Юлия Александровна Т., 67 лет, пенсионерка.
Нда… А ведь еще недавно совсем я замечала смену времен года. Все ждала чего-то нового, радовалась, как ребенок… Больше всего любила весну и лето, живую природу, дачу с благоухающими цветами и буйной зеленью, ухоженные грядки без единого сорнячка. Вечерние чаепития с соседями после долгого и нудного труда. Да и в городе было неплохо: одна на свободе в трех комнатах. Муж Сережа умер почти двадцать лет назад, душа уже отболела. Сын с невесткой и двумя внучатами в гости то и дело приходили, и я к ним тоже, разумеется не с пустыми руками… На лавочке с товарками посиживала, семечки поплевывала, трепалась, да сплетничала…
Но нынешней ранней весной все это куда-то девалось. Появилась грусть, сжимающая грудь, ком в горле, ну такой, знаете, когда плакать хочется. Каждое утро теперь начиналось с ощущения вбитой в грудь тоски и слез. С чего все это? Наверное, осознание прежней, неправильной и глупой жизни? Да и какая, собственно у меня была жизнь? Окончила педагогический институт, годик в школе проработала учителем математики. А потом одна хорошая знакомая Любка сманила продавцом в ювелирный магазин. И родители мои обрадовались такому «счастью». Хотя, в те советские времена отношение к продавцам было двояким: в глаза перед тобой лебезят и заискивают, а за глаза на тебе клеймо ставят «торгаш». Ну торгаш-не торгаш, а жили как баре: дом полная чаша. Да еще и Сергей, покойный, водителем в Управлении торговли работал, тоже вносил свою лепту.
А потом все наперекосяк… Торгашами полстраны стало, как не больше. Дефицит вроде как исчез, зато цены взлетели, а качество упало ниже плинтуса. Сергей работу потерял, потому что начальника Управления хлопнули на какой-то разборке… А я за свою работу держалась зубами и ногами. Этот магазин, как ни странно, до сих пор существует. Ну держалась и что дальше? Что я, кому-то пользу принесла? Нет я всегда была жесткая и жестокая. Когда Сергей парализованный лежал, я даже подойти к нему лишний раз брезговала. Нанимала для него сиделок. Вот они и нянчились с ним. Даже когда очередная сиделка посреди ночи сообщила мне о его смерти, моей первой мыслью было где нанять того, кто проведет все эти страшные и скорбные процедуры.
Ждала я прихода нынешней весны, думала мне на душе будет лучше. Рано не поехала. Обычно с конца апреля у нас дачный сезон открывают. Но я никак раскачаться не могла. Сижу и сижу дома. Только с утра пораньше в магазин сбегаю, поесть куплю, чего попроще, чтоб с готовкой не возиться. И опять в свою любимую постель перед телевизором или в кресло.
Сын, здоровенный мужичина, во-первых, все свои ключи потерял, в том числе от дачи, Во-вторых, весь изнылся, когда туда поедем, да еще мне открытым текстом мои личные ключи попросил. Да еще и за меня переживать стал, мол изменилась ты, мать. Давай я тебя к врачу увезу, пусть обследуют. Ах ты, говорю, сученок, ты мать-то хочешь в дурку отправить и хозяином заделаться?! Вот уж хрен тебе с твоим семейством!
Потом, когда на деревьях уже появились настоящие, но пока еще нежные листочки, я решилась поехать на дачу. Выстояла утомительную очередь на автовокзале с владельцами детей и собак. Приехала. Боже мой! Весь участок, будто бы и не перекопанный с осени, зарос одуванчиками. Ну вот и все, прощай, моя дача и память о Сереже… Мне всего этого не осилить, но просить кого-то и общаться с кем-то я категорически не хочу. Но, мое «не хочу», оказывается мало кого волновало. Пришкандыбала со своей клюкой председатель садового товарищества.
- Ой, Юлечка, а я уж думала с тобой чего-то случилось и на телефон ты не отвечаешь! – запричитала председательша. – Слава Богу, жива-здорова приехала! Болела, что ли?
А у меня такая жуткая тоска на душе, что никакой рожи видеть не могу возле себя, не то разговаривать.
- Да говорю, приболела, сейчас все проверю и обратно уеду.
А та, cyka , таким елейным голоском и говорит мне:
- Юля, посмотри у тебя все одуванчиками заросло, ведь все это потом по всем участкам полетит! Может попросишь кого, с триммером, пусть поскашивают, вон у Паши есть!
А я психанула, ключи ей швырнула под ноги, на, говорю, владей, пользуйся! Зови своего Пашу с триппером!
И вся в слезах, пошла на автобусную остановку.
Первым делом отключила и домашний и мобильный телефоны. Занавесила окна, чтобы в них не лезло навязчивое яркое солнце. Легла в постель и ну рыдать! Я уж и счет времени потеряла… Смотрю сумерки уже… Вроде полегче стало, слезы отступили. И даже немного поесть захотелось. Заварила баночку пюре быстрого приготовления. Съела и сижу на кухне, подперев голову… Думаю об одном и том же: и жизнь зазря прожита и впереди ничего светлого не маячит.
Ой, как тошно, грудь болит, будто кол вбили… Тошнит… «Скорую», надо «Скорую»… Включила домашний телефон, набрала «03», все рассказала, как могла. Приехали быстро два молодых парня. Молодцы, как у них работа спорится. И кардиограмму сняли и давление померяли и тест какой-то тропониновый сделали. Нет говорят у вас никакого инфаркта, но мы вас все равно полечим. Дали сразу три таблетки под язык, укол в вену сделали, горячий такой, аж по всему телу жар пошел. Магнезию, скорее всего. На все про все минут двадцать ушло, а мне уже захорошело и парни быстро уехали, не оставив никаких пустых ампул. Сон на этот раз был спокойный и приятный.
Вот так я сначала к «Скорой» привязалась. Но ведь и они не дураки: запомнили мои данные и больше ничего, кроме глицина не предлагали. А куда он мне нужен, их глицин…
Сынуля пристал, как банный лист, то звонит, то приходит, мол давай я тебя к частному доктору свожу! Деньги сам заплачу и на учет тебя никуда не поставят. Ладно, согласилась я. Привез он меня в какой-то частный медцентр. Ой, вот ни разу в жизни в таких конторах не бывала. С меня, как с большой начальницы чуть ли не пылинки сдували. Девица какая-то отвела прямо к кабинету, я-то думала очередина будет. Так ведь нет, прямо сразу в кабинет меня завели. Смотрю, за столом мужик сидит в белом халате, как министр: холеный, полный, в золотых очках и волосы с проседью на аккуратный пробор зачесаны. Сына попросил выйти. А для меня изобразил на физиономии приветливую улыбку.
- Здравствуйте, Юлия Александровна, меня зовут Борис Олегович, я психотерапевт. И я предлагаю вам просто, в свободном стиле, рассказать про свою жизнь, свои проблемы, что у вас плохо. Вы согласны?
- Нет, - говорю, - не согласны. Я с чужими мужиками я не откровенничаю. Да и с покойным мужем не имела такой привычки. Вы мне, мил человек, выпишите рецептики и уйду я от вас с Богом! Оставьте меня все в покое!
- Погодите, - пробасил Борис Олегович, рецепты я должен выписывать не на что попало, вы тоже должны меня понять.
- Настроения, - говорю, - у меня нет, чтобы с вами объясняться. Жалоба у меня одна: настроение плохое и жить не хочется. Вот и пишите свои рецепты. А бесед у нас с вами не будет.
Доктор нервно передернул плечами и что-то начал писать на бланках.
Короче говоря, купил мне сын все выписанное. Две коробочки маленьких. Начала принимать по инструкции. Теперь настроение плохое стало не с утра, а к вечеру. И сон ни черта не шел. Суетливость какая-то появилась. Руки стали дрожать как у алкашки. Да пошли вы на хер, говорю, со своим лечением, не поленилась, каждую таблетку выковыряла и в унитаз спустила.
Сны стали сниться какие-то страшные и тоскливые. Полностью-то я их не запоминала, но отрывки помнила. Кто-то все руки ко мне тянет. Единственное, что точно помню, мой покойный Сережа смотрит на меня укоризненно так и все к себе зовет, мол, чего тебе тут делать-то. Видишь, как тебе плохо-то здесь!
А я сразу просыпаюсь, молюсь, как умею.
В церкви была, с батюшкой беседовала. Рассказала ему все, и про сны тоже. Он ответил, что никакой это не Сережа был, а дьявол в его обличии. Они хотят, мол, душу твою в ад затащить. Ты, говорит, сестра, исповедуйся и причастись. А я побоялась свои грехи умножить и не пошла ни на исповедь, ни на причастие. Есть у меня дома книжонка о том, как подготовиться к этим таинствам. Но там все по-другому написано. Исповедь – это не просто пересказ батюшке своих грехов и причастие – не употребление вина с кусочком хлеба. Ты должна не просто осознать свои грехи, а со слезами раскаяться в них. И при этом, у тебя должны быть решимость не повторять ничего подобного. А тот батюшка, видимо просто за деньги работает, раз всех подряд к причастию допускает и грехи отпускает всем подряд, на автопилоте, безо всяких епитимий.
Опять сын звонил. Расспрашивал, как и что. Все, говорю, прекрасно. Спрашивал, можно ли приехать со всем своим семейством, но я ответила категорически «нет». Иначе опять мне никакого покоя не будет. Вроде как обиделся. Ну и обижайся, мне сейчас не до тебя.
Слушала радио. Ну как слушала, урывками только. Я же после этих таблеток сраных днем ни сидеть, ни лежать толком не могу, вот и шляюсь по квартире. Ну и прозвучал там такой отрывок крошечный: «…В поисках смысла жизни». И запало мне это в башку. Какой, к херам смысл жизни? У меня какой? Нет его и не было никогда. Да я и не думала о нем, откровенно говоря… А вот сейчас-то задумалась… Если уж в большинстве прожитой жизни его не было, то уж сейчас-то и подавно его не будет. Пустышка я, грешница, которая грехи свои исповедать не может! А что меня ждет там впереди, после кончины? Может и нет там никакого рая или ада? Может там есть просто бессмертное продолжение жизни, вот и все? Да скорее всего… Во всяком случае, никто еще не вернулся оттуда и не рассказал.
Кто я такая? Грешная никчемная старуха. Пустышка старая. На что я способна? Сидеть с другими старухами, сплетничать и разговоры вести пустые? Ругаться и скандалить почем зря? Вон с председательшей и с сыном рассорилась на пустом месте из-за этого участка чертова. На ровном месте, считай…
А как же уйти-то? Повеситься? Ну уж нет, Иудину смерть принять? А потом, висельники очень страшными становятся. Я еще с детства помню, как хоронили девицу одну, повесившуюся. Лицо черно-зеленое у ней было. Я тогда, наверное, ночи две не спала, все казалось, что придет ко мне эта висельница страшная.
Отравиться если… Это тоже не выход. Может и не умру, а только намучаюсь
Вены порезать? Нет уж, я крови боюсь!
Остается только прыгнуть из окошка. Седьмой этаж. Вниз головой, вот и все. Гарантированная смерть. Вот я так и сделаю! Секундная боль, конечно будет, а там сразу смерть наступит… Вот и хорошо!
Записку написала, как положено, мол в моей смерти никого не винить, прощения у всех попросила. Да, и приписала, что теперь участок принадлежит сыну с семьей.
Вот и все…
Пошла на балкон. Думала, что прямо сразу рыбкой и нырну. А нет, страшно стало! Так страшно, что ноги прямо прилипли к полу. На, я же баба-то настойчивая. Взяла и села на балкон, ногами в сторону улицы. Чувствую, что со страху прямо все тело будто парализованным стало. «Ну все, давай, прыгай уже!» - приказывала я себе. А вот все что-то не прыгалось никак. Вижу, народ на улице собрался, все чего-то орут, мне не слышно, но понятно, что отговаривают. Тапки с ног слетели. Крик и визг стали громче. А я им кричу: «Уходите отсюда, сейчас упаду, убью кого-нибудь!». А сама вцепилась в края балкона и сижу ни жива, ни мертва. И вдруг вижу, спускаются ко мне сверху ноги в солдатских высоких ботинках и каааак пнут меня! Хорошо я сидела прямо напротив открытой балконной двери в квартиру. И влетела я аккурат туда. Затылком и спиной хряснулась, аж звезды в глазах полетели. А этот мимо меня прошел дверь открывать. И зашла ко мне целая орава: полицейские и вроде как МЧСники и трое врачей – молодых амбалов со «Скорой». Врачи сразу ко мне ринулись. Ну и давай давление мерять, да меня всю ощупывать. А третий, он, видать, главный у них, начал меня уговаривать в какую-то больницу ехать, сотрясение исключать, а потом, в другой больнице, справку получать, что я вменяемая. И так он меня заговорил, что согласилась я. Сначала в Девятую больницу приехали, сотрясение исключили, сказала, мол, все хорошо. Поехали в другую больницу. Долго ехали. И поняла я, что в «дурку» меня везут, задергалась я, занервничала. Но двое парней, между которыми я сидела, стиснули меня с обеих сторон, так что ни рукой, ни ногой не пошевелить. А уж о том, чтобы убежать и речи не шло. Приехали, наконец-то… В приемнике доктора говорили о чем-то не понятном, на своем языке. Потом две медсестры или санитарки взяли меня под руки и повели. Я оглядываюсь и кричу докторам, мол, как же так, вы меня сюда только за справкой привезли. А доктор «Скорой» отвечает, что так надо для справки.
Ну и поняла я, что мне врут наглым образом. Попыталась я трепыхаться, да куда там! Привели меня в палату без двери.
Вонища ссаниной такая, что аж слезы текут. В кресле баба сидит жирная на входе, наблюдает, значит. Уложили меня в кровать и быстро привязали за руки и за ноги. И не повернешься в такой позе. И вот тут я уже сама попросила, мол, отключите меня, поставьте мне снотворное, да покрепче, чтоб до утра не просыпаться. Сделали, как положено, буквально через пять минут капельницу принесли. А через пару минут отключилась я. Просыпаюсь, смотрю – светло. А вскоре и доктор подошла. Пожилая, ласковая такая. Ну что, говорит, Юлия Александровна, отвязать тебя? Смотри, если в окна начнешь кидаться, так имей в виду, что с решетками они у нас и стекла небьющиеся, даже вены не порежешь осколками.
- Ни Боже мой, - отвечаю, - я уже дома напрыгалась, хватит уже.
- Ладно, отвязываем, но пока еще до завтра побудь здесь.
- Ну что же делать, побуду?
- Лежать и отдыхать.
А больных, кто курит, раз в час в туалет отпускали и выдавали по сигаретке.
Ну и я, хоть и не курящая, могла в туалет выходить, который без окон, без дверей. Хоть какое-то развлечение…
И пока в «наблюдалке» так и не познакомилась ни с кем. Там же одни дуры сплошь лежат. Хотя, наверняка я заблуждалась, боялась просто.
На следующий день, меня перевели в обычную палату, правда, на восемь человек. Вроде бы, все вменяемые. Ни одной дурочки я там не увидела. Нашла с кем пообщаться и по коридору походить. Там в коридоре и телевизор был, но показывали исключительно идиотские сериалы.
Раз в неделю можно было позвонить по таксофону. Да, не по телефону, а именно по таксофону. Сына попросила принести общую тетрадь, парочку ручек, чаю и конфеток.
Принес, умница мой, все принес!
И на посещение ко мне стал приходить регулярно, ну раз-то в неделю точно. Поесть приносил. А это очень важно: питание-то там не ахти какое, не соленое, приготовленное плохо. Я и с девчонками делилась, несмотря на запреты.
А потом меня перевели в четырехместную палату. Вот теперь, жизнь стала намного лучше. Перестал преследовать запах ссанины. А настроение улучшилось. Нет, верно улучшилось. Жизнь показала все свои краски. Поначалу мне кололи какую-то дрянь, от которой скручивало всю и спать хотелось ужасно, потом, слава Богу, прекратили. Мы с лечащим врачом долго подбирали подходящий мне антидепрессант. Подобрали в итоге. И стала я, как новая. И бодрость появилась и настроение стало нормальным, мысли дурные ушли. Потом перевели меня в четырехместную палату, уютную, как домашнюю. Предлагали в пробный отпуск на выходные отпустить, но я что-то побоялась. А чего боялась, и сама, дура, не пойму. Ну а потом и выписали меня. Хоть я и отлично себя чувствовала, а перед соседями как стыдно было за попытку того прыжка с балкона, и словами не описать!
Теперь я чувствую себя прекрасно. Ключи от садового дома нашли. С сыном, невесткой и председательшей помирились. В общем, жизнь кое-как наладилась, а настроение паршивым становилось, когда вспоминала свои фортели дурацкие. Ну, а потом и фортели свои я из памяти вытеснила. Вот и живу теперь, как обычная старушка.
А мораль сей басни такова, что жизнь не нами была получена и не нам ею распоряжаться!
PS Все имена, фамилии, отчества изменены
