Мои «Канны 1920 г.» есть петля на моей шее, они загубят при первом удобном случае. Значит к этому нужно быть готовым…
Одну из, во-множестве, присутствующий на Дзене хвалебных статей о Сталине я прокомментировал информацией о том, как по велению вождя народов за не устроившую его книгу «Киевские Канны» расстреляли ее автора, командарма Кутякова.
Автор статьи со мной не согласился, заявив, что Кутяков был участником заговорщической группы Тухачевского.
Эта статья отвечает на вопрос, кто в этом споре прав. Или не отвечает?
Решать Вам.
Чтобы получить визуальное представление о комкоре Кутякове, лучше всего вспомнить эпизод из фильма «Чапаев», в котором тот на клубнях картошки объясняет комбригу Елане «где должен быть командир в бою?».
Василий Иванович боится, что «пуля-дура» лишит его не только близкого друга, но и лучшего комбрига дивизии, умного, отважного, беспредельно преданного Советской власти бойца».
Именно Кутяков послужил для Фурманова прообразом комбрига Еланя.
Именно он, Иван Семенович Кутяков возглавил дивизию Чапаева после его гибели и, пройдя горнила гражданской войны, дорос к 1937 году до звания комкора и заместитель командующего войсками Приволжского военного округа, которым командовал Дыбенко.
Кутяков был не только успешным и овеянным славой военачальником, но и писал книги, в которых рассказывал о своем пройденном пути.
Например, его перу принадлежит насколько книг о Чапаеве.
Седякин на активе центрального аппарата НКО СССР 9 июня 1937 г. говорил, о Кутакове:
«Он со страшной ненавистью говорил всегда о Тухачевском: «Это же не наш человек, это — враг. Разве можно ему доверять?» Он всегда говорил довольно крепкие вещи об Якире, об Уборевиче. Но я должен сказать, Климент Ефремович, что о вас и о т. Егорове он всегда выражался очень осторожно и говорил: «Нарком поддерживает вот этих, они держат его в своем плену»».
К материалам дела на Кутякова приложен его дневник, в котором тоже есть записи, характеризующие его взаимную неприязнь к членам фронды Тухачевского.
«7 апреля 1936 г. Был в Кремле 24 марта. Что хотел вождь, не ясно. Но, конечно, не случайно хозяин подчеркнул, что ведет со мной переписку. Но как они лгали, льстили, рисовались, доказывали, что если бы их не было, то в армии никакого прогресса не было».
В 1956 году генерал-полковник артиллерии Хлебников Николай Михайлович рассказывал:
«Будучи сам пролетарского происхождения, он (Кутяков) прежде всего поддерживал таких же борцов за революцию и недолюбливал людей «бывших», говорил об этом прямо и открыто. В частности, он не любил ком. войсками МВО Корка, называл его нередко «золотопогонником», высказывал иногда недовольство Тухачевским, называл его «белоручкой».
Со всей очевидностью надо сказать, что Кутяков не врал, когда на одном из допросов настаивал, что «политически никогда не сочувствовал Тухачевскому и Уборевичу, считал их «белой костью», представителями вновь нарождающейся военной аристократии»».
Из дневника Кутякова можно определить и период, когда Сталин переменил отношение к нему с благосклонного (коль скоро они состояли в переписке) на неприязненное:
12 марта 1937 г. Вождь не дает ответа уже на третье письмо. Неужели ему клевещут на меня, и он верит. Если так, тогда он не вождь.
Вы, наверное, обратили внимание, что в дневнике Кутяков, который писался явно не для чужих глаз (коль скоро в нем содержится фраза «Если так, тогда он не вождь»), комкор применил слово клевещут. На «сдали», не «нашептали», а «клевещут».
На мой взгляд, одна эта запись неопровержимо свидетельствует, что ни в каком заговоре Кутяков участия не принимал. Нет? Хотя то, что происходило вокруг, его удручало.
«9 января 1936 г. Конечно, к ведению войны СССР не готов ни политически, ни экономически, нам нужно выиграть хотя бы 3–5 лет. В Москве много арестованных военных, даже Ширинкин, герой гражданской войны… Все перепуталось.
27 августа 1936 г. Умер главком С. С. Каменев. Старик сделал свое дело и незаметно ушел восвояси. Вопрос времени, все там будем. Наступает время, когда все ветераны гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой, третьи, как Каменев, уйдут в могилу.
13 февраля 1937 г. Все перепутано, не поймешь, кто враг, кто друг.
Дневник дал подтверждение слов Седякина о негативном отношении Кутякова к Ворошилову.
«15 марта 1937 г. Пока «железный» будет стоять во главе, до тех пор будет стоять бестолковщина, подхалимство и все тупое будет в почете, все умное будет унижаться».
Кутяков не входил ни во фронду Тухачевского, членами которой были Гамарник, Якир, Уборевич, Корк ни в группу «ворошиловских холуев»: Белов, Каширин, Дыбенко. У него был собственный круг общения. Он приятельствовал с Седякиным, который написал предисловие к его книге «Киевские Канны», Ковтюхом и Великановым.
Их взгляды на происходящие процессы были, во-многом, схожи.
Так что причиной ареста Кутякова было именно намерение издать книгу под названием «Киевские Канны» и иначе оценить действия 1-й Конной армии против белополяков.
Об этом говорит, например, оценка этой книги Сталиным. На заседании Военного Совета при Наркомате Обороны в июне 1937 г. (после ареста Тухачевского и других) Сталин рассказал о мнении военных об этой работе.
«Говорят, дрянная, - сообщил Сталин. - Клима спросил - дрянная штука. Прочитал все-таки. Действительно дрянная штука».
Дело в том, что в своем труде Иван Семенович много и красочно рассказывал об организованности белопольских военных сил, их вооружении и выправке. И вместе с тем подвергал критике действия начальства, со своей стороны. Особенно в книге негативно вырисовывалась деятельность Первой Конной Армии и других крупных единиц военных объединений. По мнению вышестоящих военных чинов, книга носила крайне однобокий характер. Более того, когда книга была прочтена Буденным, он особенно возмутился написанным. Он утверждал, что в книге абсолютно не отражены конструктивные решения правящих кругов и тактические ходы в военных действиях. Буденный говорил о том, что данный материал нельзя пускать в печать, чтобы не смущать этими высказываниями молодежь. Ведь если опытному поколению по своей сути неприятны написанные в книге мысли, то молодые люди учатся всему, что видят или чувствуют.
На заседании актива центрального аппарата НКО СССР 9 июня 1937 г. Седякин, стараясь дистанцироваться от своего уже арестованного приятеля и оправдаться в написании предисловия к книге Кутякова, сказал, что «он написал дрянную книжку». «Преступную» - жестко осек его Ворошилов.
Седякин возражать не стал и после окрика наркома продолжил:
Преступную, как это для меня сейчас очевидно, о Киевской операции, называется эта книжка «Киевские [Канны]». Книжка довольно путанная. Когда она в 1-й раз попала мне в руки, было ясно, что путаная книжка. Но дальше, что тут со мной произошло, трудно мне это объяснить, но я главным образом сбился на чисто тактическое описании событий, которые, правда, довольно красочно и подробно описываются. 12-я армия, группа Якира, Конная армия там участвовали. Мне казалось, что он главный упор делал на беспорядки в командовании 12-й армии, в дивизиях, в бригадах, в группе Якира, задевал Конную армию. Климент Ефремович мне говорил, — я этого места там не видел, — что он обвинял Реввоенсовет Конной армии в преступном невыполнении приказов.
Я дал к этой книге предисловие, эту книгу как следует не проработавши, предисловие было благоприятное к этой книге. Дал я это в конце 1934 г., потом докладывал это предисловие Александру Ильичу. Кто-то мне сказал, что не следует в это дело путаться, что это нехорошая книга. Я говорю, что мне кажется, что тут не совсем это так. Александр Ильич сказал, что я доложу это народному комиссару. Потом, спустя много времени, я узнаю, что книга эта не будет выходить, и снова успокоился. И самому мне начало казаться, — а я забыл это самое предисловие, так оно было написано, — и мне начало казаться, что тут что-то не совсем ладно, а потом то, что она запрещена, значит, и говорить об этом нечего, что, значит, книга нехорошая.
Последнее время, не так давно, узнал, что было опять сделано распоряжение, чтобы эту книгу издать. Это меня дезориентировало. Как же это так, сначала запретить, а потом издать? Я пытался, не совсем крепко, вновь получить эту книгу, вновь получить предисловие, еще раз прочитать, но предисловия этого не получил и книги не получил, а нужно было получить и еще раз посмотреть, какие преступные глупости я мог там написать».
Тема книги постоянно всплывала и на военном совете.
Приехал Климент Ефремович и привез кутяковскую книгу, которую дал под большим секретом Уборевичу.
Сталин . Кто?
Мерецков . Нарком.
Ворошилов . Ничего подобного.
Мерецков . Я говорю то, что мне сказали. Я, как известно, лежал тогда больной. Уборевич дал эту книгу мне и сказал: «Почитайте и дайте ваше заключение». Я прочитал письмо Кутякова к редактору, прочитал предисловие т. Седякина, просмотрел страниц тридцать, пришел к Уборевичу и сказал: «Я совершенно не понимаю, в чем дело». Между прочим я с Седякиным много дрался по принципиальным вопросам боевой подготовки. Он меня проверял, я на его глазах проводил учения. Я сказал, что книга исключительная, тут против всех идет речь, против Сталина, против Ворошилова, против Конной армии. Я сам — конноармеец, если вы помните, Семен Михайлович.
Мерецков . Решили, что этот вопрос будут обсуждать в Москве. Приезжаю я в Москву, пришел к т. Клочко, стал просить, чтобы он дал мне самостоятельный экземпляр этой книги. Клочко объяснил, что он протестует против этой книги, что он ее дал наркому, что всем членам Военного совета будут розданы все документы фактические, что в архивах идет проверка и будет доказано, что написанное в этой книге — чепуха. Имейте в виду, что я — конноармеец, я могу выступить по этому вопросу. Встречаю Уборевича опять в Москве и спрашиваю: «Как с книгой Кутякова, к которой вы мне приказали написать заключение?» — «А вы знаете, что там разделывают Ворошилова, Якира и всю эту компанию, как они дрались на войне? Пусть напечатают, посмотрит народ». Так буквально было сказано.
Об этом писал в своем дневнике и сам Кутяков.
«26 октября 1936 г. Самара. Мои «Канны 1920 г.» есть петля на моей шее, они загубят при первом удобном случае. Значит к этому нужно быть готовым…
Кутяков был, видимо, очень бравым командиром, настолько, что вокруг его ареста возникла красивая легенда.
В книге Черушева «Элита Красной армии на Голгофе» говорится о том, что эта байка гуляла среди сидельцев Устьвымлага.
К тому моменту он занимал пост заместителя командующего Приволжским военным округом и находился в Куйбышеве. К нему поступила срочная телеграмма с приказанием немедленно явиться к наркому обороны Ворошилову. Кутяков хорошо знал, что ждет его по прибытии в Москву: немедленный арест. Он распорядился подать себе бронированный вагон, тот самый, в котором раскатывал по фронтам в период Гражданской, и отправился в путь. Ночью, на одной из небольших станций, где поезд по расписанию стоял не более, чем 2-3 минуты, к вагону, который был прицеплен в самом конце состава, подошла группа лиц в штатской одежде. Они приказали отцепить вагон от состава. Поезд ушел, а вагон остался одиноко стоять у перрона.
Сотрудники НКВД вошли внутрь, но были встречены там Кутяковым и его адъютантом. После энергичной потасовки в темноте тамбура, все товарищи из «органов» вылетели на платформу. Было решено подцепить вагон маневровым паровозом чтобы вывести его со станции, и где-нибудь в тупике арестовать неукротимого чапаевца. Однако, паровоз был встречен пулеметной очередью. Бронированный вагон был снаряжен на совесть.
Чекистам пришлось пойти на переговоры. Подняли на ноги военного коменданта станции и отправили его парламентером. Текст ультиматума был краткий: сопротивление бессмысленно, сдавайся! Кутяков потребовал в качестве подтверждения распоряжения об своем аресте телеграмму от самого Ворошилова, с которым он водил дружбу еще со времен Гражданской. А чтобы быть уверенным в том, что телеграмма действительно от Ворошилова, продиктовал перепуганному коменданту три вопроса, ответ на которые мог знать только Ворошилов. Среди них был и такой: «Кто жена тетки?». Поскольку два командира были приятелями, они знали общие шутки и прозвища в семьях друг у друга.
Поздней ночью на станции заработал телеграфный аппарат. Через некоторое время поступила и телеграмма от Ворошилова. Она содержала ответ на все три вопроса, а затем и такое распоряжение: «Приказываю сдаться и ехать в Москву. Во всем разберусь сам. Ворошилов».
Прочитав телеграмму, Кутяков устало сел, и сказал адъютанту, мотнув головой на графинчик коньяку: «Наливай! Там не предложат...».
На самом деле все было прозаичней.
Из воспоминаний И.В. Дубинского мы знаем, что, приехав из Куйбышева, Дыбенко хвалился, как он пригласил к себе в кабинет своего первого заместителя Кутякова, а там, спрятавшись за портьерами, уже ждали работники НКВД.
За книгу, понятно, судить нельзя. Поэтому для этой группы приятелей следователи НКВД придумали свою филиальную организацию «военно-фашистского» заговора, ввели ее через показания окончательно сломленного к этому моменту командарма Белова, и «белыми нитками» пришили связь этой группы с группой Тухачевского, которая на фоне их неприязненных отношений выглядит совершенно несуразной».
В сводке важнейших показаний арестованных по ГУГБ НКВД СССР за 13 февраля 1938 г. Ежов докладывал Сталину, что допрашиваемый следователями Ямницким и Казакевичем бывший командующий войсками Белорусского военного округа командарм 1-го ранга Белов назвал Кутякова и Седякина в числе лиц, входивших в «группу партизан».
«В беседе во время военного совета Белов упрекнул Ковтюха, что он, бывший партизан, связан с «аристократами» — Уборевичем и другими. Ковтюх заявил, что он связался с Уборевичем с санкции своих друзей по заговору — партизан, и что он знает об отношении Уборевича и других бывших офицеров к «черной кости, мужицким генералам» и не раскрывает им всех своих карт.
От Ковтюха Белов знал, что он входит в группу так называемых «партизан», в прошлом командовавших партизанами, в составе которой были, кроме Ковтюха Кутяков, Жлоба и Седякин (арестованы).
Белов по поручению военно-эсеровского центра установил постоянную связь с Ковтюхом, предполагая использовать его группу и связи среди бывших партизан в интересах своей организации для последующей (после антисоветского переворота) совместной борьбы с «аристократами».
Интересно, что Ковтюх тоже оказался прообразом одного из литературных персонажей – Кожуха из «Железного потока» А. С. Серафимовича, который называл командарма Ковтюха Е. И. «кремневым человеком».
Он оправдал эту высокую характеристику и в застенках НКВД, так и не дав признательных показаний.
Даже военная коллегия усомнилась в виновности Е. И. Ковтюха, и вернули дело в НКВД на дополнительное расследование.
Следователи расстарались.
Бывший следователь НКВД Казакевич на одном из допросов показывал:
«Я лично видел в коридоре тюрьмы, как вели с допроса арестованного, избитого до такой степени, что его надзиратели не вели, а почти несли. Я спросил у кого-то из следователей: кто этот арестованный. Мне ответили, комкор Ковтюх, которого Серафимович описал в романе «Железный поток» под фамилией Кожух. Из того кабинета, из которого вывели избитого Ковтюха, вслед за ним вышли Николаев и Ямницкий»
"Железный поток" я, к сожалению не читал. А Вы?
Так что истиной причиной ареста Кутякова была именно книга и только она. Кроме Кутякова за эту книгу поплатились жизнью близкие ему по образу мыслей военачальники: Седякин, написавший к ней предисловие, Ковтюх и Великанов, которых объединили в несуществующую организацию «группа партизан».
В этот цикл входят статьи:
«Смертельная схватка паука со скорпионом» о том, как развивались отношения Сталина и Тухачевского, кончившиеся для последнего на эшафоте.
«Тухачевский, Блюхер, Егоров и другие. Такие разные дороги на эшафот», рассказывающая о судьбах маршалов Блюхера и Егорова, командармов Белова, Каширина, Дыбенко, Алксниса и комкора Горячева.
«Смешнее чем рассказы Зощенко. Стенограмма заседания Военного совета при наркоме обороны СССР 1-4 июня 1937 г.», составленная из прямой речи военачальников.
