Марину неприятно кольнуло обращение Ивана к дочке. Конечно, он не оттолкнул ее, не накричал, но ведь он не видел ее целый день, ребенок тянется к нему. Невольно вспомнилось ей, как Ивлев терпеливо заплетает косички, поправляет платьице своей малышке...
Девочка подошла к Марине.
- Мама, хочу к тебе!
Марина подняла дочку на руки, подошла к мужу.
- Ваня, Дашенька хотела к тебе...
Иван отложил газету.
- Марина, я могу отдохнуть? Просто почитать газету? – в его голосе было плохо скрываемое раздражение и недовольство.
Марина постояла несколько секунд молча. Потом спокойно сказала:
- Конечно, можешь.
Она вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. В детской Вася смотрел телевизор.
- Ты выучил уроки, сынок? – спросила Марина.
- Конечно, немного осталось. Я досмотрю кино и потом доделаю.
Марина взяла детскую книжку, села с дочкой на стул.
- Давай почитаем?
- Давай! – пролепетала малышка.
В комнату вошел Иван. На его лице было раздражение.
- Марина, зачем ты начинаешь? Я ведь не отказываюсь поиграть с Дашей, но я же не должен по первому требованию...
- Конечно, Ваня, не должен, - с улыбкой перебила его Марина, - тем более что мы с Дашуткой уже почитали, правда?
- Да! – закивала головкой девочка. – Узе!
- Я действительно устал! – все больше раздражался Иван. – У меня был трудный день!
- Я понимаю, Ваня, дни действительно бывают трудные.
Иван чувствовал в поведении жены какой-то подвох, но не понимал его, и это его раздражало. Она была спокойна, даже слишком, как ему показалось. Что бы это значило? Это было новым в ее поведении. Раньше она могла обижаться, даже всплакнуть, могла не разговаривать какое-то время, а теперь она просто улыбалась и со всем соглашалась, что он говорил.
- А мы сейчас пойдем в ванную, правда, доча? Помоемся и будем готовить постельку.
- Будем, - повторила Дашенька. – И для зайки?
- И для зайки приготовим, - спокойно, даже весело говорила Марина.
- А Вася? Будет готовить?
- Вася еще не все уроки сделал, вот сделает – и тоже будет готовить себе постельку.
Она взяла дочку за ручку, и они вышли из комнаты, не обращая внимания на Ивана.
Он молча постоял, не понимая, как себя вести, обратился к сыну:
- Василий, ты уроки когда будешь делать?
Вася, не поворачивая головы, не отрываясь от экрана, ответил:
- Мне немного осталось, скоро кончится фильм, я доделаю.
- Василий, я с тобой разговариваю! – повысил голос Иван. – Выключай телевизор и садись за уроки!
- Ну пап! Осталось десять минут!
- Я сказал: быстро встал и пошел за стол!
Вася нехотя встал, оглядываясь на телевизор, пошел к письменному столу, недовольно сопя. Иван подошел к телевизору, выключил его. Он чувствовал, что делает не то, что нужно, но остановиться не мог и от этого раздражался еще больше. Иван вышел в кухню. Пожалел, что бросил курить – после ранения в госпитале курить не разрешалось, а потом было жалко портить те «чистые» дни, которые прошли без табака.
В ванной ворковала Марина, слышался плеск воды, радостное повизгивание Дашеньки. Впервые за время семейной жизни Иван вдруг почувствовал, что все происходит как бы без него, рядом, но не с ним, а он не вписывается в то, что происходит. Вроде бы он есть, но все обходятся без него... Ему стало не по себе – он вспомнил, как совершенно не думал о них, когда развлекался у Юрика на квартире, как не вспоминал о семье, любуясь «прелестями» Шурочки... Видимо, они привыкли, что должны надеяться только на себя.
...Евдокия ждала Виктора на улице. Уже стемнело, а его все не было. Опускалась свежесть, которая уже больше походила на холод. Евдокия зябко ежилась, хотя оделась тепло. Листва тополей заметно поредела, и сквозь нее проглядывали звезды. Они были еще неяркими, а ближе к западу, где небо еще не совсем потемнело, едва были видны.
Виктор днем звонил, говорил, что поедет по отделениям проверять, как готовятся к уборке подсолнуха. А там и свекла на подходе.
На дороге показался свет фар. Евдокия быстро отошла от калитки, пошла к дому – она не хотела, чтобы Виктор видел, что она волнуется.
Виктор вошел в калитку, Евдокия по походке поняла, что что-то его беспокоит. Он вошел с озабоченным лицом. Евдокия ждала, что он скажет, не опережая своими вопросами. Она принесла ему тапочки, подала ему полотенце. Мельников долго плескался в пристроенной комнатке, приспособленной под ванную. Когда он вышел, Евдокия уже накрыла на стол.
- Садись, Витя, блинчики я подогрела. Сегодня с творожком сделала. Как день прошел?
Виктор поцеловал жену в макушку.
- Да все было сегодня. И радовался, и сердился... Дорошин приходил. Совсем сдал Степанович! Постарел, похудел, совсем седой стал.
- Зачем приходил? Чего хотел?
Мельников вздохнул.
- Тяжело ему. Какая ни была Нина, а он ее любил все-таки. Прожили столько лет. Говорит, что работать не может, сил нет. Говорю, что если уйдешь, быстро помрешь. Надо работать! А он говорит: «Не могу! К дочке поеду, там поживу». Да, сломался мужик! А сильный был, как все фронтовики!
- Витя, жизнь ломает сильнее, чем война.
- Конечно, Дуня, там все было ясно: вот враг – его нужно уничтожить. А здесь что? Откуда ждать пулю? Моя вот вроде пролетела, хоть и задела слегка.
- Да где ж слегка, Витя? Может, и ты бы уже на отдых? Поехали бы к Маринке, посмотрели бы, как там они на этом Севере.