Весна. Ливень. А я пишу о зиме. Точнее, о том, как мы что-то теряем, и не можем найти.
...Снег то запорошит, то превратится в ледяную корку. Ну, давай, пушистый, признайся, как заметаешь за ночь избу, да так, что тепло от печки не уходит. И стоит наша сибирская изба посреди села Северного, посреди улицы Горького, под номером 4. В окошке - лазейка к свету размером с ладонь.
Толкаю дверь - не поддается. Вьюга сделала свою работу. За ночь намело - нужно выбраться, чтоб двери откапывать. Прижал снег дверью, утрамбовал, - образовался проем сантиметров пятнадцать, выбирался наружу, - теперь широкой лопатой разгребаю сугробы. А снег зовет во двор и за двор, играет и сверкает на солнце. Шаг - под ногой весело "хрум-хрум", еще шаг и еще веселее хрустит. Наверное, так хрустят лианы в джунглях Амазонки.
В десять утра, по вытоптанной дорожке топаю в деревенскую библиотеку – там много старых книжек. Выберу с потертыми уголками картонных обложек.
Снег слепит глаза. Шапка-ушанка на размер больше, на голове танцует барыню, пальто из дядькиной кладовки - точно тумбочка в солдатской казарме, да и валенки тоже хороши - шагают сами по себе.
…Да, еще про пальто… Когда ударили морозы – оно и отыскалось, у дядьки в сенцах! Стянули с вешалки – подняли облака пыли до потолка – надели на претендента - оказалось впору (ну, чуть больше чем в пору). Шагай «таперича», Андрюха, по Сибири! Шагай, снаряженный в доспехи «дядьев», шагай через поле, шагай в райцентр. 25 шагов - для согрева, вприпрыжку, и опять переход на шаг, уши протер, и опять пробежал 25 шагов. Нет, все же «шапкины уши» придется опустить. Не хотел поначалу, чтобы казаться взрослым.
Иду, а мороз шибко колючий - зверь хитрый. Покусал уши, лизнул нос красным языком, пробрался к шее и царапнул за шарфом.
На обратном пути срежу дорогу - пойду через тюп (так называют низину за избой, незастроенную по причине круглогодичного стояния в ней воды). Только спустился на тропу - в ста шагах высыпали стайкой березки, их медом не корми – дай пробежаться. А за ними и лес подбирается - весь насупился, аж темнеет от своей угрюмости.
Через сугробы, я крейсером заплываю к лесным обитателям: деревьям и кустарникам. Снег заворчал под ногами «хрум-хрум», это от тяжести книг в ранце за спиной. Толстые, потрепанные книжки с хрупкими страницами, стертыми уголками обложек - они с нетерпением ждут, когда под разгоревшейся печкой раскроют их истории и на страницы упадут отсветы от огня в печи.
Сугробы все глубже, и первопроходцу думается, а не развернуться ли вспять. Для этого случая у леса всегда припасена протоптанная охотниками тропинка. Так случилось и в этот раз. Хрустнула ветка. Дальше сугробы по пояс. Пора обратно, в бабушкину избушку. Нога застряла – и ты обнаруживаешь себя в сугробе, под облаком снега. Ранец еще дальше, и книжка из него, "Зима в лесу" Соколова-Микитова тоже на снегу.
Почему-то привиделась маленькая сестра. Подошла : "Вставай, братик".
Поднялся, стряхнул снег, да все равно прилип, пошел и упал на живот перед раскрытой книгой. Вот слова, что прочел на странице:
«Идешь по зимнему лесу. Трещат березки от мороза. Высокие, недвижные, спят сосны. Синеватые тени их стройных стволов лежат на белых нетронутых сугробах. Тихо в спящем зимнем лесу, но чуткое ухо внимательного человека улавливает живые тонкие звуки. Вот где-то застучал и вскрикнул, перелетая с дерева на дерево, пестрый дятел. Серый рыжеватый рябчик с шумом сорвался с ветки, скрылся в лесной глубине. Проказница белка теребит у вершины ели спелую шишку, роняя на снег темные легкие шелушинки, смолистые обгрызенные стерженьки. Бесшумно пролетели у края леса, закричали голубоватые сойки».
Но мороз вцепился в пальцы. Да тут еще полные валенки снега.
...В печке огонек играет веселый, я ж замерз, и оттого он веселее и веселее трещат дровишки.
Печь, теплота, запах дымка, бабушкины причитания и отвары. Варится картошка, нам и кабану. Идет теплый дух. И, кажется, из чугунка для кабана пахнет ароматнее.
Отогрелся. Достал ту книжку, что в лесу выпадала в снег, погладил обложку с фамилией и названием по-деревенски теплыми. Книга 1962-го года - каждая страница шелестит по-своему, книжка-то родилась раньше меня самого. Стало быть с того времени она все ждала меня в избе с вывеской «Сельская библиотека», и никто книжку не брал, не листал, - заждалась, странички вон уголками слиплись еще в типографии - ох, заждалась… На всякий случай погладил иллюстрации, а потом опять добрался до той страницы, на которой раскрылась книга в лесу и продолжил читать с того места на котором пальцы замерзли:
«Невидимой жизнью полнится зимний лес. От дерева к дереву тянутся легкие следы белок, маленькие следочки лесных мышей и птиц. Только очень внимательный человек может наблюдать жизнь зимнего леса. Нужно уметь ходить тихо, слушать и останавливаться. Только тогда откроется вам чудесная красота спящего зимнего леса».
Зимнего леса вдохнул.
Перечитывал этот отрывок несколько раз, пока не защипало в глазах. Бывает, глаза слезятся, когда березовые поленья только разгораются, а может от другого чего.
© Андрей Толкачев
Читайте на нашем канале:
Деревня в живописи, рождающей воспоминания
Cказки Афанасьева под наивное искусство Дражена Тетеца как сказки для взрослых
Что с тобой происходит, когда ты попадаешь в деревню художника Мийе Ковачича
Что с тобой происходит, когда ты путешествуешь по пейзажам Ивана Генералича
Стихи Арсения Тарковского под живопись Звонко Сигетича
Тебя приглашает польский художник Яцек Йорка и при чем здесь "Падал прошлогодний снег"?
Пишите, понравилось или нет? Важно ваше мнение. Ваш канал "Напиши шедевр"
Валентин Губарев. Живопись, под которую нужно вернуться в городок