По возвращении повелителя из венгерского похода все присутствующие в Топкапы дамы и господа успели переобуться в прыжке. На первом же допросе выясняется, что никто из них не желал зла исчезнувшей супруге падишаха.
Махидевран после успешного внедрения своего агента к шехзаде Мехмеду, заверяет Бали бея в том, что не может сделать ничего, что могло бы повредить ее сыну. Кто бы сомневался, все только на пользу будущему династии в одном флаконе.
Хатидже лепечет что-то невразумительное о сороковинах со дня смерти Ибрагима, в течение которых она поклялась убить Хюррем. А потом ни-ни. После сорока дней были ласки и поцелуи в десны при каждой встрече.
Шехзаде Мустафа, пометивший каждый угол словами о том, что за его ссылкой в Амасию стоит Хюррем, утверждает, что ничего такого не говорил и даже не думал. За всем в этой империи стоит только повелитель. И, как всегда, указующий перст в небо – любимый жест старшего наследника.
Шах Султан тоже от следака подушкой отмахнулась, но одну интересную фразу Бали бею все-таки высказала. Суть была в том, что волки позорные могут рыть и искать сколько хотят и даже султаншу унижать допросом, но толку от этого не будет.
По словам Шах Хубан, повелитель никогда не накажет члена великой династии Османов. Пройдет немного времени, и боль падишаха утихнет, вечно это продолжаться не может.
Султанша очень непрозрачно намекнула на члена династии, значит, ей было известно, что не разбойники с большой дороги напали на Хюррем. Махидевран уже выпадает из списка подозреваемых, она членом великой династии не сподобилась стать.
Мустафе похищать ненавистную вражину, охраняя столицу, дворец и гарем повелителя, тоже было не с руки. Хотел бы, из Амасии достал спокойно. Да и Шах Султан своего блаженного шехзаде никогда даже намеком не выдала бы.
Шах Хубан с самого начала знала о том, что в похищении Хюррем виновна ее младшая сестренка.
В день пропажи Хюррем Хатидже была впервые за много лет откровенно весела. Смеялась, примеряла новые сарафаны с кокошниками, черного цвета в нарядах не наблюдалось.
С чего бы вдруг так преобразилась несущая вечный траур султанша? То же самое спросила у Хатидже старшая сестра и услышала в ответ, что Хатидже нет дела, до того, что там с Хюррем, пропала она или нет.
Шах Хубан всегда было достаточно одного взгляда на сестру, чтобы сделать выводы. Она очень даже обратила внимание и на внешний вид Хатидже и на яркие наряды, которые та разглядывала.
Султанша помнила слова о том, что траур сестры закончится только со смертью Хюррем. Сама Хатидже твердила о том, что, только отомстив Сулейману, она обретет покой. В тот день по всему было видно, что покой обретен.
Хатидже еще будет изрыгать легкие вспышки пламени на допросах, да и то не сильно. Она сделала все, что хотела, и была спокойна как удав впервые за много лет.
Однако усидеть на месте после такой удачи болезненная султанша была не в состоянии. Трудно сказать, что стучало ей в сердце, останки Ибрагима, или что-то более веселящее.
Хатидже не выдержала и поперлась мириться с братом. С лицом просветленного гуру она вещает о наболевшем. Теперь они с Сулейманом оба пострадавшие, а, значит, потерпевшие. В состоянии экстаза султанша даже назовет повелителя братом, вспомнит папу с мамой и династию, куда без нее-то?
Сулейман тоже не раз слышал и даже знал о мечтах сестры приблизить его к своему вдовствующему состоянию. Но почему-то радость на лице сокровища переорет голос разума у повелителя. Он кинется обнимать вновь обретенную сестру. Даже Бали бею после этого визите не были даны указания хотя бы последить за Хатидже.
Шах Султан не было резона сдавать сестру. Как-никак, династия Османов, хоть и с наглухо заколоченным разумом. Бонус в виде дворца старшая сестра уже обрела, если бы не промашка с кормилицей, продержалась бы у дворцовой кормушки еще долго. Да и Хюррем она от души за что-то ненавидела.
