Начали бороться в Григории два отца. Один твердил, что стерпится-слюбится, что бабы — существа подневольные, не зря же им даже паспорт не выдают, думать они не могут, и созданы, чтобы детей рожать да мужу не перечить. Но тут же вспомнил, что покойная жена Мария работала наравне с ним, и умом блистала лучше всякого мужика.
Другой отец твердил, что время сейчас другое, дети другие, любовь у них чистая, настоящая. Это ему, Григорию, повезло с первой женой, она сразу по нраву ему пришлась, а другие-то мучились, поди, всю жизнь, да налево бегали. Хотя такой грех и за Григорием прослеживался.
Сидел Григорий, смотрел на Янека и думал, думал. Понял, что ничего он не понимает в этой жизни. Что всё время пытался заработать побольше, занять должность повыше, а дети повзрослели и стали чужими. Не знал Григорий, что происходит у них в головах, пока Макар не начудил со своим комитетом. Понял, что поздно уже воспитанием заниматься. Взялся за спасение. Да и тут проиграл. Не оценил Макар всех усилий отцовских, погнался за юбкой бабьей, отца чуть на тот свет не отправил.
— Я слушаю вас, Григорий Филиппович, — Янек нарушил молчание. Ему надоело сидеть в качестве объекта осмотра. Юноше казалось, что Григорий рассматривает его даже изнутри. Такой пронзительный был взгляд у Зоиного отца.
— Любишь, значит, Зою? — произнёс Григорий. — Что ж, благословлю я вас. Но знаешь, что терзает меня? Следователь так просто от вас не отстанет. Он как пиявка вцепился в это дело. Как поженитесь, уезжайте отсюда, тревожно мне, сынок. Не дай Бог, поймают тебя, так Зойка с ума сойдёт.
Янек никак не ожидал таких слов. От слова «сынок» даже вздрогнул. Юноша подошёл к Григорию, встал перед ним на колени:
— Благодарю вас, Григорий Филиппович, клянусь, Зою в обиду не дам, — произнёс Янек.
— Встань, — скомандовал Григорий, иди, зови баб. Плавать умеешь?
Янек удивлённо посмотрел на отца Зои и ответил:
— Умею.
— Ну, вот и хорошо. Бабу свою спасти сможешь, сейчас слёз будет столько, что выплыть бы и не утонуть, — произнёс Григорий Филиппович, улыбаясь.
***
— Зоя, — обратилась к дочке Евдокия, когда вошла в комнату Янека. — Что бы сейчас не порешал отец, тебе нужно домой. Месяц почти ждать. От людей ничего не скроешь. Неправильно это. Или ты уже согрешила?
Мачеха сверлила Зою взглядом, та опустила голову и ответила:
— Не согрешила, но мне тяжело. Я так сильно люблю его, что не могу больше так жить. А он бережёт меня. Стыдно мне за свои мысли, маменька.
У Зои потекли слёзы.
— Вот поэтому и нужно тебе домой, чтобы не стать позорницей перед собственным мужем. Мужики злопамятные. Вспомнит тебе Янек потом всё. Да и мы с отцом понесём перед Богом наказание, за то, что ума не дали тебе, не уберегли. А мне нельзя сейчас Боженьку гневать, Зоя. Ребёночек у нас с Гришей будет.
Зоя быстро вытерла слёзы. Посмотрела на живот Евдокии и произнесла разочарованно:
— Так вот почему отец выгнал меня, не нужна я ему теперь. А ещё домой меня забирать собрались, нет уж. У вас скоро будет кем командовать.
Евдокия не ожидала такой реакции от Зои и оцепенела.
А Зоя, словно пришла в себя от какого-то помешательства, бросилась к мачехе, хотела обнять, но та оттолкнула её, закрыла лицо руками и зарыдала.
Зоя опять приблизилась к Евдокии, обняла её:
— Простите меня, маменька, за слова мои невежественные. Я же всю жизнь этого ждала. Хотела сестрёнку или братика, думала, что вы добрее станете, если ребёночек появится. Рада я очень, любить буду малыша. И Макар обрадовался бы, но он видит всё с небес, радуется с нами.
Евдокия Степановна взглянула на Зою заплаканными глазами:
— Жив Макар, — произнесла она.
Продолжение тут
Другие мои рассказы можно прочитать здесь