©
Сенсационная история, основанная на реальных событиях.
- Все персонажи и описываемые
- События являются вымышленными.
- Любое совпадение с реальными людьми
- Или событиями является случайностью.
Только в России, помимо друзей,
приятелей и знакомых
есть ещё и такой вид знакомств
как «Бухали вместе»
часть -1-
Поздним вечером 27 декабря 1925 года Туманов Василий Серафимович тихо сидел понурым в гордом одиночестве на широкой лавочке за столом в помещении кочегарки в кромешной темноте, где работал истопником при гостинице в городе Ленинграде. Через небольшое окно под потолком в помещение кочегарки проникал лунный свет, освещая большую печь с двумя топками и обшарпанные чёрные стены, которые были пропитаны гарью и копотью.
Косые лунные лучи задевали смуглое поджарое лицо Василия Серафимыча, которое стало таким загорелым в результате воздействия постоянного пышущего огненного жара из печи. Ему шёл шестой десяток лет, он был среднего роста, коренастым, но довольно хорошо сложен физически. Его коротко остриженные, с проседью, волосы отливали тёмным цветом. С тёмными мутными глазами и широкими мордовскими скулами, с заросшей щетиной и еле заметными морщинами придавали строгость лицу. В результате каждодневных физических упражнений он сохранил юношескую стать. Ещё сызмальства он любил играть в спортивные игры, что способствовало его физическому развитию. Он продолжал активно заниматься спортом и в зрелом возрасте, что позволяло ему быть в хорошей физической форме. В своём почтенном возрасте он мог дать фору практически любому молодому человеку. Сам он в работе ни от кого не отставал, и за ним угнаться было невозможно. Столько было в нём сил и энергии – позавидовал бы каждый. Его жизненная энергия била ключом. Одним словом, в нём был сила, мощь и красота.
На его широких плечах поверх душегрейки-безрукавки с поддетой под ней тельняшкой был накинут овчинный тулуп до колен. На голове была потёртая временем шапка-ушанка из заячьего меха, уже выцветшая, непонятного цвета, пропитанная углём и сажей. На ногах были надеты старые истоптанные валенки с галошами, в которые были заправлены штаны.
Василий Серафимович курил махорку, которая была туго набита в газетный листок в виде козьей ножки, напоминающей заглавную букву «Г», толщиной с его указательный палец. В таком положении он коротал время в полудрёме.
После вчерашней пьянки с дворником Василием, своим тёзкой, у него сильно болела голова, вдобавок к этому у него тряслись руки. Цигарка, которая находилась у него в руке, то и дело выписывала в воздухе зигзаги. Он с большим трудом унимал дрожь в руке, когда подносил ко рту цигарку для последующей затяжки. Когда в очередной раз он с большим наслаждением глубоко затянулся дымом, его пробил мучительный кашель от крепкого, ядрёного самосада, да так, что слёзы прыснули из его глаз. Он так громко и сильно закашлял, что начал подпрыгивать на лавке своим костлявым седалищем, как будто ехал довольно быстро на скрипучей телеге по родной мордовской ухабистой дороге, которая отродясь не видела, что такое ровная дорога. Чем глубже он затягивался, тем выше он подрыгивал на лавке – чуть ли ни вверх тормашками его подбрасывало. При такой тряске лавка под его задницей издавала скрип, как его давно несмазанная телега, на которой он трудился по хозяйству у себя дома в Зубово-Полянском селе.
Василий Серафимович сделал для себя неутешительный вывод, что если он еще раз так смачно затянется по самое не балуй, то он точно грохнется об бетонный пол и расшибётся на смерть. Он шёпотом произнёс на мордовском языке: «Алупрят шавтянь и кулан». Как говорится, «тихо шмалишь, целей будешь». Он курил крайне редко, так как следил за своим уже немолодым здоровьем. Но иногда он мог себе позволить выпустить пар – выпить и смачно покурить в своё удовольствие. Как говорят в таких случаях, гулял он «редко, да метко», а как вспомнишь, так вздрогнешь.
Цигарка тихо тлела и скворчала у него в руке, окутывая его поджарое лицо едким табачным дымом, щекоча ноздри. Он сидел, окутанный дымом, как в тумане, а лучи луны пробивали насквозь плывущий сизый табачный дым к потолку.
Неожиданно входная дверь в кочегарку резко отворилась, и на пороге показался едва уловимый в темноте силуэт человека.
– И кого принесла нелёгкая опять в столь поздний час, – подумал Василий Серафимович.
Сразу нельзя было определить, кто стоял в дверном проёме, так как свет не горел внутри кочегарки, а на улице была кромешная темень. Василий Серафимович увидел, как пришлый незнакомец чиркнул спичкой об спичечный коробок. Когда спичка зажглась у незнакомца в руке, Василий Серафимович увидел лицо мужчины, который освещал зажжённой спичкой перед собой. Незнакомец осторожно передвигался, направляясь вглубь помещения кочегарки. Василий Серафимович услышал незнакомый молодой голос незваного гостя.
– Чуть с лестницы не навернулся, футы-нуты, твою же мать через коромысло… Это же не лестница, а настоящие русские горки, – и тут же незнакомец затянул протяжно песню:
Вот кто-то с горочки спустился.
Наверно, милый мой идёт…
Оборвав песню, добавил:
– Какая же темень кромешная, хоть глаз выколи. Есть кто живой? Ау! – спросил незнакомец.
– Да ты не ори так громко! Орёшь – аж в ушах звенит, – Василий Серафимович сделал замечание непрошеному гостю.
Молодой незнакомец снова затянул песню:
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он…
Незнакомец заметил в воздухе пляшущий сверкающий огонёк, которым кто- то выписывал в воздухе кренделя, и пошёл на огонёк.
– Идёт красиво и крикливо, – подумал Василий Серафимыч.
Когда молодой незнакомец вплотную подошёл к Василию Серафимовичу, он его спросил шутя:
– Старичелла, ты что рисуешь своим огоньком в воздухе? Воздушный замок? Или картину «Дед Мороз – Красный нос»? – спросил с усмешкой он.
– А ты пришёл в мою художественную мастерскую полюбоваться моей мазнёй? Любитель живописи! – ответил ещё хлеще такому молодому наглецу. Своим видом незнакомец сразу произвёл нехорошее впечатление на Василия Серафимыча.
– Хорошо ответил мне, мысленно тебе аплодирую, Старичелла. Маляр, почему в темноте сидишь, как ночью? Темнота ведь – друг банды Пантелеева. Ты случайно не из их числа будешь? – бросил обидную фразу в его адрес нарочно он.
– Разбойника и душегуба Лёньку Пантелеева ЧеКа давно кокнула вместе с его шайкой-лейкой, – ответил с нескрываемой раздражительностью, что какой-то залётный обалдуй, не зная его лично, сосватал его в подельники к этому бандиту.
– Не всех, конечно, изловили, некоторые подельники Пантелеева в бегах и ныкаются в бандитских малинах, – как бы давая понять хозяину кочегарки, что он больше всех остальных знает, что к чему с этой неуловимой бандой.
– И чаво ты хочешь этим сказать? – спросил с большим любопытством Василий Серафимович.
– Я хочу сказать, почему у тебя лампочка не горит, Старичелла? Электричество что, закончилась в твоих проводах? Если так, то на худой конец зажги керосиновую лампу, если, конечно, она у тебя есть. Может, тоже бережёшь керосин? – спросил, намекая хозяину-куркулю, чтобы тот зажёг лампочку в помещении кочегарки для лучшего общения с ним. А когда понял, что дед не шевелится, то решил поторопить его. Строго спросил:
– Чё сидишь сиднем? Может, тулупом примёрз к лавке? – спросил со смехом в голосе.
– В нынешнее время нужно беречь добро, того и другого не помешает. Почём понапрасну зря жечь казённое добро? А в потёмках сидеть сподручней – не так утомляет глаза. Сейчас свет включу и посмотрю, кто ко мне без приглашения в гости пришёл, – по-хозяйски ответил он.
Сначала Василий Серафимович не приметил в темноте, как выглядит молодой человек, зашедший к нему в кочегарку. Но когда он включил свет, то в тусклом свете перед ним стоял мужчина средних лет, на вид не дашь и тридцати годков, среднего роста, нормального телосложения, не худой, не толстый. Волосы были вьющиеся, ржаного цвета, как стог сена. На голове возвышалась мехова шапка в виде лодочки. Глаза были голубые. Он улыбался ему своей лучезарной улыбкой во все тридцать два зуба и смотрел на него с озорным юношеским прищуром.
Одет он был в зимнее пальто с меховым воротником чёрного цвета, в щегольские брюки, и, что удивительно, в зимнее морозное время на ногах у него были модные лакированные чёрно-белые ботинки. Через расстёгнутое пальто виднелся фасонный пиджак с жилеткой, сразу видно, заграничного покроя, у нас так не пошьют. Как будто с модной картинки сошёл он.
После того, как Василий Серафимович осмотрел незнакомца с головы до ног, он, прищурившись, спросил:
– Сынок, ты ко мне пришёл? Может, дверью ошибся!? Это же не кабак! И не увеселительное заведение.
– В кабак я всегда успею, но сейчас я к тебе пожаловал, Старичелла, собственной персоной, – сказал с особой важностью, что пришёл именно к нему с особой миссией.
– А персона так важна? – спросил с лукавой улыбкой Василий Серафимович.
– Это как посмотреть: для кого-то очень важна, а для кого-то пока не очень важна. Но это пока, – ответил, а затем дополнил свой ответ кратким стихотворением:
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит…
– Ишь, как ты мне ответил стишком. Ну, если ко мне пожаловал сам звериный доктор, значит, есть на это причина. А кто ты такой будешь, сынок? – спросил с издёвкой Василий Серафимович.
– Кто я такой буду и зачем я к тебе в гости пожаловал? Отвечаю: я постояльцем буду при вашей гостинице из палаты номер №6. А у меня к тебе встречный вопрос: а ты кем будешь здесь? Разрешите полюбопытствовать, – спросил деда со всей строгостью.
– А у нас говорят: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали»! А кого тебе надобно? – ответил остроумной пословицей, а затем спросил незнакомца с вопросительным лицом.
– А у нас говорят, что в Москве кур доят, а пришли и сисек не нашли. А мне нужён истопник этой кочегарки, – ответил той же монетой в его адрес с юмором незнакомец.
– Тебе старшего или младшего истопника? – спросил с подвохом Василий Серафимович.
– Мне, конечно, старшего по вашему чину, чтобы спросить его по всей строгости, – спросил, как бы давая понять собеседнику, что разговор будет с ним очень серьёзным.
– Тогда это не ко мне, – коротко ответил незнакомцу, отмахнувшись от него, как от назойливой мухи.
– А кто ты такой будешь? – спросил раздражённо, поняв, что его водят за нос, как мальчишку.
– Я-то кем буду!? – спросил вопросом на вопрос. – Я здесь, как ни наесть, младший помощник старшего истопника, – ответил с определённой шуткой Василий Серафимович.
– Всё шутим и шутим!? Дошутишься, шутничок! Почему ты, Старичелла, не топишь печь котельной? Смотрю, угля навалом с горой у входа в кочегарку. Ты что, специально не топишь, чтобы всех постояльцев разом заморозить? Ты, Старичелла, случайно не Дед Мороз – Красный нос? В гостинице живут люди непростые, поставят тебя враз к стенке и шлёпнут без суда и следствия, – сказал угрожающим тоном и попутно прочитал лекцию, что такое хорошо и что такое плохо, и что за это будет такому нерадивому работнику, как он.
– А ты что, из ЧеКа будешь? По мою душу прибыл? Чтобы в расход меня пустить? – спросил строго этого наглого незнакомца Василий Серафимович.
– Я не из ЧеКа буду, хотя там друзья-товарищи имеются, и даже в ЦиКа есть знакомые. А ты знаешь, Старичелла, чем отличается ЦиКа от ЧеКа? Да не надо, Старичелла, свой лоб морщить и своё серое вещество напрягать. Отвечаю тебе, что ЦиКа цикает, а ЧеКа чикает! – сказал предупреждающим тоном, давая понять, с кем он дружбу водит, и если что, найдёт на него управу.
– Ты чё пужаешь, я не из пужливых буду. Я не в таких передрягах был и на фронте, между прочим, воевал, – ответил с возмущённым грозным видом Василий Серафимович.
– Я воевал и кровь мешками проливал, – начал нагло передразнивать незнакомец. – Слушай, Старичелла, я к тебе не лаяться пришёл, а по- человечески спросить, почему ты не топишь? Ты пойми меня, я же не могу работать, когда у меня холодрыга в номере. Моё любимое перо покрылось инеем, и чернила в лёд превратились, хоть на коньки вставай. Мне что, опять стихи кровью писать!? У меня крови не цистерна! И, самое главное, Старичелла, ко мне Муза не приходит. Ну, что же ты молчишь? Ответь хоть полсловечка, – сказал с грустью уже без наглого тона в голосе, который куда-то у него улетучился вмиг.
Василий Серафимович подумал про себя: «Какая же жалость, что к этому щёголю девушка по имени «Муза» не приходит. Ща, прям, прослезюсь от жалости, держи карман шире!» И тут же у него промелькнула в голове похабная мысль: «Пришла бы к этому щёголю его любимая девушка по имени Муза, и друг дружку согрели бы в постели». Но свою шальную мысль он не стал озвучивать вслух, мало ли кто перед ним стоит. Этот молодой человек может такой хай поднять, что мало ему потом не покажется! А зачем будить лихо, пока всё тихо? От этой похабной мысли он напрочь отказался. Когда он в очередной раз затянулся, то чуть дымом не подавился.
– Что, Старичелла, не в то горло попало? Может, по спине постучать? –спросил с издевательским наглым тоном незнакомец.
– По своей голове постучи, может, перестанешь задавать мне глупые вопросы, – ответил в грубой форме Василий Серафимович.
– Вопросы задают в другом месте, а я тебя спрашиваю, почему не топишь, Старичелла? – спросил командирским голосом незнакомец. Василий Серафимович сидел на лавочке, курил самокрутку и никак не реагировал на молодого незнакомца.
– Старичелла, я к тебе лично обращаюсь, а не к стенке. Может, ты обиделся, что я тебя называю Старичелла? Тогда меня извини, такого невоспитанного. Ты только скажи, как к тебе обращаться. Может, гражданин? Аль товарищ? Или господин? – спросил наглым, издевательским тоном.
– Тамбовский волк тебе товарищ. А господ расстреляли санитары леса в 1917 году, – ответил так остроумно, что сам от себя такого не ожидал, аж самому понравилось, как же он смачно уделал своим ответом наглого щёголя.
Ответ явно не понравился молодому человеку, и он строго спросил:
– Ты мне свои зубки не показывай, Старичелла, я здесь тебе не зубной врач! Ты мне можешь по-человечески ответить, гражданин старший помощник младшего истопника, почему не топишь? – спросил, насупившись, как индюк, и поставив руки в боки.
– Я тебе не конь, чтобы тебе зубы показывать, и ты мне не начальство, чтоб я перед тобой взял под козырёк! Раскомандовался здесь, как у себя дома. Мне тебя не хватало на мою голову. Приходил комендант Михалыч и наорал на меня по всякому, в рот ему чих-пых… Почему тепла нет в батареях? Почему не топлю? Угрожал, что уволит без выходного пособия. Вот чудак-человек этот комендант, как будто не знает, что в нынешнее время хорошего истопника днём с огнём не найдёшь. Здесь нужен хороший истопник с большим опытом. А ты разожги этот уголь, коль он сырой, и вдобавок промёрзший. И я тебе об этом, сынок, битый час толкую, – сказал он с большой досадой.
– Если ты такой хороший истопник, как говоришь о себе, а чё тогда не сможешь раскочегарить свою печку? Лежал бы сейчас на печи и бил бы калачи, и в ус не дул бы, грел бы свои косточки на нём, а не вшивым своим
тулупом их, – сказал, тем самым специально поддел его самолюбие незнакомец.
– Командир какой выискался, указывать мне будет здесь! Дома будешь командовать своей жинке, почему ужин холодный. Не успел порог переступить, а начинаешь меня поучать. Я здесь командир, понятно тебе?! И заруби себе на носу, – зло ответил, успел вовремя огрызнуться от его наглого наскока Василий Серафимович.
– Я тебе точно не командир и не в праве тобой командовать, а жалко: стоял бы передо мной по стойке смирно. Но сейчас не об этом веду толк, но я требую как постоялец: почему не топишь? – спросил с таким видом, как будто этот дед ему денег должен, а он их не отдаёт.
– Требовать будешь от своей жены свой ужин, али чаво есчё…Уе-хе-хе, – аж прыснули слёзы со смеха у Василия Серафимовича.
– Старый ты хрен, мать твою за ногу, – сказал, сам давясь от смеха, что самому стало смешно от намёка на сексуальную близость.
– Да ты не сквернословь, и так голова болит без тебя. Да ты пойми меня, чудак ты человек, я бы с большой радостью затопил бы печь, но у меня сейчас силёнок нет на это дело. Хворый я. После вчерашней гулянки у меня из рук всё валится, и дело не ладится, – ответил с болезненным выражением лица Василий Серафимович.
– А-а-а, я-то, смотрю, на тебе лица нет, Старичелла. Эх, как же тебя перекосило, как будто тебя оглоблей перекрестили. У тебя, Старичелла, рука просит, нога косит. Ха-ха-ха…
– Это ты верно подметил, смотри на мои руки, видишь, как дрожат, что отбивают барабанную дробь на столе, – он положил руки на стол, где пальцы рук без его команды начали сами произвольно отбивать азбуку Морзе.
– Эх, как лихо ты по клавишам стучишь! Я подумал сначала, что ты старый пианист, а ты, оказывается, старый барабанщик! На какой отдел ЧеКа барабанишь? Ладно, шучу, не обижайся на меня. Ты сказал бы сразу, что хвораешь. Я как раз в этом деле доктор, знаю и понимаю, как вылечить тебя, бедолагу. Сейчас на ноги поставим, будешь прыгать, как стрекозёл. В твоей беде нужно клин клином выбивать, – сказал с обнадёживающим видом, что поможет в его беде враз.
– Мне же одно только лекарство поможет, – ответил с унылом болезненным видом Василий Серафимович.
– Знаю, какое это лекарство, сам этим лечусь, когда голова болит. Не дам тебе помереть, Старичелла. Ты мне нужен сейчас живой и здоровый, чтоб работа закипела. Оживлю тебя живой водой, будешь, скоро будешь выглядеть, как огурчик! Как там в стихотворении моего любимого поэта:
И стал над стариком Сергун,
И вспрыснул мёртвою водою,
И раны засияли вмиг,
И труп чудесной красотою
Процвёл; тогда водой живою
Героя Сергун окропил,
И бодрый, полный новых сил,
Трепеща жизнью молодою,
Встаёт старик, на ясный день
Очами жадными взирает…
– Окропи меня живой водою, друг мой сердечный, и поставь меня на ноги, век буду тебе благодарен. А я посля, как поправлюсь, вмиг затоплю, да так, что вокруг гостиницы снег растает, – сказал с воспрящим духом Василий Серафимович.
– Нам половодье зимой не нужно, до весны потерпим. Здесь нам понадобится крепенькая беленькая, – ответил незнакомец по-хозяйски в этом щекотливом деле.
– Какая белка? – спросил с удивлением Василий Серафимович.
– Ты совсем глухим стал, Старичелла? Я тебе не про ту белку сказал, которая приходит с большого бодуна. А я говорю тебе о белой жидкости, которая не меньше сорока градусов, и которая вылечит твою голову и поставит тебя на ноги. Как говорят в таких случаях: «Не послать бы нам гонца за бутылочкой винца».
– Я мигом! – сказал радостно и вскочил с лавки так шустро, как тот солдат, который увидел перед собой генерала.
– Вот и молодца! – похвалил за быстроту его реакции незнакомец.
– Вот только у меня есть ещё одна беда, – сказал виновато Василий Серафимович.
– У нас на семь бед один есть ответ. Говори напрямую, не стесняйся, что у тебя там за беда случилась? – спросил с большим любопытством незнакомец.
– У меня в кармане не шиша, – грустно признался в этом Василий Серафимович.
– Знаю такого мужика, у которого хрен да душа!-Ха-ха-ха- Не переживай, Старичелла, это дело поправимое, вот, держи деньги и дуй за водкой, а мне возьми винца, какое будет.
Незнакомец добавил к сказанному пословицей:
– Хорош Мартын, когда есть алтын, худ Роман, когда пуст карман.
– Я смотрю, ты щедрый на руку, – Василий Серафимович даже пустил скупую слезу от такой барской щедрости и добавил к сказанному:
– Одна нога у меня здесь, другая там.
– Да не отсохнет рука дающего. Да, ещё не забудь закуски взять, – дал ему поручение уже по-хозяйски незнакомец.
– Что именно взять? – спросил уже услужливо Василий Серафимыч.
– Ананасы там, рябчиков пожирней возьми, остальное на твой вкус, – с большим юмором ответил незнакомец. Тем самым мысленно передал привет тому, кому перешёл дорогу, и тому, кого он сильно раздражал своим талантом, и который написал такие строки:
Ешь ананасы,
Рябчиков жуй,
День твой последний
Приходит, буржуй…
Сергун не успел дочитать до конца последние строки стихотворения про себя, когда услышал то, что вызвало у него на лице удивлённую улыбку.
– Каких анархистов? Впервые слышу о них, – спросил удивлённо Василий Серафимович. И вдруг незнакомец начал просто ржать, как конь, до слёз:
– Старичелла, ананасы – это фрукт такой заморский, а ты перепутал с анархистами, это же две большие разницы.
– А в чём разница? – спросил обиженно Василий Серафимович.
Трясясь от хохота, проговорил:
– Ну, ты, Старичелла, рассмешил меня до коликов в животе, давно я так не смеялся. Разница очень большая между ними. Значение слова «ананасы» и «анархисты» не понимаешь. Не твоя здесь беда, из-за темноты твоей непросвещённой. Значение "Анархист" имеют древнегреческие корни как «безвластие» и «безначалие» . Короче, это форма общественного строя, при котором отсутствует любая система управления, то есть власть,- провёл краткий экскурс древнегреческого названия.
- всё вспомнил был такой батька Махно, который говорил «Анархия мать порядка» -радостно брякнул Василий Серафимович.
-молодец, но не батька Махно придумал девиз всех анархистов, а революционер Пьер Жозеф Прудон, который сказал «Республика есть позитивная анархия…свобода- не дочь, а мать порядка! –поправил его.
-я посмотрю ты шибко грамотный,- спросил с подтруниванием ухмыляясь Василий Серафимович.
-есть такое- самодовольно ответил молодой щёголь.
-Василий Серафимович в ответ сделал ехидное замечание:
- умных не так уж много, а вот шибко грамотных у нас до хрена как ты! - остро подковырнул его он.
-сам дурак!-Уа-ха-ха
-от дурака слышу!-Уе-хе-хе
-вот и познакомились, меня зовут Сергун, а тебя?
– Меня кличут Василий Серафимович, а по фамилии я Туманов.
– А можно я тебя буду звать по батюшке, Серафимыч? Как говорится, краткость – сестра таланта.
– Можно Машку за ляжку и телегу с разбегу,- Уе-хе-хе… А если тебе так неймётся, валяй по батюшке, здесь нет для меня ничего обидного. Ну, вот и познакомились с тобой Сергун, и не прошло и года,-Уе-хе-хе…
– Очень приятно, будем знакомы, – и примирительно хлопнул Серафимыча по плечу.
– Ну, а теперь хватай ноги в руки и дуй в ближайший кабак. Да порасторопней будь! – только успел это сказать, как Серафимыч уже – вжик, и след его простыл, только его и видели. С грохотом хлопнула входная дверь за его спиной, оставив за собой облако морозного пара, который, попав в помещение, вмиг растворился в воздухе. От такой прыти Сергун успел улыбнуться и подумать: «Шустр не по годам…»
Продолжение следует.
