ГЛАВА I - здесь
Всем утра доброго, дня хорошего, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Набросав в первой главе с десяток весьма лестных для портрета молодого Вяземского комплиментов, в главе сегодняшней, однако же, поспешу развеять нечаянно созданный собою же миф об Идеальном Юноше – каковым он, разумеется, не был... Точно так же, как не были идеальными ни мы, и никто в его возрасте. Итак, унаследовав завидное состояние, князь Пётр немедленно промотал в карты ни много, ни мало, а почти полмиллиона!.. Полмиллиона, Карл!!! Нищие чиновники охотились за купеческими невестами-перестарками с какими-то тридцатью-сорока тысячами приданого. Дульчин – герой пьесы Островского «Последняя жертва» (правда, полвека спустя), профюфюкав всё и всё потеряв, сватает Пивокурову – «богатую, очень полную и очень румяную вдову лет за сорок», которая точно уж не даст более вертопраху и моту продыху по гроб жизни... Зато – миллион!!! А наш князь... Полмиллиона!
Продав родительский дом в Тверской части и кое-как частично рассчитавшись с долгом (хотя до полной оплаты было ещё одчень и очень далеко), князь Пётр поступает на службу в Межевую канцелярию (вынужденно, разумеется... не промотай он полмиллиона, может, судьба сложилась бы иначе), и уже в 1808 году имеет чин IX класса - титулярного советника. Служит скверно, не очень-то охотно и неусердно, это – не его, а его – молодость, стихи, друзья, попойки ("зелёного змия" отнюдь не чуждался), Остафьево, флирт... Будучи с инспекцией в Перми, князь Пётр не на шутку увлекается замужней дочерью тамошнего губернатора (на двадцать лет старше его самого). Намеренно прошу отметить: речь до сих пор шла о шестнадцати-семнадцатилетнем юноше! Как же рано тогда взрослели!.. Что сейчас россиянин в 16? Инфантильный беспомощный раб смартфона - не более...
Двадцатипятилетний Жуковский, познакомившись с князем Петром, тогда же уверяет последнего в крепкой дружбе. Сын ректора Московского Университета Александр Иванович Тургенев (тот, что провожал Пушкина в последний путь в Святогорский монастырь), старше Вяземского на 8 лет, сблизился с ним необычайно. «Милая моя Шушка» - трогательно именовал Вяземский Тургенева в переписке, длившейся меж ними до самой смерти последнего.
В 1809-м князь Пётр знакомится с поэтом Батюшковым – скромнейшим, совершенно негероической внешности офицером, прошедшим недавнюю европейскую кампанию в войне с Наполеоном и чудом выжившим в деле под Гейдельбергом.
Через Карамзина сведутся ещё два знакомства – с будущими «арзамасцами» и виднейшими николаевскими сановниками, оба – Дмитрии: Дашков и Блудов. Впрочем, ближайший круг Вяземского составят главным образом Жуковский и Батюшков. Все трое – поэты, верные слуги Эвтерпы и Эрато, все трое благоговейно смотрят на Карамзина, уже затеявшего свою «Историю».
В 1810-м году князя Петра постигает очередное (после смерти матери и отца) горе: уход любимой младшей (не путать со сводной – женою Карамзина) сестры, тоже Екатерины. Первые потери на долгом пути к одиночеству... К тому же времени относится и первое упоминание Вяземского ядовитеньким, но умным (они во многом схожи – зачастую жестковатою иронией и цинизмом) Филиппом Филипповичем Вигелем: «В Москве явилось маленькое чудо. Несовершеннолетний мальчик Вяземский вдруг выступил вперед защитником Карамзина от неприятелей и грозою пачкунов…»
О чём говорят нам эти строки крайне скупого на похвалу (правда, не без свойственной ему «перчинки») Вигеля? Да о том, что уже к своим молодым годам князь Пётр – человек на Москве небезызвестный, даже – популярный, и не только благодаря старшим друзьям и обширным знакомствам, кажется, со всем московским la haute société, а и перу – острому, злому и изрядно отточившемуся к его 17-18 годам эпиграммами, bon mots и сатирами. Приведём хоть одну – направленную в защиту уже упоминавшегося в первой главе И.И.Дмитриева, и намеренно метящую в грешащего стихами на отжившем уже свой век "старорусском" весьма бездарного графа Хвостова:
Ага, плутовка мышь, попалась, нет спасенья!
Умри! Ты грызть пришла здесь Дмитриева том,
Тогда как у меня валялись под столом
Графова сочиненья!
Укрепив руку в нешуточной литературной войне с петербургской «Беседой любителей русского слова», возглавляемой заскорузлым «славянином» Шишковым, Вяземский сводит новые короткие знакомства – с Денисом Давыдовым и знаменитым Толстым-«Американцем». Дружба с последним будет крепка необычаной, они буквально "найдут" друг друга, и можно с некоторой долею уверенности сказать, что последнее стиховторенье, прочитанное смертельно больным уже Толстым будет посвящение Вяземского в альбом его дочери. Согласитесь – сближаться столь быстро и с таким количеством абсолютно разных, но ярких личностей – это талант особый, данный Богом, отказать в котором князю Петру попросту невозможно!
В 1811 году, полных 19 лет от роду, Вяземский – неожиданно для своих друзей, убеждённых, что князю и в холостяках прекрасно, женится на двадцатилетней княжне Вере Фёдоровне Гагариной.
Поговаривали, впрочем, что истинным инициатором свадьбы была мать невесты Прасковья Юрьевна, умело поведшая свою матримониальную игру с целью захомутать состоятельного (даже после потери полумиллиона) и известного всей Москве жениха, к тому же – в том же 1811-м – жалованного камер-юнкерством, нарочно выхлопотанным для него добрейшим Дмитриевым. (Вспомним, что Пушкин был удостоен такой почести лишь в 34... впрочем, по молодости сам пренебрегая карьерными амбициями). Небольшого роста, грациозная, что называется, «с огоньком», не чуждая литературе и светскому общению, княжна Вера составила Вяземскому достойную пару и как Рюриковичу, и как человеку творческому, вот только... была ли между ними настоящая любовная искра – с мучениями, сердцебиениями, флиртом и лирическими посвящениями? Вопрос... Нелишним будет упомянуть, что «роман» между молодыми начался в период серьёзного простудного заболевания Вяземского, а на самом венчании не вполне ещё оправившийся князь принуждён был пребывать в кресле!.. Какая подозрительная поспешность! И о поздних, весьма частых увлечениях Петра Андреевича, разумеется, знал весь свет, не исключая и жену, которая, по-видимому, относилась к этому с некоторым легкомыслием... Или же просто твёрдо веря в крепость их союза – союза людей успешных, любящих удовольствия и творческих. Интимные друзья?.. Очень и очень похоже... Во всяком случае, и после женитьбы князь не изменил своим холостяцким амурным привычкам: он знал свою некрасивость, но любил нравиться и завоёвывать, держась при этом с уверенностью и апломбом un bel homme. Как это оценивать, если не как долгосрочный «клуб по интересам», удобный и комфортный обоим?..
... Между тем печальные и грозные события 1812-го года прервали привычную и беззаботную жизнь окружения Вяземских и полностью изменили уклад всего государства. Человек сугубо штатский, князь тем не менее ни минуты не колебался в своём решении участвовать в войне с Бонапартом ополченцем. Зачисленный в полк графа Дмитриева-Мамонова, скверный всадник и фехтовальщик, и вовсе уж никакой стрелок, он случайно встретил генерала Милорадовича, предложившего князю Петру должность адъютанта. Прибыв по месту назначения на Бородинское поле, Вяземский... проспал. Вот такая милая беспечность, во многом князя характеризующая! Артиллерия Наполеона вовсю обстреливала позиции русских, Милорадович со штабом был уже далеко.
Сев на предложенного ему случайным знакомым коня, князь нагнал Милорадовича, после присоединился к свите генерал-майора Бахметьева и оказался под жестоким огнём противника. Когда лошадь под ним была разорвана ядром, а Бахметьеву раздробило ногу, Вяземский под ураганным обстрелом сумел вынести генерала с поля битвы. Самый вид жестокого сражения поверг князя в ужас, пушечные выстрелы, кровь, неразбериха (для человека невоенного), отступление на Можайск, смерть сотен солдат и многих знакомых ему по мирной жизни офицеров спровоцировали новый приступ простудной болезни. Выпросив у Милорадовича отпуск, Вяземский покидает армию... Ничего не напоминает история с мечущимся под огнём неприятеля неспортивным неловким барином? Да-да, привет от Льва Николаевича, имевшим много позднее с Вяземским несколько встреч... За свой подвиг князь был представлен к Святому Владимиру IV степени с бантом. По возвращении в Москву он – вместе с Карамзиным – в тягостном настроении, больной и в жесточайшей депрессии отбывает из полыхающего города в Ярославль (туда была заблаговременно отправлена беременная первенцем жена).
Его военная карьера, едва успев начаться, сразу же подошла к концу. Позже списавшись с Милорадовичем, он получил благодарность за службу и отказ от своих услуг. Написанное в конце 1812-го года стихотворение «Послание к Жуковскому из Москвы» как нельзя лучше передаёт и тогдашний настрой поэта, и тоску по прежней жизни, и его изрядно поднаторевшее перо:
Я жду тебя, товарищ милый мой!
И по местам, унынью посвященным,
Мы медленно пойдем, рука с рукой,
Бродить, мечтам предавшись потаенным.
Здесь тускл зари пылающий венец,
Здесь мрачен день в краю опустошений;
И скорби сын, развалин сих жилец,
Склоня чело, объятый думой гений
Гласит на них протяжно: нет Москвы!
И хладный прах, и рухнувшие своды,
И древний Кремль, и ропотные воды
Ужасной сей исполнены молвы!
В следующей главе, надеюсь, нас таки дождётся (как и было обещано в первой главе) юный Пушкин, и уже с нетерпением ждёт своего выхода сам Император Александр!
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Основные циклы канала в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу