После того, как англо-французский флот в начале 1854 гг. вошёл в Чёрное море для соединения с турецким флотом, соединённый флот противников по численности и совокупной огневой мощи стал в несколько раз превосходить Черноморский флот Российской империи.
Это, с одной стороны, делало для Черноморского флота очень сложными дальнейшие наступательные операции и вынуждало его к принятию стратегически оборонительной позиции, а, с другой стороны, открывало англо-франко-турецкому флоту возможность как наносить удары в любой точке Причерноморья, так и обеспечивать содействие возможным операциям турецких войск. В качестве высоковероятного сценария нужно было рассматривать и появление в регионе франко-английских сухопутных сил.
В таких обстоятельствах Россия уже не могла рассчитывать на свободу военных операций ни на море, ни на его побережье. Поэтому перед ней объективно вставала задача возвращения контроля над Чёрным морем и обеспечения безопасности своих причерноморских владений от нападений с моря.
Очевидно, что сделать это силами военно-морского флота было, если не невозможно, то крайне затруднительно.
Поэтому Николай I приказал решить эту задачу силами армии. Этому благоприятствовали географические условия региона. Единственным морским транспортным коридором, связывающим англо-французские эскадры с их основными базами, были проливы Босфор и Дарданеллы. Русская армия, пользуясь своим подавляющим превосходством на суше, могла совершить переход через Дунай и Балканские горы, преодолеть турецкие оборонительные линии и занять как столицу Турецкой империи - Стамбул, так и черноморские проливы.
Данная операция, в случае её успеха, открывала перед Россией сразу множество возможностей.
Захват Стамбула, крупнейшего административного и экономического центра Турции, с большой вероятностью вызвал бы упадок духа турецких вооружённых сил и всеобщее восстание не только в христианских, но и в мусульманских областях Турции, что привело бы к её распаду на несколько небольших независимых государств. Следствием этого могли бы стать её полный выход из войны, упразднение как государства и раздел "турецкого наследства" между великими державами.
Вошедший в Чёрное море англо-французский флот оказался бы в ловушке, между русским флотом в Севастополе и русской армией в Проливах и Закавказье. Постепенно растратив все припасы, топливо и снаряды, и не имея возможности их пополнить, он бы потерял контроль над морем и вскоре неизбежно должен был бы сдаться российскому военному командованию, несмотря на свой численный перевес.
Потеря сразу двух больших эскадр, в том числе нескольких новейших винтовых линейных кораблей и фрегатов, стала бы потрясением для Британии и Франции как в военном смысле, так и в смысле впечатления, произведённого данным событием на их руководство и общественное мнение. Это само по себе могло бы вынудить их признать поражение в войне и выйти из неё.
Если бы англичане и французы решились на попытку прорыва с боями, через узкие черноморские проливы, сквозь ряды мощной крепостной и армейской артиллерии, и даже если бы она оказалась удачной, то всё равно они понесли бы при этом критические потери в кораблях и личном составе.
Попытка же организовать снабжение запертых в Чёрном море эскадр по сухопутному коридору через Малую Азию, была бы крайне затруднена. Пропускная способность турецкой дорожной сети, и без того относительно небольшой, а во время войны ещё и загруженной армейскими перевозками, в случае бегства султанского двора и турецкого населения из столицы, всеобщих восстаний и сопутствующего расстройства хозяйства, вряд ли оказалась бы достаточной для решения этой задачи. Не говоря уже о том, что двигавшиеся на север караваны могли быть перехвачены дальними набегами русской конницы из Стамбула и Закавказья.
При этом, следовало исходить из того, что англо-французский флот всё же успеет заранее ускользнуть из ловушки. Имея превосходство в скорости над наступающей с боями русской армией, он мог бы, получив новости о переходе русских через Балканы, своевременно свернуть все свои операции и сосредоточиться у Босфора, чтобы принять участие в обороне турецкой столицы, а в случае падения Стамбула отступить из Чёрного моря.
Но и в случае упреждающего отступления англо-французских эскадр Чёрное море вернулось бы под контроль Черноморского флота.
Вытеснив военно-морские силы противников обратно в Средиземное море, Россия вернула бы возможность наносить удары в любой точке черноморского побережья, а также могла бы снабжать по морю припасами и пополнениями армейскую группировку, занимающую Босфор и Дарданеллы. Также была бы обеспечена безопасность российского побережья: богатых торговых городов (Одесса, Таганрог), судостроительных центров (Николаев, Севастополь) и Черноморской береговой линии, устранена возможность турецкого десанта на Северный Кавказ для поддержки ещё сопротивляющихся горских народов или удара во фланг и тыл русской армии, действующей против турок в Закавказье.
В таком случае основные военные действия в Причерноморье противник вынужден был бы вести в Черноморских проливах, пытаясь выбить оттуда русские армию и флот, надёжно и совершенно безопасно снабжающиеся по теперь уже находящемуся в тылу Чёрному морю.
Подобный сценарий был бы крайне тяжёлым для противника и, возможно, снизил бы его интерес к дальнейшему ведению военных действий.
Таким образом, подготавливаемая операция была способна или принести России быструю победу в войне с Британией, Францией и Турцией, или резко изменить положение дел в её пользу.
Выполнение задачи было возложено Николаем I на его старого друга, самого прославленного полководца николаевского царствования, Ивана Фёдоровича Паскевича. Победитель Персии и Турции, усмиритель восставших поляков и венгров, он представлялся царю самым очевидным исполнителем, возможно, главной операции всей войны. А для самого фельдмаршала взятие Стамбула могло стать венцом военной карьеры и всей жизни.
Именно в переписке с Паскевичем царь ещё в 1834 году, во время международного кризиса, вызванного заключением Ункиар-Искелесийского договора между Россией и Турцией, описал своё видение действий России в возможной будущей войне с Британией и Францией:
"Последние наши Лондонские вести гораздо ближе к мировой, и даже кажется боятся, чтоб я не рассердился за прежние их дерзости. Отвечаем всегда им тем же тоном, т. е. на грубости презрением, а на учтивости учтивостью и, как кажется, этим и кончится.
Флоты воротились в Мальту и Тулон, но вооружения не прекращены; за то и мы будем готовы их принять.
Но что могут они нам сделать?
Много - сжечь Кронштадт, но не даром. Виндау? Разве забыли, с чем пришел и с чем ушел Наполеон? Разорением торговли? Но за то и они потеряют. Чем же открыто могут нам вредить?
В Черном море и того смешнее. Положим, что Турки, от страху, глупости или измены их впустят, они явятся пред Одессу, сожгут ее; пред Севастополь, положим, что истребят его; но куда они денутся, ежели в 29 дней марша наши войска займут Босфор и Дарданеллы!"
Тем не менее, даже зная о характере царя и его представлениях о том, как должна вестись разгорающаяся прямо на глазах война, Паскевич был против предстоящего похода на Стамбул и не хотел возглавлять его. Благодаря своему богатому военному опыту, он видел, что операция, несмотря на открывающиеся ей большие возможности, является очень рискованной, и поэтому не верил в её успех.
Он понимал, что турецкая армия, опирающаяся на продуманную систему крепостей и объективные географические препятствия - Дунай и Балканские горы, сможет оказать наступающим войскам достаточно сильное сопротивление, чтобы измотать их и существенно замедлить их продвижение, в это время пытаясь обеспечить себе дипломатическую, экономическую или военную поддержку тех или иных великих держав. Уже давно нащупав подобную стратегию в войнах против России, Турция применяла её постоянно.
На правом фланге (а позже и в тылу) наступающей на Стамбул армии останется Австрия, которая уже неоднократно показывала свою враждебность к России в ходе разворачивающегося противостояния. По мере того, как русская армия будет втягиваться в боевые действия на Балканском полуострове, всё сильнее будет расти опасность вступления Австрии в войну на стороне англо-франко-турецкого союза.
На левом фланге наступающей армии будет находиться контролируемое англо-франко-турецким флотом море, со стороны которого можно будет ожидать как турецкие, так и франко-английские десанты.
Таким образом, в ходе планируемого наступления могла возникнуть необходимость, помимо преодоления сильной турецкой обороны с фронта, одновременного отражения ударов австрийской армии с правого фланга и франко-английских десантов с левого фланга. Помимо ударов непосредственно по армии, стоило ждать и попыток прерывания линий снабжения, связывающих наступающую группировку с Россией.
И эта опасность будет устранена только после того, как русская армия займёт Проливы и, тем самым, изменит весь расклад сил на театре военных действий. То есть решающими факторами всей операции становились скорость и решительность её осуществления.
Настолько сложная задача, способная вызвать воодушевление у Суворова или Румянцева, в Паскевича вселяла уныние. Как и они, не проиграв в жизни ни одного сражения, Паскевич, тем не менее, не обладал такими же смелостью и уверенностью. Находясь глубоко в годах, он уже давно не испытывал радости от войн и опасности. Он предпочёл бы не рисковать вообще - ни своей славой и доверием царя, ни российским благополучием, испытываемым сейчас в войне сразу с несколькими великими державами.
После разгрома наполеоновской империи у России не осталось в мире противников, которые представляли бы для неё серьёзную опасность. Понимая это, и мировые, и региональные державы предпочитали не противопоставлять своё мнение позиции Петербурга и почти всегда были готовы уступить, если русская дипломатия проявляла достаточную настойчивость в своих просьбах.
А если России в это время и приходилось воевать, то всё ограничивалось быстрыми победоносными военными походами и территориальными приобретениями.
После каждого из таких походов николаевские полководцы, в том числе и Паскевич, возвращались в столицу за новыми орденами и титулами. И то, что всё будет именно так, было понятно ещё до того, как войска выступали в сторону неприятеля.
Постепенно привыкая к лёгким победам и праздничным парадам, Паскевич, незаметно для самого себя, ослабел духом и волей.
И когда Россия, впервые за несколько десятилетий, неминуемо должна была сразиться с равным противником, он надеялся, что и этот международный кризис может быть завершён при помощи переговоров.
Похожих взглядов придерживалась значительная часть военачальников, флотоводцев и высших сановников империи, вместе составлявших очень влиятельную группу. Общими усилиями они пытались убедить Николая Павловича не начинать войну сразу с несколькими великими державами, справедливо указывая ему на то, что такая война потребует от России огромного напряжения вооружённых сил и финансов.
Николай I тоже не желал, чтобы очередная русско-турецкая война перетекла в очередную мировую войну. При этом он, лично осуществляя руководство русской дипломатией, всё яснее осознавал, что только дипломатическими средствами достигнуть договорённостей с антироссийской коалицией и, при этом, остаться на прежних позициях, не получится.
Международные договорённости возможны в той мере, в какой каждая из сторон готова учитывать интересы другой. А эта мера, в свою очередь, прямо проистекает из соотношения сил сторон.
Русское преобладание уже давно вызывало зависть и ненависть остальных великих держав. Постепенно восстанавливая силы и уверенность после наполеоновских войн, они считали, что их внешняя и внутренняя политика более не должны согласовываться с Петербургом.
При этом, не решаясь выступить против России в одиночку, они давно искали возможности для объединения и совместных действий.
"Турецкое наследство" стало тем самым вопросом, вокруг которого это объединение, наконец, стало возможным.
Как когда-то города-государства Эллады, объединившись, неожиданно обнаружили, что могут воевать с Персидской державой, так и европейские великие державы, совместно выступив против России, сразу ясно увидели все преимущества, которые сулила им новая международная действительность, и спешили ими воспользоваться.
Их объединённые экономические, демографические и военно-морские возможности превышали российские. И даже на суше Россия не могла быть уверена в своей победе. Это понимали и не могли не учитывать и в европейских столицах, и в Петербурге.
Именно это новое соотношение сил и породило происходящие события.
Чтобы не допустить пересмотра Венской системы международных отношений и первого места России в ней, Николай I должен был разрешить этот кризис таким образом, чтобы показать, что сила и власть по прежнему у него, а не у европейских великих держав.
Эту позицию он уже изложил в письме французскому императору:
"Что бы вы ни решили, Ваше Величество, но не увидят меня отступающим перед угрозами. Я имею веру в Бога и в моё право, и я ручаюсь, что Россия в 1854 году та же, что была в 1812".
Теперь её нужно было отстоять. Если понадобится, то и посредством мировой войны.
Поэтому, несмотря на возражения фельдмаршала, Николай I настоял и на продолжении занятия Дунайских княжеств, и на походе на Стамбул, и на том, чтобы во главе его встал именно Паскевич.
Игорь Герасимов
