Иван слушал Марину и разные чувства одолевали его. С одной стороны, он понимал все, о чем говорила жена, чувствовал охлаждение в их отношениях. С другой – не мог он согласиться с тем, что каждый его взгляд в сторону нужно рассматривать как измену. Да, в их отношениях исчезла та острота чувств, которая была вначале, но ведь смешно ждать и тем более требовать той страсти, которая была пятнадцать лет назад. Но он любит жену, да, любит, может быть, спокойнее, чем в первые годы, но уходить от нее не собирается, даже мысли не было такой. А то, что были другие... Ведь он мужчина, бывает, что трудно устоять, а если еще далеко от семьи, а тут ходит такая... Да и не один он такой, бывают еще хуже – живут на два дома, детей заводят на стороне.
- Ваня, если тебе нечего сказать, то, может быть, нам нужно подумать, как жить дальше.
- Марина, - Иван попытался повысить голос, - что на тебя нашло? Я что – не бываю дома? Не приношу зарплату?
Марина внимательно посмотрела на него.
- Значит, ты не понимаешь... Или не хочешь понять.
- Я все понимаю, Марина. Ты вышла на работу, чисто женский коллектив, каждая рассказывает, как управляет мужем, а тебе сказать нечего?
Марина чувствовала, что натыкается на стену. Которую не сломать, не обойти. Когда же она выросла, эта стена?
- Ну что ж, Ваня, я думаю, разговор не получился. Пойдем спать.
Она пошла в ванную, скоро зашумела вода. Иван сидел, не шевелясь. Что-то происходит, а он не может управлять этим! Он даже не может ничего сказать, чтобы Марина успокоилась. Хотя она, кажется, спокойна. Вдруг Ивана словно окатили холодной водой: у Марины кто-то есть! Это она так подготавливает его к тому, чтобы сообщить об этом! Иначе почему она ведет так спокойно? Говорит так уверенно, будто уже все решила.
Марина вышла из ванной, пошла в спальню. Иван, повременив, пошел следом. Он вдруг представил на мгновение, что Марина с детьми исчезнет из его жизни... Ну, то есть не исчезнут совсем, а станут жить отдельно от него. Ему стало страшно – без семьи он не представлял своей жизни, не представлял себя.
- Послушай, - Иван обнял Марину сзади, - я, кажется, понял. Ты хотела напугать меня. Считай, что я напугался. Мне ведь не нужен никто, кроме тебя. Кроме тебя и наших детей. Я не смогу без вас! Ты ведь не собираешься...
Марина повернулась лицом к мужу.
- Ваня, я не собираюсь пока никуда. Пока...
- А что значит это «пока»?
- Время покажет.
Она надела ночную сорочку и улеглась под одеяло.
Иван снова вышел в кухню. Да, загадала жена загадку. Нужно будет посмотреть, как она будет себя вести дальше.
...Когда-то, когда он сделал ей предложение, Марина говорила:
- Я хочу, чтоб между нами не было никаких тайн, чтоб мы всегда говорили друг другу правду, какой бы она ни была.
Наивность! Предположим, он сейчас выложит ей всю правду. И что будет? Нет, конечно, даже речи не может идти об этом! Нужно предложить в воскресенье пойти в кино всей семьей. Хотя, как он себе это представляет? Малышка не выдержит и половины сеанса, да Марина и не согласится идти с ней.
Иван вошел в спальню. Марина лежала с закрытыми глазами. Спит? Иван осторожно лег рядом, попытался обнять ее. Марина что-то пробормотала, отвернулась от него, укрывшись одеялом.
«Утро вечера мудренее», - подумал Иван и усмехнулся: кто бы мог подумать, что через пятнадцать лет брака ему придется решать такую проблему?
... Мельникова пригласили на заседание в райком партии. Это было совещание по поводу окончания уборки. Урожай в его хозяйстве, как всегда был хороший, один из лучших в районе, и это связывало руки Скореву: нельзя обвинить в плохом хозяйствовании. А убрать Мельникова ох как хочется! На прошлой неделе был в совхозе, смотрел, куда идут средства от прибыли. Попытался направить Мельникова, ведь у него не колхоз, а совхоз, значит, райком может рекомендовать, а то и требовать. Но тот не поддается. Решил строить еще один дом на восемь квартир и стадион. Не понимает, что ли? А ведь уже восьмой десяток разменял! Правда, выглядит хорошо: поджарый такой, подтянутый, загорелый, не то что Скорев – совсем расплылся, не знает, что и делать с лишним весом, а от него одышка началась. Вышел из машины – и через двадцать шагов уже пыхтит, как старик.
Когда зашел в детский сад, даже задохнулся: Анна вышла такая... Живот уже на нос лезет, а она все равно красавица, даже лучше, чем была. И такая спокойная, даже вида не подала, что когда-то между ними что-то было.
А мужа ее Мельников завгаром сделал. Тоже не спросил у райкома – прислали бы специалиста, а он из обыкновенного шоферюги сделал начальника. Да еще и объясняет, что тому здесь жить, значит, и хозяйствовать тот будет как надо. Нет, нужно провожать на пенсию Мельникова. С почестями, с оркестром, подарками – но провожать! Времена идут другие, и хозяева нужны другие.
А Евдокию одолевали совсем другие мысли. Она понимала, что Виктор старше нее, перенес инфаркт, да еще и характер такой беспокойный! Что будет, когда он уйдет? При этих мыслях она встряхивала головой, крестилась и приговаривала:
- Спаси и сохрани, Господи! Не оставь меня одну!
Особенно часто она стала думать об этом после смерти Кузьмы. Хоть и знали все, что недолго ему осталось, но все же это стало неожиданным. Он лежал в гробу такой маленький, худой, Марфа, вся в черном, сидела рядом, покачиваясь. Когда Евдокия подошла к ней, чтобы выразить соболезнование, она вдруг посмотрела на нее с неприязнью:
- Отойди, от греха!
- Марфа, что ты! Это ж я, соседка твоя!
- Вижу, что соседка, - продолжала Марфа. – Прошу тебя, отойди, не хочу над покойником ругаться.
Евдокия отошла в недоумении.