – удивилась Васёна.
- Конь, хоть и скотина, а больше нашего чует и знает, - вступил в разговор Степан. – Я вот только понять не могу, зачем же вы в путь-то пустились, видно же было, что метель разыграется? Кто гнал-то вас?
- Да гнал, гнал... – пригорюнился старик. - Управляющий наш Кирилла Петрович ажно ногами топал. Поезжай, говорит, и всё тут. Девок вот в город свезти.
Агафья покачала головой:
- Недоброе затеял. А в городу-то что?
- Купил девиц энтих енерал Протасьев. Как раз в Рожжестве у нашего барина в поместье гостевал. Потом уехал, а девиц приказал непременно в город доставить, в его дом, значицца. А из городу лежит девахам путь далёкий, в самый Крым, идти им замуж за отставных моряков.
- Вон как! – удивился Степан. – За моряков...
- А дедушка Митяй Анохин сказывал, что все моряки трубки курят, а ишшо им на кораблях казённо вино кажный день давают! – проскрипел с печки вредный мальчишечий голосок.
- А ну цыть ты! – замахнулась на мальчишечку мать. – Живо спать!
- А ещё у их ноги деревянные! – выкрикнул пострелёнок, скрываясь в глубине лежанки.
- Чего это?! – упёрла руки в боки Агафья. – Чего выдумал-то?
- Дааа! – продолжал мальчонка из безопасности ниши. – Ребяты сказывали, у барчонка книга такая есть, и картинок в ней пропасть. Там про морских разбойников сказано. И все они одноглазые, и ноги у их непременно деревянные.
- Тююю... Так то разбойники!
- И вообще это враки! – авторитетным тоном сказал дед Михайла. – Матросам по этим... по матчам... по ма... Господи, воля твоя... Паруса им распускать и собирать положено. И из пушек стрелять. Как же они с деревянными ногами скакать будут?
Из ниши раздавалось только сопение.
- То-то! – засмеялся Михайла.
- А я есть хочу! – раздался девчоночий голосок.
- Нате вот, ешьте, и спать! – мать сунула в протянутые детские ручонки пирожки.
- Пора и нам укладываться! Аннушка вон десятый сон видит, - прокряхтел старик. – Эх, слаба девка, слаба. Не выдюжит дороги. Шутка ли – больше тыщи вёрст, сказывают, до того Крыма.
Скоро лучина была потушена, и хозяева с нежданными гостями улеглись по лавкам. Захрапел на голбчике Михайла, засвистели на печи детские носишки, провалились в глубокий сон хозяева. И только Василиса не могла уснуть. Прислушивалась к бушующей за стенами домика метели, думала о судьбе своей.
Каким он будет – муж её? Не привыкший ли к вину? Не станет ли кулаки об жену чесать? Да табачищем вонять в избе. А если у него нога и впрямь деревянная? Тогда как?
А потом и думать ей об этом надоело. Подумаешь – в море воды много. Если что – утопиться легше будет, чем в омуте. С такими мыслями и заснула.
Метель бушевала два дня, не давая людям высунуть носа из дома. Бил ветер в стены, ревел, выл. Наметал возле избёнок высокие сугробы.
В сундучке Аннушки оказался изрядный запас сухарей и кусок сладкого пирога с изюмом. Тем самым, которым одарила девок и баб Прасковья за помощь в усадьбе. Пирог в мгновение ока съели хозяйские ребятишки, а сухари да краюха Василисиного хлеба пошли на общий стол. Обедали приготовленными хозяйкой щами, на ужин ели крутую ячменную кашу. Пили чай из заваренных листьев малины.
Ребятишки, запертые непогодой в доме, шебуршались на печи, хихикали, визжали и сердили мать. Агафья замахивалась на них ухватом, грозилась, однако всем сердцем им сочувствовала.
Дед Михайла, изнывающий от безделья не меньше детей, усаживался рядом с ними на голбчике и начинал развлекать их сказками.
- Я от деда ушёл, я от бабки ушёл, а от тебя, Лиса, и подавно уйду! - рассказывал старик.
«Я от барина ушла, я от мачехи ушла, а от мужа уж не уйти будет...» - думала Василиса.
- Несёт меня Лиса за тёмные леса, за высокие горы...
«Вот и нас с Аннушкой понесло за тёмные леса, за высокие горы. Какова она, земля Крымская? Генерал сказал, что сушь да ветры. Да ведь живут же там люди? Небось, и мы приживёмся?»
- Скирлы-скирлы, деревянная нога...
Вздрогнула Василиса. Деревянная нога... А вдруг и впрямь?
- Аннушка! Не страшно ли тебе? – шепчет на ухо подруге Васёнка.
- А чего страшного-то? Тебе-то чего бояться?
- А если и вправду ноги-то деревянные?
- Ну и что? Лишь бы сердце живое было. У барина нашего, да хоть и у Кириллы, и руки, и ноги на месте, а в груди камни. Ведь знали, что на погибель нас отправляют, а не дрогнуло в душе.
- Это ты верно говоришь, Аннушка, - вздохнула Василиса.
- Ты не слушай, Васёнка, разговоры людские. Что Господь пошлёт, то и будет. А не то, что глупые языки молотят.
Метель закончилась неожиданно. Проснулась Василиса ночью, а за стенами избы тишина. Не воет ветер, не стучит в ставенки. Значит, как рассветёт, и в путь пора будет.
Утро наступило – яркое, слепящее волнами наметённого снега, звенящее радостным щебетом воробьёв.
Запряг старик сани. Поклонился Степану с Агафьей за спасение, за то, что не оставили Гнедушку без попечения, за доброту и ласку. А Аннушка неведомо откуда рубль серебряный достала:
- Одарили вы нас, хозяева дорогие, заботой да теплом своим душевным. Не потяготились нами, от детишек кусок хлеба для нас оторвали. А теперь и я вас одарить хочу от сердца. Не побрезгайте, примите!
Агафья руками замахала:
- Да ты что! Ты что! Разве же мы за деньги о вас заботились!
- Знаю, что от души. И я от души. Другого подарка нет у меня, а на эту малость гостинцев ребятишкам али себе купите. Примите, не обижайте.
- Да ведь вам в дороге ещё сколь раз нужно будет!
- Если бы вы нас не обогрели, то и дороги никакой не было бы, - улыбнулась Аннушка. – Храни вас Бог!
- Храни вас Бог! – утёрла слезу Агафья.
Распрощались с хозяевами, ставшими за прошедшие дни такими близкими и родными, тронулись в дорогу. Резво пробежала Гнедушка по утрамбованному ветром снегу, словно по мостовой, весь оставшийся до города путь. К вечеру въехали сани во двор трёхэтажного величественного дома, выстроенного в стиле русского классицизма.
- Эх, богачество какое! – крякнул Михайла. – Куды там барская усадьба... Эвон где богачество!
Встретила девиц строгая и чопорная экономка. Поручила слугам заниматься лошадью с санями, отправила старика в людскую – ужинать да устраиваться на ночёвку, а сама занялась девицами. Приказала сбросить верхнюю одежду и оставить на морозе.
Расторопные горничные натаскали воды в медную ванну в домашней прачечной, выкупали уставших путниц, одели их в чистые рубахи. В небольшом полуподвальном помещении им приготовили широкие лавки со старенькими, но чистыми перинами и подушками. Накормили ужином – тушёными овощами с маленькими кусочками мяса – да отправили спать. Утро вечера мудренее.
А на следующий день экономка Варвара произвела дотошный осмотр содержимого дорожных сундучков девиц.
- Да... Не густо добра у вас, - презрительно заявила она в конце концов. – Барин-то ваш видел, с чем отправляетесь?
- Да его и в поместье с самого Рожжества не было, - сказала Аннушка.
- То-то и видно. Уговор был отправлять вас с приданым. Видно, управляющий ваш не понял приказа.
Переглянулись Василиса с Аннушкой, однако ничего не ответили.
- Что же, провОдите старика вашего домой – поднимайтесь на второй этаж. Там познакомлю вас с другими девицами, а потом займётесь делами, - приказала Варвара.
«Другими девицами» оказались щекастая румяная Параша с мощными, словно молоты, руками и беленькая проворная Полюшка. Прасковья давно уже осталась сиротой, и вечной её заботой был барский скотный двор. В перспективе маячило замужество за придурковатым пастухом Алёшкой и тяжкий грязный труд. Пелагею-Полюшку, прислуживавшую в помещичьем доме, изводила своими придирками старая барыня. Потому и решились обе девицы на предложение генерала Протасьева. Нечего было им терять, не о чем сердцу болеть.
А «делами» были помощь на кухне и рукоделие. Правда, Аннушке делали поблажку – работы давали поменьше да полегче. Стирали, мыли, гладили бельё тяжелыми угольными утюгами. Однако узнали девицы много нового для себя, научились готовить барскую еду да красиво подавать её. Рукодельничали же по-старому, по-деревенски, – расшивали какие-то утиральники да скатерти.
По воскресеньям ходили в церковь, восхищались красотой её убранства, глазели на городских жителей, молились о своём.
Постепенно доставляли других девиц, купленных генералом, и к середине февраля в его городском доме жило восемь невест, а девятая – Аннушка, судьба которой была туманна и неопределённа.
Подходило время отправляться в дальний путь, в Крымские земли. Что там ждёт их, впереди? Бог весть...
Главы выходят раз в неделю.
Предыдущие главы: 1) Барские причуды 4) Благословение