Начало
Начало конца. Семидесятые
Мама
Интересно, часто вас посещают мысли, что вы родились, чтобы умереть? Меня каждый день. В хороший день – раз пять-шесть за сутки, в плохой день считать бесполезно. Очень много раз. Может миллион. Может тысячу. Может сто тысяч. Кстати, а сколько в сутках секунд? Я ужасно не люблю считать. Я вообще не люблю цифры, если это не касается денег. У меня плохая память на цифры. Какие-то мне, как и всем, приходится помнить. Дату рождения, например. Потом ее набьют на камне. Это если повезет. Может быть, просто напишут на табличке, прибитой к кресту. Там будет еще одна дата. Ее мне не нужно будет запоминать. Да я и не смогу. Хорошо, если кто-то будет ее помнить. Но, если никто не будет – тоже не страшно. Я ведь пришла в мир незапланированно, по неосторожности, и всю жизнь ощущаю на себе последствия этой самой неосторожности. Всю свою жизнь. А помню я себя лет с двух.
Высоченные потолки с лепниной. Мама в коридоре, похожем на склад-магазин одежды и обуви надевает на меня сандали поверх белых гольфов.
-На улице прошел дождь. Постарайся не наступить в лужу. Хорошо?
- Угу – нейтрально произношу я и думаю: «как же, нашла дурочку».
Мы выходим из подъезда, мама начинает привычно проводить ревизию в сумке: не забыла ли чего. Я, воспользовавшись моментом, подхожу к краю огромной лужи, разлитой сбоку от тротуара, приседаю и со всего маху прыгаю в самый ее центр. Не знаю, имело ли значение, что маму обрызгало тоже.
- Блядь!
Ну, нет. Это точно не про меня. Я же еще ребенок. Да, я знала, что домой меня будут затаскивать больно, за руки и за волосы вперемешку, ведь я редко изменяла себе. Но и тогда и сейчас я не имею малейшего понятия: зачем. Может просто потому, что так веселее? А больно… Ну, что больно. Вся жизнь это боль. А в итоге и вовсе смерть. И я снова и снова по ночам натягивала простыню над собой, воображая, что это гроб, а я в нем покойник с чинно сложенными на груди руками. Нет, я не видела покойников, но точно знала, как они выглядят. Что это были за странные репетиции – я не знаю. Ни тогда, ни сейчас.
В гостях у мамы подруга. Как обычно. Мама не сидит со мной. Она сидит с подругами у нас, или уходит к подругам. Со мной остается бабушка. Но я точно знаю, что должна мама. В бессильной злобе от недополученного внимания я отрываю кукле голову. Пусть кукле будет тоже больно. У маминой подруги испуганные глаза.
-Кристина, зачем ты ломаешь куклу? Мама больше не купит, если тебе она не нужна.
-Ха!
-Прости?...
-Забудет и купит!
А в голове стучит молоточками: «должна, должна, должна, должна. Если не хочет сидеть со мной, пусть покупает куклы. Ненавижу».
Меня, подло натворившую очередную пакость, мама оттаскала за уши и запихнула в угол. Мне два года, а уши горят, как у именинника в двадцать два. Мама гладит белье, уверенная в покорном исполнении наказания. Убедившись, что про меня забыли, я на цыпочках подхожу к маме сзади и со всей собранной мстительной силы кусаю ее за задницу. Вой стоял на весь район, а я получила знатную затрещину. На заднице у мамы остался шрам от укуса в форме моих крепких молочных зубов. На всю жизнь. Мамина жизнь рано закончилась и шрам исчез в процессе разложения тела. Моя жизнь пока при мне, и след от удара скакалкой на лице, полученный в первом классе, бледнеет едва заметным неровным полумесяцем. Тогда не было сотовых телефонов и я гуляла, как лох, до девяти вечера, когда всем можно было до десяти и одиннадцати. Часов у меня, кстати, тоже не было. Как все советские дети, мы узнавали время у прохожих. Может, прохожих было мало. Может, мы заигрались. Домой я пришла в двадцать два часа и получила скакалкой по морде, потому, что мама волновалась. Мне всю жизнь было непонятно, почему получила я, ведь не я же волновалась. И почему, если она правда волновалась, она просто не вышла во двор – я была там. Еще можно было крикнуть в окно, другие родители так делали. Но моя семья была особенной, в окно кричать это не комильфо, чай не деревня. То ли дело, скакалкой по лицу семилетнему ребенку – ни разу не моветон, ага.
Мне четыре и у меня новое развлечение. Я забираюсь на мебель и со всей дури падаю на живот прямо об деревянный пол. Бу-бух! От удара солнечное сплетение сжимается и не позволяет дышать. Воздух не поступает в мой тощенький организм, в глазах начинает темнеть, но мне почему-то не страшно. Мне хорошо. Вот-вот наступит полная темнота и тишина и я освобожусь от всех. Черт! Черт! Черт! Подлое сплетение очухивается от удара, расслабляется и впускает в легкие воздух. Воздух, пропитанный маминым недовольством. Ее лицо я вижу первым, что выявляет вновь обретенный белый свет.
- Так не пойдет, милая моя. Никто за тобой уследить не в состоянии. Надо тебя отдавать в сад, пока ты не убилась.
- Не надо меня в сад! Со мной сидит бабушка!
- И что толку?
- Она научила меня читать! Я читаю уже год! Ты много в саду таких видела? Не пойду в тупой сад! Не пойду!
- Так и читала бы. А ты что делаешь? Что ты вытворяешь, я спрашиваю? На меня смотри!
Смотрю. С ужасом. А вдруг правда отдадут в сад? Кошмар. Мама выходит, а я беру толстую книжку Бианки и сажусь ее читать. В ней рассказы про лес. Про замечательный лес с прекрасными зверями. Господи, почему я не родилась в лесу? Наверняка со зверями жить гораздо лучше, чем с людьми. Маугли тому примером. Где мой Киплинг? Ага, вот он. Господи, я всегда буду читать, все время, только пусть меня не отводят в сад.
В сад меня отвели. Я была в шоке. Там ходило по помещению стадо каких-то одинаковых детей. Они играли в игрушки. А что было делать мне?
Навигация канала - много прозы на любой вкус.
Номер карты 2202 2005 1113 0344 для тех, кто захочет поддержать канал и автора
