Ранее: Огородные страсти.
Ежегодно мы ездили на Военвед сбивать колючки и другую растительность на военных арсеналах и вблизи их. Обычно кого-то из девочек назначали старшей, и она смотрела, чтобы дети работали на совесть, не разбегались. Нельзя было подвести наших шефов. Я тоже ездила в составе таких бригад ежегодно.
Утром за нами приходила машина, мы до обеда выполняли свою норму и нас привозили в детдом на обед. Иногда нас забирали и после обеда, тогда ребятам разрешалось после работы поплавать в их бассейне что для многих было большим удовольствием.
Река находилась в трех или более километров от детдома, а свой бассейн, который находился на территории детдома у столярных мастерских, почему-то не разрешалось наполнять водой. Только один раз я помню, как этот бассейн функционировал и сколько радости он доставил детям. Было одно удовольствие наблюдать за детьми. Я почему-то не плавала ни в своём бассейне, ни в Военведовском.
В Военведовском понятно, там, когда девочки начинали купаться, то солдатики тут же оказывались зрителями, а я была не любительницей таких зрелищных мероприятий и тоже сидела на лавочке у бассейна. А в детдомовском может потому, что он был мал и желающих купаться было очень много.
С нашим бассейном связан один случай, который я до сих пор не пойму к каким отнести плохим, или очень плохим. У нас девочка была Света, моя ровесница, от которой еще в роддоме отказалась мать из-за черного пятна в половину лица. Если бы не пятно, то девочка действительно красивая.
В тот день мы стояли с ней рядом возле бассейна, смотрели как малыши радуются, как ныряет наш Вадик Решетов, как отмечали девочки, с самой красивой фигурой среди мальчиков. Я раньше этого не замечала, а здесь со Светой отметили, что девочки правду говорили. Света, вдруг, поворачивается ко мне и говорит какая я красивая. Я ей говорю, что не я красива, а она. Я говорила от души, ведь она действительно была красива, а пятна её я не замечала.
Она была не только красивой, но и доброй девочкой. А Света при моих словах заплакала, сказала, что я над ней издеваюсь и ушла. Я не сразу поняла почему так она восприняла мои слова, и какую боль она испытывает. Я сказала то, что сама видела и чувствовала, и никак не хотела обидеть её. А вот обидела. Я пошла за ней, но она попросила оставить ей. Потом я сколько раз пыталась исправить как-то эту ситуацию, но у меня так и не получилось. И это сидит во мне до сих пор.
Так вот в том году у нас тоже должны были быть работы на Военведе и нам прислали машину за детьми. Я случайно оказалась у ворот, когда машина въехала на территорию, остановилась и из неё выглянул из противоположной мне стороны кабины солдатик, встав на ступеньку. Я не знаю, что со мной случилось. Внезапно у меня запульсировал весь организм, сердце, казалось, сейчас выскочит из груди, мне стало мало воздуха, а в голове стучало как метроном: - «Он! Он! Он!».
Солдатик был красив, глаза голубые, голубые, как небо над ним, на голове русый ежик и улыбка, как у Гагарина. Я стояла как вкопанная и ни с места. Он что-то спрашивал, а я только смотрела на него. Не знаю, когда опомнилась, только ощутила себя уже в кузове машины, когда уже все дети собрались и мы тронулись с места.
Он ежедневно возил нас на Военвед и обратно, с нами ездил еще один офицер, ответственный за уборку территории Военведа и его арсеналов от сухой и вообще от всякой растительности. И каждый раз моё сердце выдавало: - «Он! Он! ОН!». Уже все видели, что я неравнодушная к нему, но тем не менее, я всегда садилась в машину последней и спрыгивала с неё первой, чтобы не привлекать его внимания.
Когда сбивали колючки, то я уходила со своей лопатой в самый дальний конец участка, чтобы не находиться рядом с ним. Даже, если хотела сильно пить, и тогда не шла туда, где он сидел рядом с баком для воды. Терпела. Колючку рубила, не переставая и не отдыхая до самого отъезда, за мной только успевали её собирать и отгребать в кучу.
Иногда офицер сам приносил мне воду или просил остановиться, но я, выпив воду и перекинувшись с ним несколькими словами, продолжала свою работу. Уже поспели абрикосы и в конце работы нам приносили их целое ведро на всех с Военведского сада. Дети накидывались и в одно мгновение в ведре не оставалось ни одного абрикоса. Я никогда не кидалась в эту кучу. Может просто взрослая была, может еще что, но мои ровесницы не стеснялись.
Офицер и солдатик насколько раз наблюдали эту картину, а потом стали оба угощать меня урюком из своих головных уборов. Офицер из фуражки, а солдатик из пилотки, эти абрикосы они сами ходили собирать отдельно от того ведра, которое приносили другие солдатики. Мне было очень неуютно от этих приношений, но брала и всё тут же исчезало в детских ручках. В этом случае что-то доставалось и мне.
Эти работы закончились, машина с солдатиком перестала приходить. Я изнывала от того, что теперь не вижу его совсем. Сестренка знала о моих переживаниях, между собой мы звали его Фокой, по номеру автомашины - сорок пять сорок два ФО. А так по имени он был Геннадием.
Пока мы ездили на работу на Военвед, к нам стал ходить офицер с Военведа, наш электрический котел на кухне стал время от времени барахлить, а он разбирался в электрике. Я тоже иногда дежурила на кухне в те дни, когда он приходил.
Мы с ним шутили, перекидывались остротами, нормальные человеческие отношения, как с дядей Петей или с кем-то другим. Я звала его дядей Сашей. Мне часто приходилось зачем-то ходить к тёте Клаве вечером, вроде как ключи от кухни отдать. Директор сам отправлял меня с ним и встречал. Как-то сестренка сказала, что видела машину Фоки, которая проехала мимо нашего детдома за железнодорожный мост за городом, там тоже были какие-то военные объекты.
Я стала ждать эту машину на обратном пути, усевшись читать книгу на дувал, где он примыкал к стене конторы. Читала книгу и ничего не соображала, всё прислушивалась к звуку мотора. Поняла, что звук мотора его машины легко отличила бы от других. Когда уж он действительно возвращался и увидел меня на дувале, то побибикал. Я, даже не подняла головы от книги, а когда он проехал, пошла по своим делам, но внутри меня всё пело и ликовало.
Так было не очень долго. Вечерами я встречала его на том самом дувале, а когда его не было, горевала, но надеялась, что на следующий день увижу снова. А он так и бибикал мне. Но в какое-то время он перестал ездить мимо нашего детдома, и я сильно запереживала по этому поводу. Но в школу ходила, все свои дежурства отрабатывала на совесть, опекала малышей и готовила с ними сценки для будущего концерта.
А однажды я не выдержала и написала ему письмо с предложением переписываться, и он ответил. Адрес я дала не детдомовский, а моей одноклассницы, с которой я заранее договорилась и фамилию изменила, оставила только своё имя. Так он не знал с кем переписывается.
Конечно, я в письме не признавалась ему в своих чувствах, писали о чём-то отвлеченном, а он спрашивал, чем я занимаюсь. Я спрашивала его о том откуда он, есть ли родители, братья, сестры.
Однажды я интуитивно села на свой наблюдательный пункт на дувале и он там действительно проехал и побибикал мне, а в письме написал, что сегодня он машинным гудком приветствовал мою тезку. Радости моей не было предела. Он знал моё имя! И это мне Он бибикал!
Далее: Почему так всё сложно?
К сведению: Это одно из моих воспоминаний на моем канале "Азиатка" , начиная со статьи "История знакомства моих родителей". За ними следуют продолжения о моей жизни и жизни моей семьи. Не обещаю, что понравится, но писала о том, что было на самом деле.