Мы были знакомы всего восемь месяцев. Юная стажерка и умирающий журналист. Полчеловека, как он сам себя называл. Коллеги поддакивали: «Газету делают три с половиной корреспондента». А все потому, что Сергей почти не видел, зрение упало до критических значений. Но продолжал писать. Больше, чем целый корреспондент.
Сергей был единственным, кто с самого начала много со мной разговаривал. Остальные три сотрудника с первого взгляда меня забраковали – так, из вежливости позволили попробовать что-то написать. А тот, кого представили, как полчеловека, хотел знать, где учусь, что делаю, что читаю, о чем пишу, где публиковалась. Попросил мои заметки, чтобы дома почитать. Это позже я поняла: он меня практически не видел, потому и расспрашивал. А читала ему вслух жена.
Темные очки, борода, желтоватая кожа. Сергей был невысокий, худой, точнее даже сухой. И всегда в хорошем настроении. Самостоятельно ездил на работу и с работы, помнил наизусть свою записную книжку и плюс к этому все номера телефонов, имена, отчества и фамилии своих персонажей.
Компьютеров тогда не было, писали мы руками. Редко у кого была личная печатная машинка. Он писал на тонкой газетной бумаге, наша машинистка просто каким-то чудом разгадывала его размашистые каракули.
А потом кто-то из корреспондентов или она сама читали статью ему вслух. Сергей помнил каждое слово, каждую запятую – если наборщица где-то ошибалась, поправлял. Это было поразительно. Сколько я ни читала ему, не могла к этому привыкнуть. Как и к тому, что он, самый нездоровый в моем окружении человек – уже 20 лет болел сахарным диабетом первого типа, был и самым радостным.
Сергей не позволял не то что себя жалеть, он делал все, чтобы окружающие не могли даже заподозрить, что с ним что-то не так. Мы переживали, как он передвигается по городу, тайком держали связь с его женой: сообщали «вышел – пришел». Старались не оставлять одного, по очереди вызывались пройтись с ним пешком хотя бы полпути.
Помню день, когда прямо на работе у Сергея случился гипергликемический приступ. У него был посетитель, он говорил с ним, а потом словно поплыл, стал заговариваться… Коллега сразу вызвал скорую, позвонил жене.
После этого Сергей долго лежал в больнице. Мы его навещали, и однажды на прямой вопрос замредактора вернется ли он к работе, врач ответил:
– Хорошо, если он проживет еще полгода.
Сергею было 36 лет. Это сейчас медицина продвинулась, а тогда диабетику с момента постановки диагноза давали не больше двух десятков лет. Сергей заболел в 16, когда был курсантом суворовского училища. Диагноз поставили не сразу, а когда поставили, долго кололи какой-то неправильный инсулин.
Он появился на работе в начале лета. По-прежнему веселый, брался за сложные темы. Это было начало 1990-х. В редакцию валом повалили представители разных религий, эзотерики, экстрасенсы, колдуны и бог весть кто еще. Сергей не верил никому из них, принципиально на эти темы не писал, только посмеивался в духе «религия – опиум для народа». А если родня или друзья настойчиво тащили его к каким-нибудь целителям или на отчитку к известному батюшке, посылал всех подальше.
К осени Сергей снова слег. Коллега, который был верующим, смог его уговорить пройти Соборование. Казалось, Сергей просто устал сопротивляться: все хотели продлить его дни, и он стал соглашаться на все. Священник сказал, что было бы хорошо помолиться о болящем вместе с коллегами, друзьями. Все, кто мог, поехали в больницу.
Через пару недель Сергей впал в кому. Почти отказали почки. Несколько недель мать не отходила от его постели. Сколько было радости, когда он очнулся! Через пару дней мама решилась отлучится домой. Когда вернулась, Сергей снова был без сознания. А через сутки он открыл глаза, посмотрел на мать и сказал:
– Принесите мне крест.
Хоронили Сергея по православному обычаю. А в редакции в тот же год покрестились все, кто не был крещен.
P.S: Ставьте лайк и подписывайтесь на мой канал