Я как-то писала о том, что сохранилось не больше 15-ти писем Хюррем Сулейману (и ни одного, что Падишах писал своей возлюбленной). Не сказать, что они были очень информативными, поскольку писать было принято возвышенным, витиеватым слогом, порой очень пространным.
Среди всех особняком стоит одно письмо, датированное концом 1553 года.
Итак, после смерти Мустафы Сулейман продолжал кампанию против персидского шаха, так как отступление было невозможно. Через месяц он прибыл в северный сирийский город Алеппо вместе с Джихангиром. Спустя три недели младший сын султана умер, сражённый внезапной болезнью. В сторону столицы отправился второй за несколько недель гроб с почившим наследником.
Гонцы с печальной вестью пришли к Хюррем раньше, но ещё до того, как она узнала о смерти сына, султанша написала то самое письмо падишаху.
Письмо начинается с её обычных «тысяч и тысяч молитв и восхвалений», сопровождаемых «ста тысячами видами тоски и ожидания» быть с ним. Хюррем спрашивает о здоровье Сулеймана, особенно о его подагре, и молит Бога защитить его от всех бед — воистину, пусть он «доживет до возраста Ноя!». Она же не способна ни на что, кроме страданий в его отсутствие. После многократных описаний своей боли Хюррем говорит ему (уже более простым языком), что сильно скучает по нему. Султанша заканчивает письмо, целуя глаза Джихангира, и посылая «приветы» от двух внучек Сулеймана, Хюмашах и Айше, и добавляет, что если Султан думает о своей столице, то город «в сохранности и безопасности» и что все молятся за султана и скучают по нему.
Но письмо содержит три важных постскриптума, в которых были более откровенные новости для Сулеймана, выдававшие беспокойство Хюррем. Оформлены они в обычном османском эпистолярном стиле, идущим против часовой стрелки вверх по правому краю письма, сверху и на обратную сторону.
Как и раньше, Хюррем напоминает Сулейману о критической важности позитивных новостей с фронта. Конечно, она права: все были в смятении из-за смерти Мустафы и опасений, что Сулейман слишком стар, чтобы сражаться на войне. Она пишет об ажиотаже, вызванным ожидаемым приездом гонца:
Город кричит о том, что скоро прибудет гонец, и все готовятся к его встрече. Говорят, что посланник прибудет через два или три дня. Я не знаю, слухи это или правда. Мой султан, очень странно, что вестник с хорошими новостями идёт, когда ты сам зимуешь в Алеппо. Более того, мой султан, ни сын еретика [шаха], ни его жена не были схвачены, ничего не происходит. Теперь, если прибудет гонец со словами «Мы ни на каплю не продвинулись», никто не будет счастлив, мой султан.
Хюррем, по-видимому, планировала навестить Баязида в Эдирне. Теперь же она пишет Сулейману, чтобы он не слал туда писем, так как она передумала и не поедет, пока не получит вестей. Затем она снова возвращается к вопросу о посланнике и задаётся вопросом, чья же была идея отправить его. Ведь люди судачат о том, зачем нужно слать гонца лишь с новостью о том, что султан обосновался в своем зимнем лагере.
Хюррем не могла знать, что с нетерпением ожидаемый гонец, принесёт ей печальные новости о ее младшем сыне.*
В постскриптуме в верхней части письма султанша обращает свои мысли к надвигающейся войне. Она взывает к божественной поддержке османского предприятия, без неё, как считалось, победа была невозможна:
Следует надеяться, мой султан, что Всевышний принесёт этому проклятому [Тахмаспу] несчастье и беды. Пусть Всевышний перенесёт его на место Каруна [библ. Корей] и уничтожит его*. Если он [шах] отправился [в поход], то пусть будет сделано все возможное. Если он этого не сделал, пожалуйста, не посылай туда свое благородное "я".
*в Коране богатство и гордыня заставляют землю поглотить Каруна и его семью
Как обычно восприимчивая к словам мудрецов, Хюррем, по-видимому, находилась под влиянием совета провидца относительно целесообразности войны с Тахмаспом:
Только что, мой император, великий святой человек прислал сообщение, что было бы лучше, если бы Его Величество султан не пошел [на войну] в этом году, - пишет она, - [но] если он уже ушел, это была Божье повеление, это не запрещено.
Последний постскриптум на обратной стороне письма был мольбой от имени Рустема-паши, все еще находящегося в изгнании на окраине столицы,
Моя удача, мое счастье… Рустем - паша-твой раб. Не отказывай ему в своей благородной милости, мой избранник судьбы.
Она обеспокоена тем, что Сулейман может обратить внимание на гневные настроения, сохраняющиеся среди военных и, возможно, даже его близких советников:
Не слушай, что тебе говорят. Ради твоей рабыни Михримах.
Это была личная просьба, но политик в Хюррем, несомненно осознавал, что еще слишком рано, чтобы восстановить зятя в должности великого визиря. Скорее всего, она боялась, что Сулейман сочтет необходимым казнить Рустема, чтобы добиться стабильности во время войны.
Из всех сохранившихся писем Хюррем - это самое богатое по содержанию. И (зная обстоятельства) самое трагичное.
*Я задумалась о том, как весть о гонце пришла в столицу раньше его самого, ведь ни телеграфа, ни телефона не было. По моим соображениям, важные вести передавались специальной системой сигналов через сторожевые башни. И на днях я нашла этому подтверждение - описание подобной системы у византийцев:
«В девятом веке византийцы использовали телекоммуникационную систему, чтобы за час передать сообщение через всю Малую Азию. Она была построена Львом Философом для императора Феофила и состояла из двух синхронизированных часов, одни находились в крепости близ Тарса, другие - во дворце в Константинополе. Каждый час на их циферблате соответствовал какому-то сообщению. В соответствующее время дня на первой башне зажигался яркий огонь и сигнал передавался через 10 сторожевых постов на вершинах гор, пока не достигал дворца» (Э. Калденис «Византийская кунсткамера»)
На моём канале есть ещё две публикации о сохранившихся письмах Хюррем:
Письма Хюррем во время иранского похода: здоровье Джихангира, собственный хамам и тоска по мужу
