Это произошло довольно давно, в квартире одного молодого поэта. Хозяин дома и его гости, затаив дыхание, слышали, как формулирует суть своей миссии залетный джентльмен с заметным местечковым акцентом: «… вам – лишенным дарования и стиля, не имеющим возможности выразить себя, поделиться страстями и рассказать о своей жизни, я даю вам голос, которые остается только возвысить!..»
В этот миг присутствующие вздрогнули оттого, что с ужасным готическим звуком в дешевом прокатном пианино лопнула струна, будто ее подпилили заранее.
Для большинства наших граждан, за исключением девочек и мальчиков «с иняза» тексты западных песен были бессмысленной тарабарщиной, которую нашептывают в уши человеку, желая его спасти или погубить, ангелы и бесы.
Крайности сходятся. С качественными переводами песенников-профессионалов соседствует психоделическая заумь свадебной халтуры.
«Йестэрдэй – гудбай. Вафлисты гоу,
Май фрэнд, май бэби, цап-царап,
Айн кирогаз, вафля хрум-хрум,
Пара-рури…»
Публика реагирует равнодушно. Для нее это очередной медленный танец под очередную «песню зарубежных композиторов».
Зато сегодня за такие монологи авторам выписывают гранты и премии.
Так звучит Love Story, которую поет усатый молодец в узорчатом пиджаке, вонзив усмиренные алкоголем пальцы в клавиатуру электрооргана.
А вот совсем другое дело:
«Я вчера поймал жука
Без сетей и без сачка,
И теперь моя рука
Вся в крови того жука.
Не бросайте бомбы на Вьетнам,
Бомбы на Вьетнам, бомбы на Вьетнам!
Потому что люди гибнут там,
Люди гибнут там, люди гибнут там…»
Такая «Желтая субмарина» в одинаковой мере подходит и для доморощенных хиппи и для студенческой самодеятельности. Более того, она устраивает сановную родню одних, и руководство других.
Не беда, что суррогатный, сработанный Генри Киссинджером «мир», привел к куда большим жертвам и потрясениям в странах Индокитая. Главное – гражданская позиция. Хиппи должен быть добрым.
Понятие «кавер-версия» не было часть актуального слэнга советских людей. При слове «кавер» собеседную скорей всего послышалось бы «ковёр».
Ковры и хрусталь были показателем классового превосходства в формально бесклассовом обществе.
Вазы разбиваются, ковры поедает моль, от песен тоже остаются осколки: начало без конца или конец без начала, а иногда – всего одна, случайно уцелевшая фраза, блуждающая по свету из уст в уста, пока ее не забудут окончательно.
Иногда, посреди коврово-хрустальной роскоши, достигший преуспеяния, человек с ресторанно-танцплощадочным прошлым, извлекал пропахшую табаком и развратом общую тетрадь.
Советский «талмуд» музыканта-растлителя. Один из полулегальных способов изъятия денежных сумм, о котором мог знать, а мог и не знать Остап Ибрагимович Бендер.
Так в готических романах выносят манускрипт, оставленный покойной гувернанткой, или отшельником в доме на краю света»...
Чем отдаленней кабак или танцплощадка, тем смелей и свободней репертуар ансамбля. В конце концов, культ Вуду нигде не указан, как идеологически враждебная ересь, а портрет основателя Церкви Сатаны висит в Москве, в музее атеизма. Сами видели. Вот доктор Ла Вей, а вот – остроумнейший Емельян Ярославский.
Гости начинают чувствовать дискомфорт, понимая, что их созвали, пригласили и вовлекают в проведение ритуала, завершить который подобающим образом не позволяет либо невежество, либо плохая (испорченная ), засоренная пустяками память – с такими вещами не шутят. Шутить огнеопасно. Слыхали про «непроизвольное самовозгорание»? – Научный факт. Об этом еще Элис Купер пел.
Грамотность в строгом смысле слова необходима в науке, но наука – не искусство, тем более, такая его маргинальная ветвь, как обслуживание тех или иных торжеств и церемоний.
Некоторым опечаткам в текстах музыкального талмуда, могут позавидовать и сюрреалисты и последователи обэриутов.
Например, в припеве греческого шлягера «Бузуки» рифмуются «фантомас» и «засвинтас». Однажды услышав такое, можно до конца дней маяться вопросом, как же он выглядит – этот Засвинтас ?
Неизвестно, кто из них страшней и реальней – Засвинтас или Фантомас. Каким образом оба монстра угодили в «Бузуки», и кто из них, в конце концов, унаследует этот безумный мир?..
Тема зарождения необычных форм жизни, в которых угадываются черты лже-мессии, даже антихриста, как не странно, уже затронута в одном из первых рок-н-роллов, переведенных на русский язык:
«Я сижу на верхотуре,
И плюю оттуда вниз,
Вдруг какая-то чувиха
Рядом села на карниз…
Отдалась мне в тот же вечер
Эта классная чува,
И примерно через месяц (!)
Родила мне чувака… »
Чем не «Омен»?
Переводили обильно с конца шестидесятых. Счет шел на десятки, если не сотни вариантов. Положительный перевод Who ’ll Stop the Rain от имени юноши, мечтавшего «прочитать все книжки», соседствовал с озорным вариантом Paint it Black: «Я вижу красные … в руках влюбленных ».
Случайно встреченный на ночном проспекте попутчик, прежде чем раствориться, свернув налево, в темном переулке, успел пропеть нам русскоязычную Alaska Country быстро устаревших «Шокин’ Блу», и нечто совсем демоническое по воплю «Но где же ты?!!» – я опознал Into the Fire.
Действительно – «где же ты», образ молодого человека, степенно поющего девушкам под гитару «Сердце не камень» (Heart of Stone) «Роллинг Стоунз». Или развязный волокита, забавляющий курортницу пародией на Every Day группы «Слэйд»:
«Эври дэй я пью портвейн
Энд ем колбасу …»
Пожалуй, у последнего было больше шансов чего-то добиться от тех девиц.
Среди официальных переводов внимательного слушателя подстерегали пикантные неожиданности. «Кукла восковая», превращенная в более, чем двусмысленный фетиш поэтическим гением Леонида Дербенева. Пропитанная лунным светом вампирических вожделений Girl (Гаджикасимов), пожалуй, одна из самых оригинальных адаптаций «Битлз» в истории мировой поп-музыки).
А сколько «фирмы » успел перепеть по-русски Эмиль Горовец, прежде чем отправиться в края, где этими песнями вряд ли кого удивишь! Вот настоящий кавер-кинг, можно сказать, царь Иудейский советской эстрады. Один современник в шутливой форме обрисовал утро этого певца: услышав по радио новый хит Хампердинка или Адамо, артист хватает трубку телефона и звонит текстовикам, требуя: «Переводи! Переводи! Петь будем»!
Очень может быть, что так оно и было. Почему бы нет?
Имели место попытки исполнять зарубежный материал в чистом виде, на языке оригинала. Аида Ведищева весьма старательно пропела Something, воспользовавшись версией Ширли Бесси. «Поющие сердца» не менее тщательно воспроизвели Make Me Smile «Чикаго» – любимой группы советских лабухов.
Возможно, эти люди предполагали воспользоваться этими записями, как визитной карточкой на пороге свободного мира… Сенсации, естественно, не получилось.
Послабления в плане выезда из СССР многим вскружили голову. Но славу и статус сохранили наиболее благоразумные. Пение с чужого голоса – сомнительная «путевка в жизнь».
– Не вы ли мне говорили, что Руммельсбург не терпит предателей?
– Что?!
Не терпят, не любят, не ценят и знать не хотят.
Еще один достойный упоминания феномен тех лет – это пение с акцентом. Этим приемом пользовались Николай Щукин, Эдита Пьеха, бесчисленные пародисты и пародистки. Не четкое произношение (как это делал, например, блистательный Андрей Вертоградов, исполняя франкоязычный материал), а некая стилизация под абстрактный «Запад» или «страны народной демократии» – в общем, «голоса друзей».
Хотя на Западе нас тоже стилизовали, подчас весьма оригинально.
Вот как советуется с начальством товарищ Бережски в сериале «Коломбо»: «Што. Ду ди. Ду ди Кравиц!».
Авангард или даже постмодерн. Помните Love Story ? Здесь, кажется, тоже премией пахнет.
Журнал «Америка» решил побаловать советскую молодежь, опубликовав подборку «типичных» песен в разных жанрах тогдашней поп-музыки с подстрочным переводом и аккордами для гитары. Кого же выбрали старые троцкисты, окопавшиеся в редакции этого издания? – Боб Дилан, The Doors , Отис Реддинг. Имена никому здесь в ту пору не нужные, кроме узкого круга специалистов.
Факир был пьян. Идеологическая диверсия дала осечку. Ящик Пандоры, выражаясь психоделически, раскрылся как пустой парашют.
Хотя песни сами по себе и качественные и знаковые: Crystal ship , Dock of the bay, Times They are a -changing … Классика.
Старательно и добротно у нас по традиции переводили франкоязычных шансонье – Бреля, Адамо (особенно его сопливую антиамериканскую агитку «Небоскребы»), но их творчество было чересчур поэтично и многословно для рядового советского подростка.
Идеально звуча, группа «Криденс», щедро экспортировала в страны второго и третьего мира суррогатный рок-н-ролл, кантри и ритм-энд-блюз.
Даже дефект речи вокалиста был очень кстати, позволяя как угодно выламывать язык имитаторам «Криденс» на здешних танцплощадках, ибо разобрать слова песен в шепелявой подаче Джона Фогерти не могли даже его земляки.
Если не полениться и переслушать, как поет Have You Ever Seen the Rain черненькая дамочка из «Бони М», мы будем вынуждены признать, что она гонит «рыбу», ориентированную на соответственный культурный уровень адептов такого искусства.
На одну из мелодий Джона Фогерти местные ребята, помнится, положили (добавив отсебятины) придуманные Генрихом Боровиком строки очень подозрительного репортажа про посещение этим международником легендарного района «Хайт Эшбери» в Сан-Франциско – тогдашнюю столицы мирового хиппизма.
Импорт отдельных советских имел место гораздо реже, чем экспорт зарубежной продукции, но все же он был.
Одну из сторон первого диска Мирей Матье закрывает «Не спеши», и авторы указаны, надо отметить, правильно: Бабаджанян – Евтушенко.
Довольно длинный текст Евтушенко положил на музыку и спел по-немецки Харди Хепп, лидер любопытной рок-группы Krokodil.
Фамилии наших композиторов не редко подвергались довольно бесцеремонной «вивисекции»: Соловьев – Sea Dog («Подмосковные вечера»), Dobron Ravoff («Ты моя мелодия», орк. Франка Пурселя).
Стоит спеть иную песню по-русски, и сразу оголяется посредственность, даже убожество ее мелодии. Вместо полноценного произведения перед нами извивается нечто нахальное, но хлипкое.
Существует три вида Obladi Oblada . Самый смешной и удачный тот, что пели на концертах «Песняры». Второй – с одиозным припевом «Тралалей – тра-ла-ла» у Эмиля Горовца, и, вполне фирменный, но запоздалый «кавер» «Веселых ребят», востребованный младшими братьями и сестренками десятиклассников и десятиклассниц, давно переключивших внимание на Christie , Three Dog Night и другие коллективы, вынырнувшие на кризисной в плане стиля и новизны волне самого начала семидесятых.
Почему этой идиотской, способной надолго отпугнуть песенке повезло больше всех – вопрос риторический, чреватый обидными выпадами в адрес и без того обидчивых и злопамятных социальных групп.
Почти на каждой «балке» (черный рынок записей и пластинок, как правило, кишащий гопниками и нашпигованный стукачами) крутился свой переводчик заграничных текстов, готовый обслужить любознательных неучей, чтобы те знали, о чем поют «Пинк Флойд» и «Кинг Кримзон».
Ничего хорошего не маячило на линии жизни ни у него, ни у клиентов с жалкими распечатками в дрожащих от восторга руках на пыльном ветру.
Если в репертуаре ансамбля не хватало приличных песен, дыра затыкали «рокешниками» без названия и смысла.
Рок-н-ролл пропетый на «птичьем языке», вот откуда веет ужасом бесконечной и беспощадной, словно загробная кара, пустоты, которая так обманчиво далека от нас, покуда воспаленный рассудок не совершит первый шаг в открытый, бездонный космос.
А что, если все эти люди на самом деле пытались своим камланием распахнуть седьмые врата и выпустить в этот мир легионы тьмы? Простота обманчива. Примитивная геометрическая фигурка порой способна мобилизовать миллионы. Что, если наши лабухи сознательно призывали потусторонних существ?
Кабацкий «талмуд» – энциклопедия ущербности и невежества, и в то же время, кладезь богатейшего воображения.
Комплекс упущенных возможностей – общее зло моего поколения. Но куда ущербней выглядят их несвоевременно наверстать.
Первобытное, глубинное знание (не в первый раз) было принесено в жертву ради формальных атрибутов «демократии», «цивилизацией», и прочих сортов отравленной жвачки. Сочное знание подменили вываренной «информацией», одинаково полезной и понятной для гения и для последнего дебила.
«И мы, живя в счастливое время, когда политика и нравственность одно и то же, когда правительства и народы общими силами стремятся к одной цели» – мы наконец-то можем круглые сутки наслаждаться правильным, профессиональным исполнением, смакуя и понимая почти каждое слово оригинала!
***
А переводили почти всех, даже Джими Хендрикса. Хотя там и переводить-то нечего:
– Да, я знаю.
– Что ты знаешь?
– Ничего!
Возможно, это была импровизация. Отчаяние делает людей эксцентриками.
Публика не реагировала никак. В семьдесят шестом году упражнения с «квакушкой» вызывали в лучшем случае зевоту. А могли и освистать.
Купить такую педаль в отделе музыкальных инструментов, чтобы почувствовать себя легендарным Джими, мог любой трудящийся и даже временно не работающий гражданин Страны Советов.
Хендрикс по-русски… Надо сказать, что влияние и популярность этого незаурядного музыканта в странах Запада сильно преувеличены.
Синдром посмертной распродажи.