Копался я у себя в огороде, грядки под лук готовил. Тут зашла ко мне односельчанка Людмила, женщина молодая еще, лет сорока, но, так получилось, уже одинокая.
- Слышь, Василич, спросить хочу. Может, ты мне растолкуешь?
- Давай тогда присядем на скамеечку. Чем в земле ковыряться, лучше я с молодушкой рядом посижу.
- Ага, молодушка-старушка. Шиповник у меня невзрачный такой растет в огороде. До меня еще был. Решила я его выкопать, копнула несколько раз и клад нашла.
- Повезло тебе. Я перекапывал в прошлом году старый малинник и тоже клад выкопал - бутылку водки. До меня здесь жили шибко пьющие муж с женой, вот и прятали вино друг от друга. А у тебя что?
Женщина достала из кармана кофты небольшую жестяную баночку и положила на скамеечку между нами.
- Из-под монпасье? Леденцы были такие.
- Нет, я прочитала, там написано – чайная фабрика. Открой, посмотри, что внутри.
Я снял крышку банки, покрытой сусальным золотом, и заглянул внутрь: два бумажных пакетика, перо гусиное, царский серебряный рубль, ладанка, два медных кольца, спаянных в виде звеньев цепи, бубенчики из жести.
- А что в пакетах?
- В одном зерно всякое: рожь, ячмень, просо, - а еще семена льна, конопли. А вот в другом – волосы, две пряди, разные, похоже, одна мужская, а другая женская.
- Ну, так, поздравляю тебя. Это приворот. Шибко кто-то добивается тебя. А что? Женщина ты молодая, справная. Вон как кофта у тебя еще оттопыривается. Есть у тебя поклонники?
- В мужья никто не просился, а охотников до моих выпуклостей хоть отбавляй. Ты растолкуй мне всё.
- Да проще пареной репы. Точно приворот, заговор на любовь, присушка. Волосы его и ее, кольца для венчания. А дальше все как символ совместной богатой жизни: деньги, зерно, бубенцы для лошадей. Жди сватов.
- Знаешь, забери эту банку себе, что-то боюсь я ее.
- Ладно, возьму. Порасспрашиваю, кто на твоем месте раньше жил. Этому кладу либо лет сто, может, чуток поменьше. Узнаю что, доложу тебе.
И начались мои поиски-исследования. То, что на том месте, где сейчас дом Людмилы, раньше другой маленький домик был, я и сам помнил. И не один домик, а целая улица на высоком берегу Маслинки. Кстати, заканчивалась улица большим поповским домом, переделанным под многоквартирник.
О тех, кто жил в этих домах, мне старики и старушки тоже рассказали. Но все рассказы уходили в глубину всего лишь лет на пятьдесят. А дальше – полное забвение.
И тут я вспомнил про удивительного старика, нашего односельчанина, который помнил не только, чему сам был свидетелем, но и что он слышал в детстве от дедов и бабушек. Вот дал же Господь ему такую память!
Пришел я к деду Николаю, разложил перед ним содержимое банки:
- Что это такое?
Тот и глазом не моргнул:
- Присуха! Страшное колдовство! Где взял? Выбрось тут же! А лучше верни на место!
- Верну, верну! А что это в баночке, что это всё обозначает?
- Полюбилась девка кому-то, а внимания на парня не обращала.
- Это я понимаю. Зерна, кольца, а перо, к примеру, гусиное?
- Это лебединое перо. Лебеди – самые верные супруги друг другу. Любовь, значит, до гроба! А это вот волосы. Девичьи волосы для приворота надо было добыть как-то. Девки свои волосы берегли. Когда какая расчесывалась, то волосы собирала и в печку бросала, сжигала их.
- Чтобы голова не болела.
- Что ты! Это говорили так. На самом деле, чтоб какой-либо прохиндей порчу не навел или вот приворот не учинил. Когда молодые девки выходили на улицу, то волосы прятали под платком, а косы, у некоторых длиннющие были, косы под шубейку прятали или летом под сарафан. На виду не держали. А парни, значит, чтобы невесту присушить к себе, должны были ее волосы как-то заполучить. Тут была целая тактика и стратегия. Можно было младшего братишку подкупить, можно было саночки во время катания в снег опрокинуть, а уж там, барахтаясь в сугробе, как-нибудь исхитриться и отстригнуть от косы прядь волос. Ну, это, если парень был девке не люб, а коли люб, без колдовства обходились.
- А иконка зачем?
- Это «Неопалимая купина». Пожаров тогда все боялись. А ты где нашел всё это?
Рассказал я Николаю про Людмилу, про куст шиповника в ее огороде.
- Знаю я эту историю, - сказал мне старик,- и хозяйка моя тоже помнит. Это еще до нас было. В двадцатых годах, когда единолично жили, без колхозов.
На месте дома этой Людмилы стоял Аксиньин домишко. Вдвоем жили, она и внучка. У родителей была большая семья, и Аксинья к себе внучку одну жить взяла. Как звали-то ее? Старух, ты не помнишь?
- Ольгой звали,- отозвалась бабушка Нина с печи,- ты, старик, поменьше ври. С ними еще помладше внучка жила, Катерина.
- А я про Катерину и запамятовал. Ну, так вот, и полюбил Ольгу эту один из братьев Шишкиных. Они, братья, из Малинич родом, а жили оба на хуторе, на правом берегу Немдежа. Богато жили! Свой хутор, два дома и постройки всякие. Это место и сейчас еще узнаваемо. Старший Иван с семьей жил, а Василий женат не был. Где он присмотрел Ольгу, не знаю. Ольге шешнадцать лет было, а ему под тридцать.
- И тут сбрехал, - опять подала голос бабушка Нина, - лишку годов ему насчитал.
- Лишку не лишку, а на десять лет он точно старше ее был! Потому и не захотела Ольга замуж за него идти. Дюже стар, говорит, этот жених! А ему другую и не надо, эту подавай! Вот и поехал Василий в Махни, жила там одна умелица хвори заговаривать, привороты делать. Ефросиньей звали ее. Стала эта ведунья парня расспрашивать:
- Шибко любишь Ольгу-то? А других подружек нет у тебя? Не обещался ли кому? Не будешь обижать свою жену?
Согласилась помочь, но твердое слово взяла с Василия – всю жизнь беречь свою женушку. Она и научила парня, как приворот правильно сделать, а дальше он сам должен был все провести.
- Как же он раздобыл волосы своей возлюбленной?- спросил я в нетерпении.
- Никто не знает, но думаю, бабушка Аксинья ему в этом помогла. Ей-то этот жених старым не казался. Всё у него получилось! Он сам потом и сознался, что приворот делал. Согласилась Ольга замуж за него выйти, обвенчались все честь по чести в Михайловском храме, в главном приделе, на втором этаже. А уж любил он свою Оленьку, баловал, наряжал! По хозяйству всё сам старался делать, хотя Ольга белоручкой с детства не была.
Рассказывали, в масленицу как выедут Шишкины на двух тройках! Кони в тройках в масть подобраны, в гривах ленты вплетены, под дугой коренников по три звонких колокольчика! Сани – разлетайки расписные! Первой тройкой правил Иван, второй – Василий. Ольга рядом с мужем, что королева, нарядная, важная! И по селу тройка за тройкой, и по Правым Янгурашкам и за рекой по Левым Янгурашкам, туда и обратно, то придержат коней, то во всю прыть пустят их. Звон колокольчиков, комья снега во все стороны! Люди любуются, но и шарахаются во все стороны.
Лет пять такой жизни прошло, тут и стали колхозы организовываться. Вступил в колхоз – всё сдай, не вступил – кулак, отобрать, выселить. Вечером составляли списки кулаков, утром шли и отбирали всё ими нажитое, а самих по-разному: иногда живи после раскулачивания как хошь и где хошь, иногда приезжали из района, сажали всю семью в телегу или в сани и увозили, говорили, до поезда, а там в Сибирь. Уж кому как повезло.
Дошел черед и до братьев Шишкиных. Пришли к ним утром колхозники с милицией, а на хуторе никого. Пусто, все двери раскрыты, ни людей, ни скотины нет. В отместку главный милиционер велел сжечь оба хозяйства – один дом сгорел весь, а дом Василия и Ольги цел остался, лизнул огонь бревна и погас. Вот она, помнишь, иконка «Неопалимая купина»!
- Куда же Шишкины подевались?
- На Урал уехали. Они заранее договорились с одним колхозником, что тот предупредит их о раскулачивании, подкупили его или подпоили, не знаю. Сами же втайне готовились к отъезду. И вот после предупреждения братья ночью все, что смогли, погрузили на телеги и уехали. На Урале тогда большие стройки были, рабочие руки, ой, как были нужны, поэтому и не спрашивали, кто и откуда прибыл, всех принимали.
- Так и пропал их след?
- Почему? Письма родне приходили, писали, что живут в городе, живут хорошо, сытно. Тогда только в деревнях хлеб с мякиной да лебедой ели.
… Пошел я к Людмиле со своим докладом.
- Замуж-то еще не вышла? Никто не посватался?
- Заходи, рассказывай.
Рассказал я всё и клад вернул:
- Николай велел обратно его закопать, наверное, чтобы горе на себя не накликать.
- У махненской Ефросиньи наследников по колдовской линии не осталось?
- Есть! У нас в селе внучка ее живет, на нашей улице, в самом конце, старушка такая шустрая, Пелагея! Знаю, некоторые мамы ходили к ней болезни своих деток заговаривать. Умеет ли она привороты делать, не знаю. Если что, сразу предупреждаю, на меня никакие заклинания не подействуют, не рассчитывай.
- Тогда придется мне кого-то другого осчастливить.
- Удачи тебе! Хорошая ты женщина, Людмила! Вон как кофта у тебя оттопырилась!
- Тьфу ты! Знаешь, возьми-ка вон лопату и сам закопай где-либо этот клад. Да поглубже, чтобы я ненароком опять его не выкопала.
… А потом сходил я к бабке Пелагее, внучке махненской ведуньи. Рассказал ей про клад, выкопанный Людмилой, историю, которую поведали мне старички Николай и Нина, и спросил, не помнит ли она, чтобы наоборот, девки парней привораживали.
- Была у меня в девушках подружка, Любой ее звали. Захотела Любашка одного хлопца, Петра из нашей же деревни, приворожить, чтобы ночей не спал, только на нее на игрищах смотрел и чтобы этой осенью к ней посватался. Научила ее моя бабушка, как это сделать. Одной надо было ровно в полночь на Велесов день быть у священной липы, ну и весь обряд выполнить.
- Велесов день? Петров день, 12 июля.
- Сколько раз Любашка бегала по тропинке к священной липе, но это днем, а тут ночью, хоть и светлая ночь, но ведь одна все-таки! Туман над лугом, в траве коростели кричат, кони стреноженные тут же пасутся. Пришла к липе и, как научила ее бабушка Фрося, положила перед липой угощенье, полностью разделась, косы расплела, три раза обошла вокруг дерева, три раза низко поклонилась и громко, четко высказала священному дереву свою просьбу. Потом повязала ленточки из своих кос на ветку липы, оделась и домой скорей – скорей побежала.
- Ну и как, приворот помог?
- На игрищах только на нее Петруша и смотрел, только с ней рядом, как завороженный, а осенью и посватался.
- Значит, подействовало колдовство?
- А как же! Этот Петруша сколько раз до того приходил тайком к моей бабушке, все просил к нему Любашку присушить. Вот бабушка и велела ему с вечера на Велесов день спрятаться около священной липы и не сказываться, что бы там ни происходило. Лежал он в зарослях кипрея в трех шагах от липы, а как увидел свою возлюбленную во всей девичьей красе да услышал ее просьбы, тут его нерешительность и робость сами собой отпали.
- Спасибо, баба Пелагея, за рассказ.
- И тебе спасибо, что старуху навестил. А не выпьешь со мной домашней настоечки? В гости ведь пришел.
- Отчего не выпить? Давай выпьем за любовь и за твою бабушку Ефросинью!
(Автор – Владимир Щеглов)