В подвале старой хрущевки пропадает мальчик. Мать тщетно пытается его отыскать, но даже спасательные службы оказываются бессильны. Одноногий старик, живущий на первом этаже дома, вызывается помочь убитой горем женщине. Они спускаются в подвал, и ей становится ясно, что поиск может затянуться надолго. Если не навсегда.
Продолжение. Все главы здесь:
— Что бы ни происходило… — услышала она горячий шепот старика возле своего уха и инстинктивно дернулась. — …чтобы ни случилось… верь мне! Ты слышишь? — Он резко дернул ее за руку и развернул во тьме так, что она чуть не утонула в тяжелом дыхании с кислым запахом перегара и чеснока.
— Да… — закашлялась Наташа. — Да!
Она вдруг подумала, что этот старик, такой мерзкий, отвратительный, одноногий пьяница чем-то ее задел. Что-то было в нем такое… несмотря на этот запах, отталкивающий внешний вид, что-то такое… обнадеживающее.
— Да, — повторила она. — Я поняла… вас.
Мягкая паутинка упала ей на лоб. Она хотела было ее смахнуть, но в этот момент лязгнул замок, тонкий луч света упал на пыльный бетонный пол, заскрежетали ржавые петли и дверь, которая вдруг оказалось прямо перед нею, медленно отворилась.
— Идем, — сказал старик, еще сильнее сжав ей руку. — Наташа…
Она послушно сделала шаг вперед — идя за ним, в его тени и споткнулась о порог, зацепилась за длинный гвоздь, торчащий из двери, подумала тут же, что если бы не толстенный бушлат, то наверняка распорола бы руку и заодно порвала в клочья любимую Баленсиагу, и, не удержавшись, рухнула на пол.
Старик не успел среагировать и лишь немного смягчил падение.
Она ударилась головой о землю. Теплые, горячие, обжигающие звезды вспыхнули перед глазами и тут же сознание заволокло молочной дымкой, которая словно бы нехотя, по капле впуская в себя серые туманные разводы, постепенно сначала потемнела, потом и вовсе стала угольно-черной, стерев едва заметную, но все же реальную грань между сном и явью.
Голоса, стоны и далекие крики людей постепенно приближались.
Кто-то ткнул ее в бок и сказал:
— Вставай! Эй, быстро встать!
Наташа потянулась. Сон был страшный и она давно хотела открыть глаза, избавиться от него, но не могла — так бывает, когда отлежишь руку или ногу, или, когда сильный циклон проходит над городом, или магнитная буря творит в голове черти что.
— Алеша, — позвала она. — Ты тут? Господи… какой ужасный сон…
Чья-то сильная рука схватила ее за шиворот, подняла как пушинку к свету. Лязгнул замок, дверь отворилась. Свет, яркий свет ударил ей в глаза — кто-то тащил ее по коридору. Она пыталась поднять руки, но ее крепко держали и волочили по полу, пока наконец не лязгнул новый замок.
Ее бросило на стул и тогда она смогла открыть глаза, ожидая увидеть, как минимум, трещину на потолке собственной квартиры.
— Я спрашиваю тебя последний раз! Что ты тут делаешь? Тебя не знают местные. Кто ты и откуда?
Наташа подняла взгляд и уставилась на довольно молодого человека, сидевшего перед ней почему-то в… немецкой форме, которую она видела разве что по телевизору в фильмах про войну.
— Кто этот одноногий старик, который был с тобой? Отвечай!
Наташа попыталась оглянуться, чтобы удостовериться, что позади нее как минимум работает камера, подает знаки поддатый режиссер, хмурится уставший оператор — но вместо этого увидела окованную железом дверь, плакат с красной свастикой и какие-то слова, из которых она узнала лишь одно: «DEUTSCHLAND 1942».
— Это… какая-то шутка? — тихо спросила она, повернувшись к актеру, играющему офицера немецкой армии, по крайней мере, она так поняла, что перед ней сидел именно офицер. Возле него лежала какая-то тетрадь с помятыми уголками, с правой стороны стояла массивная стеклянная пепельница, тоже со свастикой, в которой дымилась сигарета, и… рядом покоилась белая пачка. Она быстро прочитала название марки: «IMPERIUM. Dresden». Под надписью был черный орел с двумя крыльями, сидевший на венке со свастикой внутри.
Наташа покачала головой.
— Это уже чересчур, ребята. Дядя Витя… — она попыталась улыбнуться, но не смогла. Только теперь Наташа почувствовала, что лицо ее словно онемело. Она подняла руку и пощупала губы. Они были разбиты и сильно опухли.
— Дядя Витя?! — оживился актер. — Это твой родственник? — Он даже привстал от волнения. — Кто вы и откуда приехали? Какое у вас задание?
Наташа почувствовала, как тихий ползучий ужас застилает ее сознание. И не потому что ей было страшно, а потому что она не могла проснуться.
Она знала, что такие сны бывают, когда невозможно понять, спишь ты или все это наяву. Она всегда удивлялась, когда кто-то объясняет, что мол это ты фильмов пересмотрела. Как мозг умудряется воссоздать все настолько реально, будто бы ты сама там была?
— Нет, — ответила она. — Он просто живет на первом этаже. Он не мой родственник, я его знать не знаю.
— Как вы оказались в камере? — рявкнул мужчина в форме, и она отшатнулась. — Вас не задерживали вчера, вас нет в списках! Кто вы, черт возьми, такие?! — он побагровел, желваки ходуном ходили на его лице, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. — Кто ваш сообщник? Кто вас подсадил сюда? Немедленно отвечай или отправишься к доктору Хаузе! Твой дядя Витя уже у него и дает показания!
Наташа подняла голову и увидела над офицером портрет фашистского вождя. Тот смотрел со стены оловянным взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.
— Господи! — взорвалась она вдруг. — Ты что, тупой? Какой еще доктор? Это тебе лечится надо! Немедленно прекратите весь этот театр! Я просто ищу сына, ясно? Тебе ясно? — с нажимом повторила она. — У меня потерялся сын, а вы из этого решили сделать шоу? Кто вы такие? Какой канал?! — она почти кричала, кулаки ее сжались, и она готова была удавить этого франтоватого и дрянного актеришку собственными руками.
«Это все дядя Витя подстроил, — подумала она. — Да, точно. И МЧС, и заваренные двери, и все эти небылицы — все подстроено! Дешевый розыгрыш! Еще и войну приплели, недоумки» — все эти мысли пронеслись у нее в голове, одним движением она схватила журнал, лежащий перед мужчиной, захлопнула его и изо всех сил двинула по недоуменной и растерянной физиономии.
— Ха-альт! — заорал немец во всю глотку. Дверь в кабинет тут же распахнулась, в тесное помещение ввалились двое людей в серой форме, скрутили ее так, что она не могла вздохнуть.
— В камеру, — крикнул офицер. — Утром расстрелять!
Солдаты потянули ее по длинному коридору. Ноги ее волочились по бетону и все, что она могла понять — что происходящее… не сон. Не похоже на сон. Но если это не сон, тогда — что?
Снова лязгнул замок, открылась дверь и ее бросили на холодный пол — в темноту.
Когда дверь закрылась, и темнота немного рассеялась, чья-то рука коснулась ее лба.
— Ты как, девонька? Сильно они тебя?
Наташа хотела ответить бодрым голосам, но вместо этого из горла вырвался лишь хрип.
— Но попей немножко. — Холодный металл коснулся ее губ, и тонкая струйка воды смочила губы.
Она с жадностью сделала глоток, потом еще один.
Сознание и осознание возвращались к ней словно кадры диафильма.
— Как я здесь оказалась? — спросила она по слогам совершено чужим, как ей показалось, голосом.
Никто не ответил. Потом кто-то дальнем темном углу произнес:
— Мы спали, потом, вроде… открылась дверь, и вы...
— Но только не эта дверь, — тихо сказал другой голос.
— Они пришли из другой двери. Которая заварена.
— Это тебе показалось, — ответил первый голос. — Как они могли оттуда прийти? Там нет хода.
— Не знаю. Но они пришли оттуда.
— Ерунда. Тебе просто уже мерещится. Откуда вы? — спросил голос, обращаясь к ней.
— Мы? — вопрос на вопрос ответила Наташа. — Да… мы… я просто искала сына…
Снова кто-то вздохнул.
— Немцы наступают, всюду стрельба, все взрывается… вряд ли уже и найдешь. Дай бог, чтобы наши подобрали… а там уже по детским домам будешь искать, если немец не угонит.
— Какой немец? — превозмогая боль, Наташа привстала на локоть, охнула и вновь осела на полусгнившую охапку сена. — Вы что тут, совсем с ума посходили? Я все понимаю, шоу, нужна достоверность, но это уже перебор. Какой немец, люди? Где мой сын?!
Женщина, это была женщина, она сидела рядом, положила руку на ее голову и ласково сказала:
— Сильно же тебя живодеры-то… ну ничего, до свадьбы заживет… крепись, девонька. Даст бог, наши перейдут в наступление скоро. Я слышала, Левитан по радио сказал, что тридцатого октября сорок второго года наши войска уничтожили до двухсот гитлеровцев и ведут бой за Сталинград! Уже скоро!»
— Какого? — переспросила Наташа. — Что? Что вы сказали?
— Тридцатого октября. Сорок второго года.
Наташа инстинктивно дернулась, вновь приподнялась на локте, несмотря на тщетные попытки женщины удержать ее, беспомощно оглянулась и вдруг поняла, — что они не врут.
Люди, сидевшие вокруг нее, в глубине камеры — смотрели на нее уставшими, полными боли глазами — все они будто бы на самом деле были… оттуда.
— Вы… — она вдруг кивнула, вспомнив слова старика. — Вы… видели тут мальчика? Он… мог быть одет странно… не как все. В летние шорты, маечку «Адидас», — она осеклась, но тут же продолжила. — Короткая стрижка, на шее родимое пятно…
— Если бы тут такой и был, его бы сразу заметили, — сказал кто-то в углу. — Мы сидим тут уже две недели и не знаем, что с нами будет. — Не было такого мальчика.
— Но мы слышали… — послышался тихий, несмелый, словно бы голос подростка-девочки.
— Молчи, — шикнул на нее мужской голос. — Ничего мы не слышали!
— Пожалуйста, — простонала Наташа.
В этот момент дверь камеры распахнулась и в нее, словно мешок с костями кинули человека. Послышался тихий стон. Наташа узнала в человеке дядю Витю и ужаснулась.
Собрав всю волю в кулак, она подползла к нему, коснулась его щеки, увидела свежую струйку крови, стекавшую с седых волос.
— Дядя Витя, — прошептала она. — Что они с вами сделали… Господи…
Услышав ее голос, он открыл глаза и чуть заметно улыбнулся. Губы его дрожали.
— Кажется, я немного ошибся дверью, — сказал он и потерял сознание.
— Мы слышали голоса, — снова сказал голос подростка. — Это был мальчик, он как будто звал на помощь. Там, за стеной. — Наташа проследила за рукой, протянутой в противоположном направлении от двери, куда только что закинули дядю Витю.
— Боже… — прошептала Наташа. — Когда это было?
— Дня три назад. А сегодня появились вы. Откуда вы? Кто вы?
Наташа не знала, что им ответить.
Она привстала, положила голову старика себе на колени и обвела взглядом полутёмную камеру.
— Мы… мы здесь живем, — сказала она тихо.
Люди в камере зашуршали, зашушукались.
— Мы вас не знаем, может вы… шпионы… или…
— Нет… — ответила Наташа. — Мы из…
Старик зашевелился, приоткрыл глаза, с усилием поднял руку и приложил палец ко рту.
— Мы из… леса.
— Партизаны что ли?
Наташа кивнула.
— Тогда вам точно надо бежать. Вас расстреляют на рассвете.
В камере воцарилась тишина и Наташа с ужасом подумала, что было бы, если бы Алешка попал сюда, в эту дверь — что случилось бы с ним, и тут ей стало безумно тяжело от осознания того, что случилось со всеми этими людьми, не только детьми, но и взрослыми, через что им пришлось пройти и какой чудовищный путь еще предстояло преодолеть…
Настала ночь, в камере воцарилась тьма. Тяжелое сиплое дыхание людей прерывалось затяжными приступами кашля. Несколько раз в камеру заглядывал охранник, под вечер дверь открылась и внутрь кто-то бросил полбуханки черствого гнилого хлеба, который сокамерники разделили на всех.
К полуночи все уснули.
Шум, вой сирен, далекие взрывы бомб, от которых она вздрагивала каждый раз — прекратились. Она вдруг почувствовала жуткую усталость и опустошение.
Когда все уснули, старик тронул ее за рукав.
— Нужно идти, — сказал он тихо и указал на запаянную дверь. — Помоги мне.
Наташа не задавала вопросов.
Поморщившись, он снял протез, достал из полости ключ, вновь закрепил ногу на свое место и кивнул ей.
Она помогла ему подняться на ноги, обхватила за талию и они медленно подошли к стене.
Старик сунул ключ в замочную скважину.
Лязгнул замок, скрипнули те самые ржавые петли, она узнала их жалобный стон, и дверь отворилась. Сначала нехотя, будто бы не желая выпускать своих пленников, но потом дверь открылась шире — Наташа пропустила вперед старика и шагнула вслед за ним сама.
На пороге она оглянулась и увидела глаза той самой девчушки, которая осмелилась рассказать ей про крики помощи неизвестного мальчика.
— Мы победим? — спросила девочка одними губами.
— Да, — сказала тихо Наташа. — Обязательно победим.
Девочка улыбнулась и закрыла глаза.
Дверь закрылась, и темнота вновь поглотила их — плотная, осязаемая и бесконечная.
— Это был не сон? — Наташа взяла старика за руку. Она была очень холодная и жесткая.
Он медленно повернулся и прижал ее к себе.
— Идем, — сказал он. — Времени мало.