Найти тему
частные суждения

Странный эпизод советской киносказки «Чародеи».

В советской фэнтезийно-производственной комедии «Чародеи», снятой в 1982 году, есть один эпизод, который современному человеку, не знающему советских реалий, может показаться крайне странным и нереалистичным. Когда Киврин, влюблённый в свою начальницу, директора НУИНУ Киру Шемаханскую (актриса Екатерина Васильева красиво сыграла советский вариант железной женщины-босса), улетает в Москву перед новогодними праздниками, его любимая просит его об одном особом подарке. Настолько особом, что привыкший ко всему зам по науке, работающий в весьма специфическом учреждении, не может скрыть своего удивления. Однако просьбу своей невесты и одновременно начальницы послушно исполняет.

Начальница даже не говорит вслух о своей просьбе, а записывает её.
Начальница даже не говорит вслух о своей просьбе, а записывает её.

Просьба эта, даже в закрытом кабинете, не произносится вслух, а пишется на листке бумаги. Но когда Киврин привозит из столицы желаемое, он проносит его в мешке, маскируясь под Деда-Мороза и вываливает прямо на пол перед своей невестой, от чего она приходит в восторг и убеждается, что её любимый в самом деле был ей верен, несмотря на все слухи, распускаемые коварным Сатанеевым (отлично сыгранным Валентином Гафтом). Что же это за странный подарок, которого она желает и о котором почему-то даже ей, директору и полновластной правительнице (это в фильме наглядно показано) своего учреждения, в собственном кабинете, лучше не говорить вслух?

«Ты же знаешь, любимый, о таком не говорят открыто».
«Ты же знаешь, любимый, о таком не говорят открыто».

Нет, это не запрещённая литература — в советской кинокомедии заведомо была бы невозможна сцена в которой высокопоставленная (по советским меркам) особа потребовала, к примеру, «Архипелаг ГУЛАГ» или Библию. Это даже не какой-нибудь западный журнал сомнительного содержания. Шемаханская не говорит своему жениху сакраментальную фразу о своих особых предпочтениях. Она просит всего лишь вполне легально изданную, но крайне дефицитную «Библиотеку современной фантастики». Но у современного зрителя не может не возникнуть вопрос — а почему об этом ей приходится просить заведомо на всё согласного влюблённого, да ещё и шёпотом, негласно?

Столичный модник демонстрирует, как правильно снимать с себя лишнюю одежду.
Столичный модник демонстрирует, как правильно снимать с себя лишнюю одежду.

Учитывая тот факт, что Шемаханская руководит институтом, изучающим и использующим в работе самую натуральную магию, это и в самом деле весьма странно. К примеру, сказка Ершова у Сатанеева находится сразу, поскольку для данного учреждения это профильная рабочая литература — о чём говорит тот факт, что её упоминает Алёна Санина, требуя у этого самого Сатанеева омоложения. Так почему же сборники фантастики не стоят в кабинете директора на книжных полках, что было бы вполне объяснимо и понятно, а достаются, в буквальном смысле, левыми путями?

Сатанеев пытается обрести благосклонность Алёны Саниной.
Сатанеев пытается обрести благосклонность Алёны Саниной.

Возьмём для примера адвокатскую контору. Можно ли себе представить, чтобы её руководительница негласно просила влюблённого в неё зама привезти ей из столицы КЗОТ или Уголовно-процессуальный кодекс? Нелепость же. Да хотя бы даже она просила несерьёзный детективчик — ну, захотелось ей почитать такое, что тут такого странного, нелепого или необычного? Более того, в вышедшем через пару лет советском фильме «Прохиндиада, или Бег на месте» главный герой таскает с собой в портфеле подарочное издание Брэдбери. Поскольку книжный дефицит в советских реалиях идеально подходит на роль неденежной взятки.

Кадр из «Прохиндиады». Главный герой справа.
Кадр из «Прохиндиады». Главный герой справа.

Ещё один не слишком известный современным зрителям факт — советские руководители имели возможность заказывать себе редкие издания, недоступные широкой публике. Но почему-то Кира Шемаханская этим не воспользовалась. И даже для служебной библиотеки (а такая библиотека в советских институтах обязательно была) это издание не заказала. В конце концов, что ей мешало послать обычного экспедитора, которые в советских учреждениях имелись, в ту же Москву, за тем же самым изданием, совершенно открыто и не стесняясь? Ведь, ещё раз повторим, для данной научно-производственной организации это профильная литература.

Директор недовольна дизайном изделия, созданного её сотрудниками.
Директор недовольна дизайном изделия, созданного её сотрудниками.

Между тем, в рамках советских реалий, всё вполне логично и никаких страшных тайн в данной истории нет. Это для нас, жителей капиталистического мира, Кира Шемаханская типичная бизнес-вумен. Но если посмотреть на её официальный статус, она всего лишь чиновница, хоть и высокого ранга. И, в качестве таковой, обязана соответствовать образу советского директора, который заведомо презирает всю эту несерьёзную фантастику. Он её вполне может читать, в свободное время, но официально, по советским канонам, обязан демонстрировать любовь исключительно к классике. Иначе обретёт репутацию «белой вороны», со всеми вытекающими крайне неприятными последствиями.

Подчинённые должны тщательно записывать все указания босса.
Подчинённые должны тщательно записывать все указания босса.

Кроме того, Шемаханская в фильме на людях подчёркнуто держит дистанцию даже с Кивриным, притом что все давно уже знают об их отношениях. В фильме упоминается, что он её добивается не первый год — скрыть настолько длительную связь, даже платоническую, от других служащих в подобных учреждениях попросту нереально. Но вот научную (и ненаучную тоже) фантастику в СССР любили в основном инженеры и МНСы, то есть упомянув о своём хобби открыто, Кира показала бы, что она в душе такая же, как и её подчинённые. Тем самым если не угробив, то изрядно подмочив тщательно культивируемый ею образ железного босса. Именно по данной причине она просит Киврина достать ей эти книги негласно. Ну а в финале фильма все тайны, как и положено в комедии, раскрываются. На фоне происходящего в стенах её института беспорядка, который удаётся ликвидировать буквально чудом, подобная мелочь уже заведомо никого не волнует.