В принципе весь Виктор Пелевин содержится в "Затворнике и Шестипалом", далее во всех его текстах - вариации одного и того же сюжета: удачные или неудачные попытки Ума вырваться за пределы Реальности и обрести Свободу.
А уж что значит каждый из этих терминов - Ум, Реальность и Свобода - для конкретного читателя (т.е. Ума) - его дело, Пелевин за это не отвечает. Лишь намекает, что при всей любви к свободе хорошо бы придерживаться некоторых общеизвестных норм:
Жить по заповедям очень непросто («не лги, не убий, не укради» и так далее ведь относится не только к физическим проявлениям, но и к состояниям ума). Но мы, образованные современные люди, знаем, что заповеди написаны не для нас. Мы — высокоразвитые сущности, живущие по особым правилам для продвинутых.
Ах, если бы.
Сила тяжести одна для всех. И путь тоже один для всех, без всякой выделенной полосы, где особо одаренные существа проезжают со спецсигналом. Таких не любят нигде.
В главный "метасюжет" Пелевина по вкусу в каждой книжке добавляются актуальные декорации и актуальная сатира энд юмор.
Начинающим читателям Пелевина советую начать с "Затворника и Шестипалого", а продолжить "Принцем Госплана". Рассказ написан Виктором Олеговичем в 1991 году под впечатлением игры Prince of Persia - и автор понял про компьютерные игры абсолютно все, что о них можно понять. Тридцать лет назад, на минуточку.
Собственно говоря, чтобы добиться в игре успеха, надо забыть, что нажимаешь на кнопки, и стать этой фигуркой самому...
А затем настоятельно советую прочесть "Омон Ра". Молодняку, заглядывающемуся на величие советской империи, особо рекомендуется: знайте, черт подери, что вся советская империя и ее величие, все ее легенды и соблазны сводятся именно к этому, только к этому и ни к чему, кроме этого.
Возможно, вас это даже устроит - и если повезет, станете образцовым Ландратовым.
- Привет, - сказал он, протянул мне широкую ладонь и вдруг,
совершенно неожиданно для меня, изо всех сил ударил японца сапогом в живот. Японец тихо захрипел.
- Не хочет, сука, в совместный экипаж! - удивленно округляя глаза и
разводя руками, сказал Ландратов и, неестественно выворачивая ступни, отбил на полу короткую присядку с двойным прихлопом по голенищам.
- Прекратить, Ландратов! - буркнул начальник полета, выходя из-за
стола.
Из угла комнаты донеслось тихое, полное ненависти скуление; я
поглядел туда и увидел собаку, сидящую на задних лапах перед темно-синим блюдечком с нарисованной ракетой. Это была очень старая лайка с совершенно красными глазами, но меня поразили не ее глаза, а покрывавший ее туловище светло-зеленый мундирчик с погонами генерал-майора и двумя орденами Ленина на груди.
- Знакомься, - поймав мой взгляд, сказал начальник полета. - Товарищ
Лайка. Первый советский космонавт. Родители ее, кстати, наши с тобой коллеги. Тоже в органах работали, только на севере.
В руках у начальника полета появилась маленькая фляжка коньяку, из
которой он налил в блюдце. Лайка вяло попыталась цапнуть его за руку, но промахнулась и опять тихо завыла.
- Она у нас шустрая, - улыбнулся начальник полета. - Вот только ссать где попало не надо бы. Ландратов, сходи за тряпкой.
Чуть позже грубые и пестрые декорации «новой демократической России» дали Пелевину отличный материал. Читатели справедливо увидели в его текстах тонкую и точную сатиру, и два пелевинских романа - "Чапаев и Пустота" и "Поколение П" - стали главными книгами России 90-х. В обоих романах оба главных героя ищут свою "золотую удачу", но идут в противоположных направлениях. Петр Пустота обретает свою Внутреннюю Монголию, а вот Вавилен Татарский соблазняется материальными благами и иллюзорной властью в этом мире.
Кроме того, в 90-е годы Виктор Олегович написал ряд блестящих рассказов, любимую многими повесть"Желтая стрела" (пересказ "Затворника" на основе метафоры: "жизнь - поезд, люди - пассажиры") и роман "Жизнь насекомых", основанный уже на метафоре "люди - насекомые".
Серёжа вдруг с недоумением подумал, что за всю долгую и полную усилий жизнь, в течение которой он копал, наверное, во все возможные стороны, он так ни разу и не попробовал рыть вверх.
Ну вот так как-то у этого автора и идет - идея, повторяю, одна, просто декорации разные. Какие-то книжки, лучше, какие-то хуже, это вопрос вкуса. Но настоящая литература - это всегда философия, затрагивающая основы бытия, а не просто публицистика. И Пелевин - это настоящая литература.
Ройте вверх.
Как сказано в "Затворнике и Шестипалом":
Какая разница, за что хвататься, — лишь бы это выдержало. Хуже всего, если это кто-то другой, — он, видишь ли, всегда может отдернуть руку. А если сказать коротко, любовь — это то, из-за чего каждый находится там, где он находится. Исключая, пожалуй, мертвых… Хотя…
— По-моему, я никогда ничего не любил, — перебил Шестипалый.
— Нет, с тобой это тоже случалось. Помнишь, как ты проревел полдня, думая о том, кто помахал тебе в ответ, когда нас сбрасывали со стены? Вот это и была любовь. Ты ведь не знаешь, почему он это сделал. Может, он считал, что издевается над тобой куда тоньше других. Мне лично кажется, что так оно и было. Так что ты вел себя очень глупо, но совершенно правильно. Любовь придает смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле этого смысла нет.
— Так что, любовь нас обманывает? Это что-то вроде сна?
— Нет. Любовь — это что-то вроде любви, а сон — это сон. Все, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения.
Как написал критик Курицын еще в середине 90-х, хвала Пелевину - ясному солнышку нашей литературы.
