Общественную миссию бань на Востоке переоценить невозможно. Как правило, бакинец ходил в одну и ту же баню на протяжении всей жизни, и о его домочадцах и делах знали и банщики, и терщики, и массажисты.
Холеные телеса Мешади Ибада долго высвобождали из богатых купеческих одежд. Затем в сопровождении гочу (киллера), приблудного турка, продажного писаки и прочих отрицательных персонажей фильма «Не та, так эта» он перемещается под гулкие своды с изразцовым бассейном и мраморными лежаками. Их встречает чернобородый хаммамчи – банщик. Картинно воздев руки, он вопрошает: «Где прохладно в летний зной?» Отвечает хор моющихся: «В бане!» «Где согреешься зимой?» – ответ прежний. «А чистоту где обретешь?» – тут уж совсем гадать не надо. После чего, вскочив на бордюр бассейна, все пускаются в пляс под «банные» же куплеты.
Когда на экраны вышел фильм «Не та, так эта» эти куплеты стали вмиг популярны. Мне шел тогда 11-й год, и я, вполне взрослый уже малый, ходил с папой в мужскую баню на нашей улице Мирзы Фатали. Шор хаммамы, «соленая баня», – так называлась она, хотя вода из кранов бежала пресная.
Так вот, в первое же посещение хаммама после просмотра фильма совершенно неожиданно для самого себя я вскричал, едва войдя в запаренное помещение: «Где прохладно в летний зной?» И хор голосов отозвался тотчас: «В бане!» Полагаю, это было ярким свидетельством воздействия киноискусства на массы в самом чистом его виде.
Тогда я и предположить не мог, что возможны какие-то иные хаммамы. Финские сауны, японские офуро, русские парные. Баня в моем представлении могла быть только такой, как шор хаммамы, – с кисачи, тершим тела специальной рукавицей-кесе, работу которого Пушкин описывал так: «Начал он ломать мне члены, вытягивать суставы, бить меня сильно кулаком; я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение». Правда, Александр Сергеевич описывал посещение тифлисской бани. Но делал это азербайджанец Гассан. Точно так же десятки соплеменников увековеченного писателем Гассана проделывали это в банях Баку и других городов и сел Азербайджана. Потому что азербайджанские хаммамчи – терщики-массажисты – славились по всему Востоку.
Говорят, бани существовали еще в Древнем Египте, не менее 6000 лет тому назад. Древние греки тоже были любителями бани. В жизни древних римлян термы играли роль, сравнимую с нынешними клубами. Но едва ли все это сопоставимо с общественной миссией бань на Востоке. Самые старые на Абшероне бани – в прибрежных селах Пиршаги (XI в.) и Кюрдахане (XIII в.). Более, так сказать, персонифицированы баня в селении Нардаран (1388 г., зодчий Кештасиф Муса оглу), бани Гасымбека (XIV в.) и Гаджи Гаиба (XV в.) в бакинском Ичери шехер. Названия множества дореволюционных бакинских бань связаны с именами их владельцев: Гаджи Зулфугара Манафова и Аги Гадирова, «мироновская», «ахундовская», «кадыровская», «молоканская» плюс знаменитые «Эрмитаж», «Фантазия», «Сархан». Была баня с совершенно таинственным названием «Тоюг йеян» – «Едящий курицу». Кто, спрашивается, ел курицу в бане? Я, во всяком случае, такого не припоминаю.
Другое дело – чай, который в больших количествах поглощался под степенные разговоры о вечном. Но всему этому предшествовал ритуал подготовки к важному в жизни азербайджанца событию, коим являлось посещение бани. В моем детстве эти приготовления начинались с пятничного вечера, продолжались субботним утром, а уже с полудня начинался сам выход «в свет», который продолжался до позднего вечера воскресенья. В хаммамы шли семьями и с друзьями, водили малышню и сопровождали почтенных аксакалов. Семьи уединялись в отдельных «номерах». На более демократичных началах функционировали общие мужские и женские отделения, граница между которыми была на замке хотя и невидимом, но не менее надежном, чем на границе государственной. Бесперебойно работали парикмахерская и чайхана. Ждущие своей очереди вели разговоры, сидя на удобных мягких диванах или за столиками, совмещая чаепитие с игрой в нарды.
Отдельная тема – сватовские смотрины: по наводке свахи женская родня возможного жениха приходила в баню, чтобы как бы невзначай, случайно разглядеть пришедшую с мамой и ни о чем не догадывающуюся девушку на предмет выявления физических изъянов в ее фигуре. Здесь «шоуменшами» выступали бойкие, острые на язычок банщицы, живой кладезь всевозможных городских историй, баек, притч и сентенций на тему «семь раз отмерь, один раз отрежь». Другое дело – хаммамчи, банщик в мужском отделении. Обычно осанистые, вальяжные, в красной набедренной повязке фите они встречали посетителей в проеме, как бы олицетворяя своей монументальностью незыблемость традиций и устоев. Хаммамчи, каких мне доводилось наблюдать в ту далекую эпоху, были эрудиты и интеллектуалы, психологи и юмористы. Послебанное пожелание «Хемише темизликде!» – «Всегда в чистоте (быть тебе)!», что, в общем-то, соответствует русскому «С легким паром!», в Баку говорили и мужчины женщинам, и наоборот. Но, помнится, как-то я сказал такое пожилой тетке в азербайджанской глубинке. Она зарделась как маков цвет и быстро скрылась в доме: мне объяснили, что в селе такое мужчины женщинам не говорят – неприлично.
Теперь бани и связанные с ними моменты жизни вспоминаются кадрами из цветных полуснов-полуяви нашего невозвратного детства.
Текст: Фархад Агамалиев
Иллюстрация: Дмитрий Коротченко
Журнал "Баку"
