Уж как по первости -то Иван Алёнушку гнал, а ить не послушалась она его, никуда со своего дома не пошла, сказала ему, как отрезала:
-Это что же ты удумал на старости лет-то, чтобы я тебя бросила да по деревне пошла блукать в поисках мужика? Не бывать этому, уж коли смолоду вместе жили, двоих детей народили, выростили- воспитали, в миру да согласии жили, а как беда с тобой приключилась, так я бежать от тебя буду? Дела постельные они важны да хороши, так ить не от того я с тобой столько лет живу, что одна постеля у меня на уме, мне уж лет-то сколь, на сторону бежать? Ты, Иван, меня не гони, я ить все одно не уйду. И никто мне не нужен, окромя тебя. Дурь-то всю из головы выкини, не блажи, а живи по людски, а не курам на смех.
Сказала так, сама плачет, глаза-то на мокром месте, и Иван , хоть и мужик, а все одно слезы его не спросясь потекли. Оне, Иван да Алёна, как обнялися, так почитай, пол дня так и простояли, люди идут, головы все своротили, зенки пучат, на их глядят, а им и дела нет, сомкнули друг-друга- то руками, стоят да плачут, стоят да плачут.
Стали они жить как раньше, так же хорошо да дружно, только Иван-то свою Алёнушку пуще прежнего ценить стал, да заботиться об ей. Оно, конечно, он и раньше ценил её, а как она в беде его не оставила, так и вовсе зауважал жену свою Ваньша.
Работу- то тяжелую в колхозе не доверяли ему боле, какой с него трудяга, а вот перевели в контору, сторожем, робил он вдвоем с таким же калекой, Петькой- кривым на пару, ночь через две. Петька шибко беленькую уважал, от того и окривел, пил-пил её сердешную, ажно лицо перекосило, и рука работать отказалась. Он и на ногу так же как Иван, припадал маленько, тоже работник плохой.
Петьке дома-то делать нечего, так он с ночи выспится, да к Ваньше в контору приходит, сидит с ним до рассвета, бутылочку попивает, да Ваньше предлагает.
Иван по первости- то не пил, все нос воротил от её, никогда не уважал он пьяниц, да и Алена не терпела запаха.
Раз отказался, другой, а на третий раз дай, думает, пригублю чуток, авось полегчает. Ну и пригубил до поросячьего визгу, как дома оказался и не вспомнил.
Так и повелось у них с Петькой, коли Иван сторожит, так Петька с беленькой -то в гости бредет, если Петькин черед робить, так Иван его навещает, бутылочку прихватив, а опосля уж Ваньша и брагу ставить начал, и самогон гнать.
Как уж Алёнушка ругалась, как бранилась, да куда там! Иван, знай себе, улыбается только, да божится, что больше ни-ни, а на другой день все по новой.
Грозилась Алена, что уйдет, а толку-то? И сын строжился, и дочка плакала, что-де она- уважаемый человек в деревне, учитель, а папенька у ей- гольный алкаш. Вот ей- богу, со стыда сгоришь с таким родителем!
Председатель, завидев такое безобразие эту шайку- лейку, Ваньшу с Петькой, разделил. К Весне отправил Ивана мехток сторожить, а Петьшу на старом месте , в конторе оставил.
Пить-то Иван меньше стал, одному несподручно хлебать её, беленьку-то. Но уж как у Петьши выходные, так сядут у Ивана в предбаннике, так и пьют её, окаянную.
Алена уж и рукой махнула, что только не делала с им, и выливала отраву эту проклятую, и грозилась, и ругалась, и плакала, а ить все одно пил Ваньша.
Пит-то пил, но спокойный был, не дебоширил, не скандалил. Напьется, да на боковую.
Вот ить как быват-то, было у Ивана 2 любви больших, женщины да собаки, а ты поглянь-ка, на старость лет друга любовь появилась, да така, что и первы-то две вытеснила!
Неее, ты не подумай, женщин-то он и по сей день любит, и к собакам дышит неровно, а вот от беленькой его в один день как отвернуло, так уж лет незнамо сколько прошло, а он и в рот по сей день не берет( не подумайте плохого, дорогие читатели, речь идет не о чем-то срамном, а просто о водке, об алкоголе. Есть такое выражение- в рот не берет, то есть, не пьет)
Иван-то наш, самого черта увидал. Как увидал, так чуть к праотцам не отправился. а вот как дело- то было.
Дочка Ванькина из города собаченку ему привезла,
смешливая така, тоже махонькая, как варежка была. Хвостишко куцый, сама лохматая, черная, лапоухая да бородатая, а бровишши-то ажно до носа достают.( Порода- Ризеншнауцер) Иван опосля ей и бороду, и брови стриг, а то ить и не видала собака ничего дальше носа своего.
Так вот, привезла она собачушку, отцу на потеху стало быть, а можа с умыслом, дескать, зверушка новая, глядишь, и пить отец-то бросит.
Да куды там! Как пил, так и пил, ни сколь не меньше, только с собачушкой ишшо вазекался, все воспитывал. Она ить у их в избе по первости то жила, теплолюбивая. Но не пакостила, по нужде все на улку просилась, Ваньша её выпустит, а она, как дела свои сделат, на завалинку запрыгнет, да лапами на окно обопрется и мордой в окно тычется, бормочет каво- там, дескать, пусти меня, Ваньша домой. Так и росла, с Ванькой и на работу ходила, и в избе жила. Он только что на кровать её к себе не ложил, а так-то шибко душой к ей прикипел.
Выросла собачушка, большая стала, да в охоту пришла. А кобеля то путного нет, у Ваньши овчарка была, я уж и не скажу какая, уши у ей стоймя, да морда черная с рыжими пропалинами, так с ним и погулялась любимица Ванькина.
Думали, что щенки в отца пойдут, а вот дудки, копия мать выродились, таки же лохматые да бородатые. Пока росли, вместе с мамкой в избе росли, хоть и весна была, а холодно.
У Ваньши сосед щенка одного забрал, второго сыну отдал, а третьего себе оставил.
Сосед аккурат напротив Ваньки жил, пса своего на цепочку посадил, а к зиме пожалел животинку, да в морозы в избу запустил. Ну да собака-то грамотная была, по нужде просилась, и обратно так же в окно глядела, как мать.
Метель в ту ночь страшная была, да на морозе, лютая ночь, одним словом. Иван самогонку гнал, да сразу и пробу снимал. хороший он уже был, шибко пьяненький. Слышит, словно стучит кто в окошко. Или показалось? Да точно стучит, и плачет словно.
Отдернул Иван занавески с окошка, а они стылые все, окна -то, только посередке кругляши от тепла протаяли, ничего не видать. Он к окошку- то как наклонился, ладошки к вискам приставил, чтобы лучше увидеть, только и успел вскрикнуть, да с ног -то и повалился.
Упал Ваньша на пол, и как давай креститься, а сам орет:
-Черт! Черт! Сам черт за мной пришел! Господи, спаси и сохрани! Боже милостивый, убереги от нечистого, а коли убережешь, так в один день пить брошу!
На крики Алёнушка из спальни выскочила, со сна- то не поймет, что случилось, перепугалась, бедная, к Ивану кинулась, успокаивает мужика то!
А у Ивана глаза безумные, взгляд страшный, пена у рта собралась, крестится мужик, да орет, как очумелый, что черт за ним пришел, вот он, за окном стоит.
-Совсем, Иван, уже допился? Уже и черти тебе мерещатся? Ты сам не спишь, так хоть нас пожалей, Татьянке- то на работу с утра бежать, да и мне на ферме отгулов не давали, как штык к пяти утра, хошь- не хошь, а явись.
-Аленушка, родная, ей-богу не вру, своими глазами видел, как эта образина в окно зыркала, рога большие, что у твоего барана, ветвистые, бровишши до самого носа достают, а он меня как увидал, пасть-то свою осклабил, а у его зубы как есть в два ряда. Копытом в окошко стучит, и каво-то бомочет, видать , меня с собой зовет. Спаси, Алёнушка! Не губи душу мою пропащщую, не отдавай меня. Вот те крест, если спасусь этой ночью, больше в рот стопки не возьму! Вот те крест, Алёнушка! Вот те крест!
Аленка-то, в окно с опаской выглянула, а как черта того увидала, как давай хохотать! Сама хохочет, да на Ивана глядит.
Что, говорит, Иван, слову- то верен своему? Бросашь пить-то? Пойду, договорюсь с чертом, чтобы не забирал он тебя, рано тебе ишшо на сковороде жарится, покопти маленько землю-то, авось пригодишься тут.
Иван ползком за Аленой лезет, кричит, чтобы черта не пускала, и сама в избу вернулась, а она знай себе, хохочет из сенок.
Я уж не знаю, как сердце у Ваньши не остановилось, а только забился мужик под стол, и с опаской глядит оттуда.
Дверь в избу открылась, а черт этот прямиком к Ваньше под стол. Уж он к ему и так, и сяк, а Ванька глаза зажмурил, и глянуть боится, кто к ему пожаловал.
Открыл Ваньша глаза только тогда, когда черт ему лапы на плечи поставил, да языком всю морду облизывать начал.
Сидит Ваньша под столом, с чертом в обнимку, а сам и смеется, и плачет, плачет и смеется.
***
На ночь глядя запросился щенок у соседа на улицу, тот, не долго думая, дверь- то ему открыл, выпустил, папиросу выкурил, не идет собака в дом, резвится по бурану. Решил сосед погреться под одеялом, завалился в тёплышко, да захлестнулся крепким сном.
Собака, попросившись в дом, ответа не услышала, и по старой памяти пришла к первому хозяину, Ивану.
А как мы с вами уже знаем, Иван гнал натурпродукт и снимал пробу, когда собака начала барабанить лапой в окно.
У страха глаза велики, говорят в народе, а когда этот страх приходит к пьяному человеку, тут уж пиши- пропало.
Вот и Иван, вместо собаки углядел в окне черта, с рогами, копытами и зубами в 2 ряда.
***
А ить хоть смейся, хоть плачь, пить-то Иван бросил с тех пор, даже у дочки на свадьбе компот пил. Вот оно, слово то мужицкое, какое крепкое. Сказал- брошу пить, и бросил. А можа и страшно, что в другой раз -то натуральный черт за им придет, коли слово свое Ваньша нарушит?
А и не бывает худа без добра, с того раза и сила мужская к Ваньше вернулась. Вот той же ночью и заработало там все у его, он Аленке-то поспать и не дал той ночью, все любил её, без ума, без памяти. Шутка-ли, столь времени без любви жила бабенка.
-Откуда знаю, откуда знаю! Так сама Алена утречком на ферме и сказывала, и про черта, и про клятву.
Да нет, про силу - то мужскую смолчала, ни словом в тот день не обмолвилась. Так мы же , бабы то, чай не дуры, видим, что у её глаз горит, да походка летает. Мы, помнится, обсмеяли её, мол, поди нашла себе кого. А она смолчала, только глаза в пол опустила, да улыбнулась.
Это уж потом, от мужиков узнали-то, что работает все у Ваньши ниже пояса-то, прям как у молодого. Мужики-то, они ишшо те подстрекатели да балаболы, им только языками дай почесать, похлеще баб сплетни разносят.
Так что, девка, вот так вот. Было у Ивана 3 страсти, бабы, собаки да беленька, одна страсть ушла, не в могуту было с ей справляться, осталось 2, собаки и пьянка, так собаки- то его от водки отвадили, да к бабам вернули. Вот таки дела. Ну а как же, с бабами-то оно всяко лучше, да приятнее, чем водку глыкать.
Иван и по сей день живет с Аленой своей, ему- то уж под 90 лет. Аленка то помоложе будет, а один черт старуха уже. А ить не пьет Иван -то, держит слово.
***
Не судите строго, дорогие мои читатели. Знаю, что тут очень много непонятных слов, но рассказ пересказан на диалекте человека, поведавшего мне эту историю. Мне она показалась интересной, и я поведала её вам.
Если будут возникать вопросы с переводом на простой язык, я напишу дополнение.
Пишите комментарии, ставьте лайки и подписывайтесь на мой канал.
С вами как всегда, Язва Алтайская.