Странный всё-таки праздник Новый год! Не говорим уж о том, что в православии он приходится на Рождественский пост. Не все его соблюдают и даже не все о нём знают. А всё-таки странно… Ведь каждый раз вышеуказанный праздник убавляет дни всякого человека, а значит, заставляет задуматься о времени и смерти. Выпивать шампанское на пороге вечности, которая глядит на нас в странную пору новогоднего безвременья, значит, в чём-то, пусть и отдалённо, уподобляться героям пушкинского пира «Во время чумы».
Иррациональная сумасшедшинка, которая кроется во всеобщем праздновании Нового года, усиливается в российской глубинке и в российской безнадёге. Ведь как раз от безнадёги очень хочется уже, как полагается, приняв на грудь, ещё накатить по маленькой. А потом ещё и ещё.
В фильме, действие которого происходит в безнадёжно засыпанном снегом Екатеринбурге, напропалую пьют и матерятся. Российская глушь становится своего рода пространственной квинтэссенцией Нового года как праздника в сущности очень странного.
Мир, где происходит действие фильма, - это мир безумный и жёсткий. Своего рода метафора дошедшего до ручки человечества и продолжающего катиться дальше незнамо куда. Например, продавщица новогодних фейерверков в магазине, ведёт себя так, как будто не знает, что один из покупателей спьяну изрядно подпалил себя бенгальскими огнями, и неизвестно, жив ли этот человек. Тем не менее, продавщица торопится закрыть лавочку и ускользнуть, потому что в мороз ей хочется домой, но главное, потому что нежелательные для неё разбирательства потенциально могут привести её к тюрьме и вообще всевозможным неприятностям. Продавщица – второстепенный персонаж фильма – торопится скрыться с места происшествия. И то, как она себя проявляет, показательно для обстановки действия.
Сюжетная канва фильма довольно бесхитростна. Девушка Лена, посетив сестру, которая в период новогодних передряг очутилась в больнице, добирается восвояси на всяких такси и попутках. Вообще ищет нужную улицу и нужный дом. Попутно в фильме развивается линия поисков девушкой киоска, где ей предстоит работать (поскольку все мы зависим от денег). Но словно сошедший с ума город совсем не способствует успеху означенных поисков. Напротив, таксист, который охотно подхватывает Лену, ведёт себя более чем странно, потом и вовсе отключается (или, как говорят, «отрубается»), и Лена окончательно оказывается в безнадёжной заснеженной глухомани. Она разве что жива, но куда ей двигаться, всё менее понятно, тем более что она невольно вызывает фривольный интерес у всякого рода случайных попутчиков – более или менее экстравагантных типов (одного из них – того самого, который подпалился на фейерверке – играет знаменитый Гоша Куценко).
Разумеется, в фильме интересен не сам факт того, что в новогоднюю ночь с Леной пытаются познакомиться различные колоритные типы (это как раз вполне банально). Интересно то, как развиваются отношения Лены с героями фильма. По типу своего эротического поведения Лена пассивно-статична и уклончиво-созерцательна – в противовес женским персонажам «с характером», каковые стали возможны со времени женской эмансипации едва ли ни тургеневских времён (не говорим уже о нынешнем поветрии феминизма, о наших днях, когда женщина только что не садится за штурвал самолёта) Лена не только демонстративно, даже вызывающе статична (разумеется, не по моторике, а по психике), но и внутренне замкнута. Её постоянный слоган: «У меня сестра копчик сломала». В принципе, означенный месседж (выражаясь на современном сленге) предполагает, что девушке не до ухаживаний, идущих извне, потому что у неё проблема с сестрой. Проблема, которая делает любые ухаживания и заигрывания заведомо неуместными. При своей казалось бы безответности (и более того, манере несколько легкомысленно одеваться), Лена по-своему крепкий орешек.
Лена вызывает несомненный интерес у героев фильма, однако они подчас не знают, что делать и как себя вести с Леной. Обитая в своём собственном мире, где звучит непрестанное «У меня сестра копчик сломала» (словно девушку «заело»), Лена позиционирует себя как далёкая звезда (статическое явление) и одновременно как раненный зверь (например, кошка). А с раненным зверем (пусть и симпатичным, пушистым) или отрешённым небесным телом трудно вести прямой диалог и даже по-нормальному дружить, а не то что «крутить любовь» под Новый год. Лена для своих ухажёров становится своего рода сердечным брендом… Она житейски реальна, но она почти символ… Нечто заведомо ускользающее…
Иные из персонажей фильма собственно и не посягают на Лену (в физическом смысле). Им достаточно того, чтобы она просто существовала. Но её присутствие в мире им почему-то очень важно.
Герои фильма в Лене нуждаются, но её же и почти отталкивают как нечто непонятное… Например, один из героев фильма, когда в его квартиру с утра ломятся жена и тёща, истошно пытается спустить Лену куда-нибудь в соседнюю квартиру через балкон, лишь бы непрошенные гости (жена и тёща) не устроили бы ожидаемый тарарам.
Не будем, однако, пересказывать сюжетные перипетии фильма, например, излагать, как Лена реагирует на странное предложение куда-то спуститься с балкона высотного (!) дома. Более примечательно то, как заведомая неопределённость флирта в фильме, отсутствие собственно постельных сцен, порождает яркую метафору. Или, точнее, омонимию. Своего рода растерянность многих (если не всех) ухажёров Лены, творческий беспорядок, в котором они пребывают, становится образом общей ситуации в стране. Эта ситуация заведомо хаотична.
Так, в фильме фигурирует плакат, возвещающий об официальных мероприятиях на Пасху, которые пройдут (или давно прошли) в некоем географическом пункте (чуть ли ни в каком-то совхозе), носящем имя Ленина. Плакат с рекламой партии ЛДПР в одном из эпизодов фильма висит на двери ванной или комнаты, которая в современных квартирах обычно соседствует с ванной. Так художественными средствами показано то место, которое у нас фактически занимает всякого рода официальная пропаганда. Она тесно соседствует со всякого рода рекламным мылом и остаётся не действенной. А то, что не действенно, то, что не воспринимается всерьёз, не может даже стать объектом реальной полемики. Официальный контент в фильме не оспаривается, а просто существует – висит – на тех или иных дверях и стенах и является частью некоего бездонного провинциального вакуума…
На фоне окончательно «выдохшегося» телевизора реальным брендом и объектом всеобщего внимания в фильме становится интернет, работа которого в русской глуши почему-то даёт досадные сбои. Интернет фигурирует в фильме как свет в окошке, который в принципе существует, но еле брезжит. И готов вот-вот погаснуть.
Так, один из незадачливых ухажёров Лены, флиртуя с ней, пытается завлечь её интернетом и спрашивает, слыхала ли она про Навального (который царит, разумеется, в интернете, а не в телевизоре, окончательно отжившем источнике информации). Телевизор, как выясняется из фильма, не популярен даже вдалеке от столицы, в русской глубинке, которая априорно дика и консервативна.
В контексте фильма – и на фоне провинциального вакуума – единократно упоминаемый Навальный выступает как личность, может быть, в чём-то спорная, но говорящая о реальных проблемах страны, тогда как официальная пропаганда окончательно утратила связь с реальностью. Художественно примечательна и релевантна в данном случае даже не режиссёрская оценка Навального как политической фигуры, а кинематографический образ Навального как, быть может, спорного, способного ошибаться, но яркого и самостоятельного политического мыслителя (каковыми, увы, не являются гонители Навального – в фильме они предстают даже не как отрицательные персонажи, но как некие фикции и муляжи).
В фильме не говорится де, какой Навальный «хороший» и де какие «плохие» настроены против него. Навальный дан вне режиссёрских оценок, он лишь эпизодически упомянут как современный деятель, который в принципе заслуживает внимания – хотя бы в том смысле, что с ним есть, о чём поспорить.
Незамысловатый сюжет фильма (или, точнее, его почти бессюжетная структура, свободная от прямых причинно-следственных связей между событиями) – путевые приключения Лены на фоне новогоднего Екатеринбурга – становятся в совокупности метафорой того, какое странное явление – человек. Человек вообще.
Человеку априорно свойственны идеальные устремления хотя бы потому что он наделён душой. Или, говоря по-иному, утончённой психикой, которую едва ли станут отрицать даже атеисты. Об идеальном происхождении человека или хотя бы о его исходно внеземной природе свидетельствует и сфера подсознательного. Поразительно, что подсознание (в отличие от зауми) присутствует не только у интеллектуалов, но у любых людей, даже полуграмотных. К подсознанию относится, например, инстинкт власти… Или, наоборот, инстинкт подчинения власти. И едва ли означенные инстинкты чужды человеку вообще; едва ли они присущи только утончённым интеллектуалам.
Однако по своей внешней структуре человек имеет нечто общее с животным. Попросту им движут или, во всяком случае, занимают немало места в его жизни элементарные физиологические потребности. Более того, пока мы живём на грешной земле, наши иррациональные инстинкты всё равно выражаются в конкретно физиологической форме. Даже поэзия, в своё время внушал мне отец, даже поэзия – феномен телесный.
Когда бы вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
– писала Ахматова, указывая на своего рода физиологическую непосредственность поэзии.
Вот о чём – подчас на демонстративно скабрезном (и остро парадоксальном) языке – порой переговариваются некоторые из героев фильма. Их заботит не только то, что стало объектом открытий Фрейда, но и то, чем жила философия Просвещения от Декарта до Канта. Психофизическая – а значит, необъяснимо двойственная – природа человека – всё-таки странная штука!
Персонажи фильма, которые несколько растеряны и при встрече с Леной, и при встрече с российской действительностью, с абсурдными реалиями Екатеринбурга своими действиями как бы иллюстрируют то, о чём снят фильм: новогодний Екатеринбург – географически конкретное пространство – свидетельствует о том, насколько загадочен феномен человека. Страна Оз в фильме – собственно и есть художественное подобие Эдема, есть та непостижимо сладостная сфера бытия, где таинственно разрешаются наши земные борения. Страна Оз существует в некоем далёком там, открывается (или не открывается) нам в зге загробной…
Фильм не содержит в традиционном смысле отчётливой кульминации. Он построен скорее как ряд взаимосвязанных, но по-своему самостоятельных эпизодов или сцен. В кинокартине по-своему реализован фресковый принцип.
Некоторое тяготение постановки к бессюжетности усиливает щемящую лирическую депрессию, которая пронизывает кинокартину.
