Как часто, читая ту или иную книгу, мы задаемся вопросом: «КАК подобное можно было придумать? Каким талантом надо обладать? Какой фантазией?» Поэтому с таким интересом всегда узнаем подробности творческого процесса. Недаром любимый вопрос читателя к любому писателю: «Как вы начали писать? Откуда вы берете сюжет?» Это очень удачно обыграно в романе Татьяны Устиновой «Один день, одна ночь», в котором оба главных героя – писатели.
Пожалуй, всем известный факт, что, например, Бальзак работал 16-18 часов в день за конторкой босиком на каменном полу. А Жорж Санд писала до 23 часов. И если в 22.30 заканчивала роман, то тут же брала чистый лист и начинала новый. А когда у В. Гюго наступил творческий кризис, он, чтобы заставить себя работать, остриг полголовы, сбрил полбороды и выкинул ножницы в окно.
Помню, в детстве у меня была замечательная книга «Как мы пишем», в которой были собраны эссе Горького, Зощенко, Пильняка и многих других известных советских писателей. Мне запомнилась статья Юрия Тынянова, который делился своими мыслями достаточно откровенно.
«Когда садишься за белый лист, не знаешь, что выйдет. Большая неопределенность, серо кругом, куда пойдет? Вдруг я разучился писать, и все разбрелось, все вывалилось из рук?
Начинается: люди начинают умничать, заикаться и говорить приблизительными словами, которые лежат тут же, на столе, не дальше пепельницы. А надо было путешествовать, пройти сквозь стену, выйти на улицу, за город. Скоро начнутся описания природы (ужас!). Ну что ж. Это не у меня серый период неуверенности, это у моих героев (потому что у всех людей и во всех состояниях он бывает. Кстати, потом все это можно будет вычеркнуть). Это мои герои, люди злятся, топчутся, не знают, на что решиться. Пространство романа вышло из моего повиновения. Сдаюсь: сегодня утром, такого-то числа, я временно потерял власть и не имею права дергать и утомлять людей (не совсем бумажных, даже, может, совсем не бумажных)».
Конечно, в настоящее время интереснее читать о современных нам авторах. Тем более они могут поделиться секретом, как на самом деле создавалось произведение, запомнившееся нам.
В этом плане всем поклонникам Дины Рубиной стоит прочитать ее «Одинокого пишущего человека». Тонкий юмор, присущей писательнице, самоирония – несомненные достоинства этого произведения, в котором она приоткрывает тайны создания лучших произведений. Мне очень понравился «Наполеонов обоз», поэтому я с удовольствием прочитала его историю создания.
При этом книга и своеобразная инструкция КАК ПИСАТЬ:
«Снова и снова я повторяю: писатель не отображает жизнь, он создаёт иные миры, которые, чем талантливее они написаны, тем зримее и глубже ощущаются читателем. Герой литературного произведения двигается в цельном и замкнутом мире, созданном по своим художественным законам. В искусстве всё зависит от исполнения. История вши, считал Флобер, может быть прекраснее, чем история Александра Великого».
Я люблю стиль Рубиной, поэтому живо откликалась на все истории - из жизни или выдуманные, смешные или грустные, порой снобистские, даже издевательские над нами, читателями, как вот это:
«А что делать-то, если читатель душу продаст за настоящий, запутанный, волнующе-знобящий роман о любви! Он хочет читать о любви, он жаждет читать о любви… потому что (см. выше) – основной инстинкт. Потому что, напиши ты филигранный шпионский триллер с фантастической интригой, читатель придёт в восторг и… забудет этот триллер на другой день. Нет, забудет через полтора часа».
Кстати, книга не оставляет сомнений в том, что писатель - это профессия. Именно так. И как другая профессия, откладывает отпечаток на личность, но никогда автор не тождественен герою. А еще наше восприятие о писателе по его книгам можно сильно отличаться от того, каким он самом деле является человеком. И это вполне объяснимо!
«Но если творчество – процесс очищения души, то почему отнюдь не все писатели – просветлённые люди? Почему творчество не влияет на личность творца напрямую?»
Об искусстве слова в непринужденной манере рассуждает Евгений Водолазкин в «Идти бестрепетно». Если Рубина мимоходом дает советы, как писать, как строить высказывание, то Водолазкин просто рассказывает о собственной жизни и становится более близким и понятным. Со страниц книги нам открывается единый образ человека-писателя, который живет своим творчеством, поэтому многое в книгах (если не все) имеет автобиографическое начало. Вот, например, встреча с митрополитом Антонием, его проповеди и искренняя молитва о здоровье дочери.
«В романе «Лавр» герой ведет бесконечный диалог с возлюбленной, погибшей по его вине. В «Авиаторе» убийца просит прощения у убитого, а в романе «Брисбен» герои продолжают беседовать с умершей приемной дочерью. Работая над этими текстами, я постоянно вспоминал и эту проповедь, и беседы покойного митрополита о болезни и смерти. Он призывал не бояться смерти и не прятать ее в дальний угол нашего сознания. Рассматривать смерть как часть жизни. Со смертью оканчивается время, но не более того. Время (прошу прощения за невольный каламбур) – временно, а человек родится для вечности. Сила бесед владыки была в том, что он не толковал мир с указкой в руке, не чувствовал себя спикером, что ли, горнего мира».
Книга читается быстро и с наслаждением, во многим благодаря изрядной доли юмора:
«Всякий раз, когда начинается выяснение того, кто именно должен выполнить ту или иную работу, возникает это имя. Кто будет мыть парадное — Пушкин? А кто чинить дорогу? В этом состоит наше особое отношение к поэту. Кто-нибудь слышал, чтобы испанцы в таких случаях апеллировали к Сервантесу? Или англичане — к Байрону? Пропустил однажды вратарь Канн четыре мяча в Петербурге — что-то я не помню, чтобы на ворота «Баварии» (кто за вас, Оливер, будет играть?) предлагали поставить Гёте. А Пушкина — предлагают. Вместо каждого из 11 игроков нынешней сборной».
Совершенно замечателен вывод, к которому приходит Водолазкин:
«Первым писателем был Адам, которому Господь дал право наименовать окружавших его животных. Давая животным имена, Адам перевел их из единичного в общее – и сделал достоянием всех. Дело писателя – ловить музыку сфер и переводить ее в ноты. Быть, если угодно, «лучшим акыном степи»: петь о том, что видит».
На книги Рубиной (ССЫЛКА ) и Водолазкина (ССЫЛКА) мы уже делали подробные рецензии, в отличие от следующей – сборник «Как мы пишем» издания 2018 года, который составлен по аналогии с давнишним, тридцатых годов.
«Книга получилась более чем представительная. Здесь сошлись писатели разных поколений, разных мировоззрений, разных направлений и традиций и разной степени склонности к рефлексия и самоанализу».
Под одной обложкой в результате собрались именитые писатели: Аксёнов, Варламов, Веллер, Идиатуллин, Матвеева, Прилепин, Сенчин, Слапковский, Степнова, Улицкая, Юзефович.
Не так чтобы оптимистично, тем не менее правдиво предваряет заметки Марина Степнова:
«Написать книгу, да хоть двадцать книг – не значит стать писателем. Чтобы стать писателем, надо умереть. И подождать ещё лет пятьдесят, чтобы всё встало наконец на свои места, чтобы отстоялась вода и мусор, который казался таким блестящим, лёг на дно, дав читателю возможность взглянуть на текст, не отвлекаясь на шум и ярость назойливой современности».
На самом деле, почему одних писателей ПОМНЯТ, а творчество других, не менее интересное, а то и более - забывают?
В ответах на вопросы, которые предлагалось издательство своим авторам в 1930 году, а теперь восстановило в 2018, писательница последовательна. Пишет тогда, когда есть свободное время. Нет, ручкой не пользуется. Во время работы не пьёт кофе, не курит. Составляет ли предварительные наброски? Может, и да, но больше любит, когда герои начинают жить своей жизнью
«Самые неожиданные повороты сюжета случились по воле героев, а не по моему хотению. Иногда после этого мне приходилось отправлять в корзину десятки уже написанных страниц, но никогда я об этом не пожалела. Дайте свободу тексту, отпустите его – это лучшее, что вы можете сделать для будущей книги».
Когда два года назад начинала читать сборник «Как мы пишем», первой прочитала статью Макса Фрая, хотя фамилии расположены по алфавиту, значит, эта - одна из последних. Не могу определиться со своим отношением к творчеству. Идея Ехо безумно нравится, но вот до сих пор не осилила ни одной книги почему-то. В автора же я просто влюбилась. Мне кажется, статья - идеальный образец писательского эссе. Поскольку анализирую не художественное произведение с сюжетом, позволю себе СПОЙЛЕРЫ.
Первые страницы заметки звучат интригующе:
«Никакого Макса Фрая, конечно же, нет. Не только в философском смысле, как вообще всех, но и в самом обычном, житейском. Меня нельзя увидеть глазами и пощупать руками, я это имею в виду».
Собственно, статья так и называется «Здесь никого нет».
Затем краткие сведения о «себе»:
«Когда-то, ещё в конце прошлого века, меня придумала пара художников; изначально предполагалось, будто я – их художественный проект. Ну, в общем, примерно так оно сперва и было. Но с тех пор прошло больше двадцати лет и многое изменилось. Теперь ещё надо крепко подумать, кто из нас чей проект».
Действительно. Если герои «оживают», почему бы не начать жить своей жизнью выдуманному писателю. Вот и рассказывает он нам об учителях и прочитанных книгах, о литературе в целом и о феномене русской, о роли писателя в обществе.
«Тот, кто пишет книгу, в каком-то смысле дарует дополнительную жизнь всем, кто её прочтёт. Очень важно, что это будет за жизнь».
Читаешь рассуждения о самом себе - и начинаешь верить и каждому слову, и самому существованию:
«Положа руку на сердце, я не знаю, что делаю в этом вашем так называемом реальном мире, где существует оружие массового уничтожения, бойни и смертная казнь. С этим я совершенно точно не справлюсь. В смысле, ничего не исправлю».
Не без гордости, но с изрядной долей самоиронии сообщает о наградах (Order of Dodo of Honour):
«Кроме меня, кавалерами ордена стали Нил Гейман, Юрий Норштейн, Джоан Харрис и Евгений Клюев. В этой награде прекрасно всё, особенно сам орден из войлока оранжевого цвета и тот удивительный факт, что моё имя в ряду награждённых выглядит вполне логично. Не то чтобы оно там необходимо, но действительно вполне может стоять».
И когда читатель уже сомневается, на самом ли деле Макс Фрай - мистификация, нас ждёт совершенно замечательная концовка:
«Мои амбиции непомерны. Мне нужна власть над миром, и ничего, кроме власти над миром. В каком-то смысле эта власть у меня есть.
А меня – нет».
По-моему, этот абзац - лучшее из всей книги, честное слово
Так какой же он, современный писатель? Дина Рубина, на мой взгляд, дала совершенно четкую характеристику. Это – «ОДИНОКИЙ ПИШУЩИЙ ЧЕЛОВЕК».