После Первой Мировой руки дошли и до литературы.
(Впрочем, от ИЗО шаловливые тоже не оторвались.)
Казалось бы, вот, занималась Стайн живописью. Ну, занимайся себе дальше, связей-то вагон, дома – целая картотека коллекция шедевров. Но это если себе . А если нет?
Но агента перебросили на литературу, причём, на американское направление. И удобно; уезжать не надо – люди сами подваливали. Подваливали-то на сыр культурной Франции, а там – крыса. Сыр сожрала и мышеловкой бренчит.
Вообще, работников с таким диапазоном больше нет. Между жанрами-то – пропасть. Недурные для любителя работы Лермонтова не объявляются гениальными живописными полотнами. Но Гертруда описывается как гений, способный тонко чувствовать любое искусство, проникнуть провиденциальным взором в суть вещей на высшем уровне. Ведь вот же доказательства: все, кому она предрекла славу, кого заботливо растила – несмываемой славой покрылись.
Впрочем, отдельные такие примеры всё же имеются... Передовица «Правды». Передовица задницей чувствовала любое искусство, умела тонко оценить перспективных поэтов, композиторов, режиссёров. Гениальным провидением всегда угадывала настоящих мастеров. Многие становились впоследствии признанными лауреатами творческих премий.
Конечно, у Передовицы труба пониже и дым пожиже. До Гертруды Стайн ей как Мухиной до Пикассо. Но методы те же.
Считается, что у Гертруды были странные политические взгляды, люди утомились опровергать, что она, например, выдвигала Гитлера на Нобелевку и ненавидела евреев. Но это если полагать, что она выступала от себя. А если озвучивала хозяйское, то совсем не странно, а даже закономерно. Фашизм в межвоенье был конвенциональной религией, он вытарчивал отовсюду, где не проросла другая ветвь ангсоца – коммунизм. В Англии и король был фашистом, так что, учитывая, на кого Стайн работала, то и проповедовала.
Градус у Стайнов был запредельный. И нацисты и фашисты поостереглись их трогать, и брат-сестра спокойно пережили Вторую Мировую. А вот, например, гертрудианец Макс Жакоб со своими брат-сестрой погибли в концлагерях. Так что, кому война, а...
Думаю, личных взглядов у неё не было вовсе. Или так: личные взгляды иметь не полагалось. Она – человек слова: что сказали – то и говорила. При ней (хотя, кто при ком?) обретался некий загадочный сэр Фрэнсис Роуз («Роза это роза это роза это роза»). Чем-то он странно напоминал Гитлера: тоже художник и тоже фашист. Картины его сейчас можно купить примерно по цене шедевров АГ. Почему не стал вторым Пикассо, как его рекламировала Стайн? Неужто совсем худой? (Считается, что тут она ошиблась единственный раз в жизни.) А – не надо стало. Не комильфо после ВМВ. (Одно дело, когда фашист - американец, как Паунд, совсем другое, когда свой, да ещё сэр.) А мог бы? Да запросто. Был бы и круче, если при дуче. Выставлялся ведь он на пару с Дали.
В реальности (сюрреальности) никаких особых связей, кроме тех, что ей «дали подержать» у Стайн не было. Как не было художественного вкуса и литературного чутья. Её собственные тексты – дурные они дурные они дурные – кураторы советовали засунуть подальше и не позориться. Будь связи реальными, что же, не нашлось бы ей хорошего редактора убрать хотя бы один «дурные»?
Писателя лучше всех может оценить только другой писатель. По зависти или занятости они это делают редко, обычно снисходя лишь до коллег-покойников. Считается, что существует какая-то особая каста волшебных критиков, или, литературоведов, которые могут лучше всех оценить писателя. Но критик – это писатель-неудачник (а литературовед – неудачливый критик), и лишь по причине неявки хозяев пьедестала становится заметен подлесок подпрыгивающих.
Самой Стайн литературная слава была попросту не положена. Менеджером, даже знаменитым – это одно, тут слава даже полезна для дела, – но в писатели её не пускали. Провокационная книга, которую ей удалось-таки издать с относительным успехом, не случайно называлась «Автобиография Элис Б. Токлас». То есть, в самом названии сказано «ни-на-что-не-пре-тен-дую».
«Автобиографии Гертруды N Стайн» быть не по статусу. Зиц-председателям автобиографий не положено. Дело не только в понтах. А просто, мало ли, вдруг невольно сболтнёт чего? Человека-то на 50 проц юзают «в тёмную».
Гертруда Стайн – Детердинг зиц-культурного мира.
Такой вот английский юмор для человека из ниоткуда. Ему не только личной славы, но даже личности не видать. Вот жгучая лесбиянка Токлас – это да, личность. К ней автобиография прилагается.
Не правда ли странно: банкир и без денег. Человек крутится в писательской среде. Делает имена, протежирует, выступает оценщиком в литературном ломбарде. То есть, вроде бы в теме. На острие погоняемых модных трендов. А у самой – трр-прр, по складам не вы-ри-со-вывается. Трудно что ли было найти издателя, а к нему пару-тройку критиков, балаган литературоводов на ниточках?
Значит, не банкир. А кто? Да фальшивомонетчик «на доверии». То есть, даже не от себя. На з/п по пятым числам. Не дали доли в деле. Чай, не Дали.
А ведь Гертруду Стайн водрузили на пьедестал не литературоведа даже – теоретика литературы! Сапожник, впрочем, обнаружен, как всегда, без сапог. Уровень её теорий – тот же, что и у того самого пресловутого Беренсона, эксперта-на-доверии, – бывшего официально теоретиком живописи эпохи итальянского Возрождения, дабы дурить фейками американских миллионеров.
...она сумела написать нечто такое, где вниманию просто не на чем задержаться: ни на стиле, ни на сюжете, ни на форме
Можно сказать, конечно, это же выдал «Нью-Йоркер», а у американцев никаких иллюзий относительно антиамериканской деятельности Стайн никогда не было.
Но у других были. И есть.
То что Первая Мировая не доиграна и грядёт Вторая, никто не сомневался, важно было, кто с кем собьёт коалицию и с какого места стартует. Англо-американские отношения обострились до стадии военной тревоги и в ту пору ни для кого секретом не были (это сейчас болтают о древнем англо-саксонском братстве). Бить США можно было только всем миром, но союзников для этого дела у Британии не просматривалось. Мало того, что американцы завезли в Европу деньги и моды, так их там и просто так любили. Свежачки.
А американцы после ПМВ рванули всюду, а не только в промышленности. Интерес к ним был фантастический: с амплитудой от Айседоры Дункан до Жозефины Бейкер, причудливостью самого своего происхождения легализовавшей сюрреальный авангард адского межвоенья. И ладно бы танцы и джаз – дело дошло до литературы – европейского всё.
И всё это надо было как-то низводить.
Ещё лучше - извратить и использовать. Если у врага есть револьвер, то пусть стреляет хотя бы себе в ногу. А предварительно подправит своих. Писатель как инженер душ - тезис не советский. В 20-е годы это лозунг повсеместный, древний и принятый.
Между войнами в Европе развернулась борьба за левое дело. Следующая мировая война должна была идти под эгидой идеологии. Приезжали в Париж люди с разными мыслями, а выстраивались в линеечку. Шаг в сторону считался мыслепреступлением и карался забвением.
Одним из агентов Британии был Хемингуэй. Скорее всего, полубессознательным. Свой фильм о войне в Испании он показал в Белом Доме чете Рузвельтов. Режиссёром был голландский коммунист (тоже имперский агент) Йорис Ивенс. Его послужной список включает повсеместную борьбу с США, например, в Индонезии. США о деятельности Хемингуэя всё знали, и контролировали его жёстко, без стеснения. За добрую службу Хемингуэй от Британии получил в 1954 Нобелевскую премию (в 1953 был Черчилль), Ивенс в 1955 премию Всемирного Совета Мира (это совместный антиамериканский пиар-проект Британии и СССР). Например, годом ранее премия ушла британскому шпиону в США Чарли Чаплину. Напомню, что до 1955 СССР и Британия – официальные полномасштабные союзники. После 1957 премии не присуждались. Последним (во всех смыслах) стал Бертран Рассел. Он задал такую планку, что подлезть под неё оказалось никому не под силу.
Нетрудно заметить, что гертрудианцы – сплошь «леваки». Леваки были разные: голубые, красные... Были и коричневые. Пикассо и Дали охотно объявили себя леваками (эти, правда, за деньги). Но имелись и идейные, например, Хемингуэй, Боулз, Дос Пассос... Эзра Паунд был активный фашист, а Жан Кокто пассивный, но и такая левизна годилось. В дело шли все, лишь бы не чёртовы правые республиканцы, опора США.
Хемингуэй, правда, путался в оттенках красного – советского и английского пошива, – а кто не путался? Негодными для провокаций, впрочем, оказались многие. Высоколобого Томаса Эллиота утилизировали, интегрировав в британский поэтический пантеон. Понявших всё людей, например, Джона Дос Пассоса, оклеветали и вышвырнули с волчьим билетом. Интересно, как имевшего неосторожность подавать надежды и быть принятым в градус, но ставшего чужим Дос Пассоса третировали и преследовали всю жизнь, параллельно поддерживая своего Эзру Паунда. Причина не в качестве стихов или прозы, – это дело тайной полиции: просто Эзра на всех углах орал антиамериканские лозунги, за что получил титул «поэта, определившего развитие литературы XX века», а Дос Пассос – клеймо приспешника империалистов, ничтожного труса, иуды.
А вот Пол Боулз сгодился. Гомосексуальностью, широтой левых взглядов: вместе с женой (да, да) состоял в Компартии США (когда просекли, от каких чертей он явился, то исключили даже из ада).
Фитцджеральда простили. В отличие от Дос Пассоса он в гертрудианцах не состоял (говоря языком Оруэлла, находился во внешней партии ) и не считался ренегатом. Иллюзию левизны создал финал его первого романа «По эту сторону рая», но в жизни всё было не так. Неоднократные попытки поставить талантливого эстета на нужные рельсы привели к перманентному конфликту с Хемингуэем, послушным орудием Стайн. (Тот же источник конфликта был у Хемингуэя с Дос Пассосом, бывшие друзья разругались в хлам со скандалами, свойственными семейным.)
Американцы с английскими агентами на своей земле не церемонились, очень хорошо для этого подходил метод репрессивной психиатрии, через которую прошли и Паунд и Хэм. В Нобелевской лекции Хемингуэй заявил, что премия по праву принадлежит Эзре. Под яростным давлением леваков всего мира (напомню, чувак защищал фашизм) американцы надломились, и поэт эмигрировал в Венецию. Но не сломались. Шутку, однако, запомнили. В рамках англо-американского маскарада с подножками и плевками это выглядело так. «Товарищ Хемингуэй хотел поменяться местами с партайгеноссе Паундом? Уважим товарища. Вот и родственники его просят полечить немного».
Всё, не могу больше. Надоели уроды. Финита ля ля-ля.
По теме: Почему Маркес, а не Борхес
