Первой в этом списке значилась уроженка Родопии Севен. Девушка, лицо которой напоминало полную луну на темном небосводе, с первых дней ее пребывания в гареме сразу понравилась Настасе своей доброжелательностью, причем, она у нее не смотрелась наигранной. Все выглядело вполне искренне.
Если молодая султанша правильно поняла из общения с невольницей, девушка принадлежала к знатному роду и ее пророчили в жены местному правителю. Но судьбе было угодно сделать ее воинской добычей, а потом и вовсе рабыней, пусть даже султанской. Внешне Севен никак не показывала, что тяготится своим положением. Но порой, в ее бездонных глазах мелькала такая ненависть, что мгновенно становилось ясно — будь у нее возможность, все вокруг бы сокрушила.
Ах, как Настася ее понимала! Она и сама с трудом сдерживала приступы ярости, особенно в первые годы своего пребывания в гареме, когда была простой джерийе. Дома берегли-лелеяли, а тут в первый день приказали намывать длиннющий затоптанный, на улице шел дождь, коридор. Настася молча взяла в руки тряпку и отправилась выполнять, хотя в груди все кипело. Именно тогда дала себе клятву: никто и никогда не будет давать ей приказы. Она сделает все, чтобы приказывать самой. Ей понадобилось время, чтобы сделать так, как задумывалось, но у нее все получилось. А вот получится ли у красавицы Севен сделать то, что она задумала?..
Выбор на Севен пал не случайно. Прирожденный психолог Хюррем понимала — столь красивая, образованная и умеющая поддержать разговор, девушка может понравится Сулейману. Уж если она обратила внимание на ее огромные глаза, черные, словно небо в безлунную ночь, то что говорить о султане, который, как и все мужчины, хотел разнообразия? Поэтому от греха подальше девицу лучше поскорее отправить из дворца, чем однажды увидеть в покоях повелителя.
Но главной причиной выбора стала все-таки не ревность, кстати, поводов к ней не имелось. Просто в ту ночь, когда начался бунт и Стамбул полыхал в огне, именно Севен первая произнесла задумчиво:
— Странно, что никто из приближенных к султану не знал, как янычары готовят выступление. Разве подобное возможное?
И внимательно посмотрела в сторону Хюррем, словно желая найти в ней поддержку. По счастью, никто, кроме нее этих размышлений не услышал. Славянка, пусть и была сильно напугана, запомнила сказанное. А когда все успокоилось вызвала к себе и попросила объяснить брошенную в ту страшную ночь странную фразу.
Следует отметить, что Севен была высокого для девушки роста и невысокой Настасе всегда становило немного неловко в ее обществе. Одно дело, когда рядом с тобой стоит высокий султан и ты смотришь на него сверху вниз и совсем иное, когда это рабыня. Приходилось в прямом смысле слова задирать голову, чтобы видеть выражение лица невольницы. К слову, оно всегда смотрелось несколько торжествующее. На нем явственно читалось: эх, вы, малявки! Однако сейчас Севен старалась смотреться как можно ниже ростом, почтительно опустила голову, сложила руки и промолвила:
— Великая госпожа! Мой отец любил повторять: что знает двое, то знают все. И если янычары, которые постоянно пьют в тавернах и болтают там обо всем, что придется, сумели удержать в тайне свои замыслы, значит, плохо работают султанские осведомители.
Хюррем высоко вздернула тонкие брови. Признаться, она и сама постоянно размышляла над случившемся. Ей казался невероятным тот факт, что до последнего момента, пока янычары не стали громить купеческие лавки, никто не знал о царивших в армии настроениях. Нет, слухи о том, что солдаты не довольны миролюбивой политикой молодого правителя и его нежеланием собирать военный поход, доходили. Но о том, что готовится бунт, ничего не говорило...
Она внимательно посмотрела в лицо Севен-хатун, которое выглядело совершенно спокойным. Так обычно делала кошка, что жила в родительском доме - куснет за ногу, отойдет и спокойненько сядет в сторонке умывает узкую мордочку. Очень хотелось воскликнуть:
— Говори, что знаешь!
Но было ясно, даже если хатун и знает чего-то, не признается. Нет, от этой девчонки надо избавляться и как можно скорее. Достаточно в гареме одной умницы и красавицы. Видимо, она не удержалась и что- произнесла вслух, а быть может, Севен и верно была умной девушкой. Ибо вдруг задала неожиданный вопрос:
— Госпожа хочет отправить меня в Старый дворец?
— С чего ты взяла, — немного наигранно улыбнулась Настася-Хюррем, — у меня на тебя другие планы. Я хочу тебя выдать замуж. Ты не против?
— Замуж? — радостно воскликнула собеседница, — у меня будет муж и дети?! Разве такое возможно?! Я же собственность султана!
— Об этом можешь не беспокоиться, повелитель уже дал согласие.
— Надо полагать моим мужем будет какой-нибудь отважный янычар?
— С чего ты взяла? — вкрадчиво поинтересовалась Хюррем-султан. Она очень не хотела, чтобы информация просочилась раньше, чем дело будет сделано.
— Не бойся, госпожа! Никто и ничего не знает, — успокоила Севен-хатун, — просто не вы одна ходите в библиотеку и интересуетесь историей. Я плачу акче библиотекарю за то, чтобы он давал мне читать те же книги, что читаете вы. Внимательно проанализировав подборку, пришла к выводу — задумали что-то серьезное. А вопрос с янычарами возник совершенно спонтанно.
Произнеся последнюю фразу, Севен-хатун невинно опустила глаза. Понять это жест можно было только так — правды не добьешься. Только сейчас хасеки обратила внимание, насколько девушка тренирована. Право, так, наверное, выглядела амазонка Ипполита. Эх, кабы не ее грандиозный план, оставила бы себе для охраны. Но охранницу среди сотни специально тренированных девушек отобрать будет просто, а вот найти умную девушку куда труднее.
— Мудрая госпожа хочет чтобы я служила ей за стенами дворца? — продолжала удивлять Севен, — я готова! Но только знайте, делаю это не ради султана, а ради своей семьи, которую уничтожили янычары. Я стану рожать сыновей и продолжу славный род гайдука Тодора. Это будет моя месть всей Османской империи.
Услышав подобное, Хюррем усмехнулась. Лучшего она и желать не могла. Лично она уже давно отомстила подобным образом всей династии. Оставалось только объявить, кто выбран в мужья. Для себя давно решила: наложницу предполагалась выдать замуж за начальника корпуса янычар, боснийца Хикмета. Надо сказать, что он был очень красивый мужчина. Белокурый, голубоглазый, широкоплечий... Так, наверное, выглядели былинные богатыри, Добрыня Никитич, к примеру, или Илья Муромец, о которых ей рассказывал батюшка.
В том памятном бунте Хикмет занимал несколько странную позицию — с одной стороны вроде как вместе со всеми кричал и требовал, с другой — сдерживал некоторые буйные головы. Чувствовалось — среди восставших имеет вес и с ним считаются. Ибо стоило ему только поднять руку, как все сразу успокаивались. Так случилось, когда несколько янычар попытались прорвать кордон бостанджи, что плотной стеной, плечом к плечу, окружили дворец, где находилась султанская семья. Да и потом, едва султан появился в Стамбуле, первым привел свой корпус в Топкапы и приказал повиноваться султану. Почему бы его не наградить красивой наложницей?...
Узнав, какая честь ему будет оказана, Хикмет настолько растерялся, что даже покраснел. Видеть, пусть даже через густую решетку, его лицо было сплошное удовольствие. А уж когда упал на колени и стал благодарить, постоянно восклицая, что всегда мечтал иметь свою семью, такую, как у него была в детстве, Хюррем удовлетворенно усмехнулась.
— Твоя мечта исполнилась, — сказала она, — у тебя будет свой дом, свой очаг и добрая жена, которая родит тебе здоровые детей. Опять же — оказана большая честь! Твоей женой станет наложница из гарема повелителя, а сосватала ее сама Хюррем-султан.
Хикмет упал на колени и в такой позе оставался до тех пор, пока она не покинула комнату, где они общались.
Публикация по теме: Меч Османа. Книга вторая, часть 17
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке