Расскажу сегодня про мои приключения в Иерусалиме, которые, сразу скажу, ни разу не предмет моей личной гордости. Но вам расскажу, по секрету, так сказать, всему свету. Мы учились в университете Хайфы, такая совершенно разношерстная по национальному признаку группа студентов- международников. Годы были девяностые, никто сильно не вдавался (ну я, уж точно) в перипетии генетической религиозной идентичности. И вот, путешествуя по стране, мы, конечно же, попали в то самое место в Иерусалиме, где все до единого люди рыдают. Стена Плача.
Мужчинам выдали на входе головной убор. Нам объяснили, как себя вести, предложили поместить записки с желаниями и просьбами между камней той самой стены.
Стена эта расположена на Храмовой горе. Сначала здесь был построен Храм Соломона, третьего еврейского царя. Храм тот, первый, конечно же, завистники и всякие нехорошие люди вероломно разрушили. Но царь Ирод храм восстановил. Вот как раз Стена Плача – это сохранившаяся часть второго храма, который тоже вскоре был разрушен римлянами.
Иерусалим – место трех религий, вполне себе уживающихся в пределах одного города. Так вот, здесь, возле Стены Плача на Храмовой горе, испытывали Авраама, который должен был принести в жертву богу единственного любимого сына! Здесь же на месте Храма Соломона стоит мечеть Купол Скалы, очень важная для мусульман. Отсюда пророк по преданиям вознесся на небо на своем летающем коне.
А сейчас о моем личном позоре, случившемся здесь. Подвезли нашу молодую ватагу в молебное место. Посмотрев на меня и не менее легкомысленно одетую подругу, охранник выдал нечто, похожее на мешки, в которых хранят картошку. Пока я напяливала свой мешок, бойцы-студенты разбежались молиться. Подруга та и вовсе ускакала в своем мешке за одногруппником, который ей очень нравился. Я осталась одна. Куда мне податься?
Ввалилась в мешке в первый попавшийся молебный зал, а там одни мужчины бородатые. Как оказалось, угодила я прямиком в мечеть мусульманскую вместо церкви. Мужчины те таааак на меня посмотрели, что я подумала, что вот сейчас меня точно зарежут. И останусь я на Храмовой горе, И никто об этом даже не узнает. Тут какая-то сердобольная женщина, спасая меня от инквизиции, куда-то меня поволокла. Путаясь в мешке, я бежала за ней.
Оказались мы в другом молебном зале той же самой мечети, как я поняла, А там одни женщины. Но не подумайте, никакой женской солидарности тут даже ни капельки не наблюдалось! Все они сидели в полусогнутом положении и… все до единой молились. Та женщина, притащившая меня сюда, грубо дернула меня за подол мешка, и я тоже свалилась навзничь. Еле-еле приняв более менее приличную позу, я замерла. Соседки по ряду начали на меня коситься, голая нога предательски выбивалась из-под мешка, волосы растрепаны, головного убора нет, национальности я "а ля чебурашка". И впридачу ко всему этому набору, я молчу, как будто воды в рот набрала.
Я поняла (ну не дура же совсем уж), что социум мой, хоть и временный и проходящий, требует молитв. А молитв я никаких не знала, хотя школу советскую окончила с золотой медалью. Медаль моя, судя по всему, тут мало кого волновала. Была я за всю свою короткую жизнь только в Новодевичьем монастыре, что неподалеку от нашего химического института располагался, на метро Спортивной. Да и то, никакими высокими помыслами мы тогда озарены не были. Просто туда приезжали иностранцы на больших автобусах. В багажниках этих автобусов они хранили бесчисленные ящики с колой и другими заморскими удивлялками. Ничего не прятая, они разбредались с фотоаппаратами по монастырю, а мы с подружками напивались колы от пуза.
А тут молиться… Время идет… Я прилегла, как остальные. И стала бубнить шепотом все, что пришло на ум. А ум выдал школьную программу класса этак пятого, стих Некрасова:
Однажды, в студеную зимнюю пору,
Я из лесу вышел; был сильный мороз.
Гляжу, поднимается медленно в гору
Лошадка, везущая хворосту воз.
И, шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!
Оказалось, что мой мозг выдал единственное стихотворение, которое я чудесным образом знала наизусть. Хотя и сама этого до этого момента не знала!
Вот чудо так чудо! Великий Некрасов не дал мне опозорить отчизну и упасть в грязь лицом на Храмовой Горе в присутствии большого количества незнакомых мне людей.
Женщины в молебном том зале успокоились, приняв стихотворение за иностранную молитву. Я каким-то образом в том же мешке выбралась часа через два к своим, уселась в автобус, сняла с себя мешок (надо было его сдать, но я была в совершенном ауте) и предалась воспоминаниям своего минутного позора…
Вот такая вот история случилась со мной, советской студенткой, в Иерусалиме, на Храмовой горе. Наверное, там наверху меня простили за мою искренность, а также золотую медаль и великолепное исполнение стихотворения «Мужичок с ноготок» не менее великолепного русского поэта Николая Алексеевича Некрасова!
Вот такая вот она, жизнь как она есть.
