В семье Марины и Ивана поселилось тревожное ожидание. Смягчало атмосферу то, что Дашутка начинала что-то лепетать, и, как ни странно, Вася понимал ее лучше, чем родители. Поэтому часто к нему обращались как к переводчику.
То, что семья Никитенко пообещала приехать на Новый год, вносило радостную нотку в повседневную жизнь. Вася готовил свои модели самолетов, чтобы показать Грише, выяснял, где тот будет спать.
Ольга и Николай с детьми взяли билеты на Север на двадцать пятое декабря. Перед этим они съездили в село, и Евдокия, конечно, снова наложила им сумку продуктов «на дорогу» и отдельную сумку – гостинцы «северянам». Николай пошутил:
- Нам нужно будет отдельное место под гостинцы выкупать – в купе все это не войдет.
- Войдет, - отвечала Евдокия. – А не войдет, так внесете. Вас четверо - как-нибудь доставите.
- Мама, мы ведь едем с пересадкой, из Ленинграда поедем на другом поезде.
- Ну и ничего, - не сдавалась Евдокия, - довезете. Там ведь и продуктов-то нормальных, наверное, нету. Свое не растет, а привозное – оно понятно какое.
Петрович только посмеивался:
- Была б ее воля – весь погреб выгрузила бы вам!
- А вот зря ты смеешься, Витя! Спросишь потом у Марины, нужно было им это везти или нет.
В общем, домой семья Никитенко приехала загруженная по самую шею.
Проводив детей, Евдокия и Виктор сели на диван, Евдокия склонила голову на плечо мужа.
- Вот мы и остались одни, - проговорила она.
- Ну, скажи еще - совсем одинокие старики! – не согласился Мельников. – Они ненадолго, через две недельки будем встречать. Как раз к старому новому году подъедут, и встретим его с ними. Не грусти, мать! Давай-ка подумаем, чем мы встретим их. Какие подарки приготовим им?
Ольга и Николай с детьми выехали вечером, на третий день были в Ленинграде. Между поездами было около семи часов, и они решили погулять по городу. Вот только багаж, который представлял собой действительно внушительный вид, нужно было сдать в камеру хранения. Они вышли на привокзальную площадь, которая была освещена разными фонарями: современными, с лампами дневного освещения, и стилизованными под старину.
Пройдя немного, они вышли на Невский проспект. Наташа и Гриша шли молча, охваченные необыкновенным волнением: они в Ленинграде, идут по тому самому Невскому проспекту, о котором писали и Пушкин, и Гоголь. Вокруг были спешащие люди, слышался скрип снега под ногами, новогодняя иллюминация улицы поднимала настроение.
- А мы сможем дойти до Зимнего Дворца? – спросил Гриша. - Я хочу посмотреть его.
- Вряд ли мы сможем дойти, - сказал Николай, - это далеко, да и погода, видишь, портится.
Действительно начинал падать снег, поднимался ветерок. Неба не было видно, поэтому снежинки возникали словно из ниоткуда. Они летели в свете фонарей, то белые, то желтоватые, то с голубым оттенком. Тротуар покрывался слоем снега, на шапках, на плечах прохожих вырастали маленькие сугробики.
Вскоре они дошли до Аничкова моста. Николай достал фотоаппарат и сфотографировал жену и детей рядом с легендарными конями. Конечно, он сомневался, насколько хорошими выйдут фотографии, ведь бы глубокий вечер, освещения фонарей могло не хватить для хорошего снимка.
Потом они решили зайти перекусить перед поездом, и у них оставалось немного времени, чтобы не торопясь вернуться на вокзал.
Слега замерзшие, они вошли в ярко освещенный зал с елкой посередине. До поезда оставалось не более часа. Вскоре подали поезд, и снова семья Никитенко была в пути, сквозь заснеженные просторы они стремились на самый краешек земли, откуда шла к людям зима...
Наташа и Гриша почти все время стояли в коридоре вагона, смотрели в окно. После Петрозаводска за окнами уже всегда было темно.
- А когда же будет день? – спросил Гриша. – Уже скоро двенадцать часов, а солнце еще не всходило.
Николай рассмеялся:
- Так ведь сейчас на этой широте полярная ночь – ты ведь по географии изучал, что это значит?
- Так то в книжках, а тут вот так, по-настоящему! – удивлялся Гриша, предвкушая, как он будет рассказывать об этом одноклассникам.
Пейзаж за окном вагона менялся, хотя цветовая гамма его оставалась все такой же: белый снег и темно-зеленая хвоя сосен и елей, словно расступающихся перед поездом. Вскоре высокие деревья сменились редколесьем, все чаще попадались огромные валуны, лежащие на сопках.
У вагона их встречал Иван, рядом с которым стоял солдат. Когда приехавшие выгрузили свои вещи, Иван присвистнул:
- Вы приехали навсегда или со своим продовольствием на все время пребывания?
- Это родители, - вздохнул Николай, - не могли же мы их обидеть и не взять гостинцы для вас.
Иван скомандовал солдату, и тот взял два чемодана, Николай с Иваном взяли еще по сумке, и все отправились на привокзальную площадь, где стоял «УАЗик».
- Я знал, что в легковушку мы не вошли бы, - объяснил Иван, - поэтому взял в части вот этот лимузин.
Все погрузились и продолжили путь. Выехав за город, они окунулись в полную темноту полярной ночи. Только фары «УАЗика» освещали извилистую дорогу, то поднимавшуюся на сопку, то спускавшуюся вниз. По обочинам дороги стояла стена снега, и местами казалось, что машина едет по коридору, с которого сняли крышу.
Дети притихли. Они молча всматривались в окна, дыханием прочистив дырочку в заиндевевшем стекле.