Своему, не проходящему с годами, интересу к судьбе и творчеству поэтов Серебряного века, Анны Ахматовой и Николая Гумилева, я обязан прежде всего моему дяде Дмитрию Васильевичу Куприянову -- старшему брату моего отца. Именно ему в начале 70-х, в пору моего студенчества, удалось пробудить во мне сначала любопытство, а затем и более глубокий интерес к изучению их литературного наследия.
Сам он, выйдя в отставку в чине капитана 2-го ранга, увлекся краеведением и с годами по праву занял одно из ведущих мест среди исследователей и знатоков Тверского края, патриотом которого являлся до конца дней. Кропотливая работа над архивами, в купе с родовыми преданиями, по праву возвела его в ранг нашего семейного «историографа». Но основной заслугой Дмитрия Васильевича является, конечно, огромный вклад в деле сохранения и увековечивания памятных мест Тверской земли, связанных с жизнью названных поэтов. Пытливый краевед взялся за свой подвижнический труд во времена, далеко не благостные для подобных начинаний, и буквально по крупицам восстанавливал топографию и хронологию событий в надежде сохранить память о них для потомков.
Я был посвящен во все перипетии его изысканий и, желая быть полезным в столь благородном деле, стремился -- по мере сил и разумения -- добывать ценные сведения. Сколько же было радости, когда это удавалось. К счастью, само провидение сводило меня с людьми, располагающими необходимой информацией. В школе-студии МХАТ, где я учился в то время, преподавал близкий друг Ахматовой -- Виталий Яковлевич Виленкин, автор многих книг о людях искусства. Беседы с ним и его советы поистине бесценны. Бывая в доме моего педагога, Татьяны Ильиничны Васильевой, я познакомился с ее сыном Сашей, тогдашним школьником. В то время и предположить было невозможно, что, став известным историком моды Александром Васильевым, он по моей просьбе привезет из Парижа машинописный текст воспоминаний художника Дм. Бушена, давнего знакомца Ахматовой и Гумилева, свидетеля их усадебной жизни. Добытые таким образом данные Дмитрий Васильевич смог использовать в своих публикациях, посвященных слепневскому периоду супругов.
Поистине подарком судьбы считаю посещение знаменитой квартиры Ардовых на Ордынке. Благодаря дяде я уже знал, что Ахматова дружила с этой семьей и не раз подолгу жила под их гостеприимным кровом.
Возможность попасть в столь знаковое место я обрел благодаря моей однокурснице Людмиле Дмитриевой, будущей народной артистке России и на тот момент жившей там, в качестве жены Бориса Ардова.
В зимнюю сессию 1972 года мы с ней вместе умудрились завалить зачет по французскому языку, а, как известно, ничто так не сближает, как общие неудачи. Вот и было единодушно решено -- во избежание уныния-- перекрыть досадное недоразумение чем-то позитивным. Тогда Люда и предложила поехать на Ордынку, тем паче, что уже давно обещала собственноручно сделать мне стильную стрижку. Отказываться было бы не разумно.
Дверь нам открыл хозяин квартиры -- писатель-сатирик Виктор Ефимович Ардов. До этого я видел его лишь на сцене Дома актера. Там он, шутя и балагуря, вел программу вечера, посвященного Александру Вертинскому. Я относился к числу тех немногих студентов, кто старался не пропускать подобные встречи, понимая, что перед нами «уходящая натура». В день моего визита острослов, видимо, чувствовал себя неважно и посему не был склонен к общению. Представляя меня, Людочка произнесла: «А вот мой однокурсник Вася». На что последовал незамедлительный ответ: «Типичный Вася», после чего, зябко кутаясь в халат, хозяин удалился в свой кабинет. До сих пор не знаю, как расценивать фразу мастера сатиры. То ли шутка, то ли дежурный набор ничего не значащих слов для поддержания беседы. Да это и не важно.
Главное, что мне удалось проникнуть в жилище, где еще витал дух Анны Андреевны. Ведь прошло всего чуть более пяти лет с момента последнего визита к московским друзьям. Казалось, что предметы быта и обстановки еще сохраняли память о ее прикосновениях. На прежнем месте так и стоял диван, в углу которого любила сидеть «королева-бродяга», превращая его тем самым в тронное место. Велико было желание расположиться на опустевшем «троне», что и было мне позволено.
Своими впечатлениями от посещения я потом поделился с дядей, которому была важна каждая деталь, связанная с его кумиром. Однажды Дмитрий Васильевич обратился ко мне как к будущему профессионалу: что делать, если во время доклада, при чтении стихов комок подступает к горлу и наворачиваются слезы? Тогда я не смог дать ему никакого рецепта. Молодости это неведомо! Теперь же – с возрастом – сам порой сталкиваюсь с подобной «проблемой».
Но вернемся на Ордынку… Продолжая робко осматриваться, я увидел застекленный стеллаж с коллекцией кукол на полках, принадлежавшей хозяину, демоническая внешность которого внушала трепет незваному гостю. А что, как осерчает, обратит в куклу и навсегда спрячет за стеклом рядом с остальными экспонатами. К счастью, обошлось. Побывать в этой квартире больше не доводилось. Слышал, что уже в наше время о. Михаил (Ардов) «передал» мебель родителей в антикварный салон в Никитском переулке и новые «хозяева» для проведения тематических вечеров смоделировали гостиную Ардовской квартиры в своем пространстве. Думаю, что это не самый худший вариант развития событий, а по сему и не отказался в свое время принять приглашение выступить с докладом на данной территории.
В альманахе «День поэзии» за 1982 год были опубликованы литературные воспоминания В. Ардова об Ахматовой. Прочел их с интересом, поскольку хорошо представлял себе «место действия». Со слов автора записок, дорогая гостья сама попросила его об этом еще задолго до своей кончины, поскольку «всегда придавала значение тому, каков будет ее образ в истории литературы и мемуарах. Она ничего не фальсифицировала, ничего не «подчищала» (как это делают многие наши современники и современницы), но не желала оставлять ни «белых пятин» отсутствия сведений, ни «темных пятен» клеветы».
Среди прочих литературных суждений мне запомнилась лаконичная оценка Ахматовой творчества В. Брюсова, звучащая так: «Он знал секреты, но не ведал тайны». Каково же было мое изумление, когда -- по прошествии времени -- перелистывая первоисточник, я обнаружил разночтение. Оказывается, в указанном альманахе фраза Ахматовой была прописана иначе: «Он знал секреты, но он не ЗНАЛ тайны». Разница очевидна. Видимо, юношеское сознание непроизвольно отредактировало текст и выдало свой вариант, на мой взгляд, более образный и емкий. Остается загадкой, почему же Анна Андреевна пренебрегла более поэтичной конструкцией фразы. Не думаю, что Ардов допустил неточность в своих записях, цитируя поэта. Тогда что же? Возможно накануне данного высказывания сын Ахматовой, Левушка, в очередной раз одернул мать: « Мама, не королевься, пожалуйста». Вот во избежание излишнего пафоса и прозвучала фраза, как констатация факта, отнюдь не претендующая на афористичность. Впрочем, предоставляю судить об этом специалистам -- ахматоведам.
Позже состоялось знакомство и с другими обитателями квартиры. Среди собравшихся в тот день за вечерним столом был и заглянувший на огонек Алексей Баталов. Портрет Ахматовой его работы украшал одну из стен гостиной.
Знаменитый актер довольно тесно общался с ней в юности, и ему было, что вспомнить. Надо ли говорить с каким трепетом я внимал тому, что происходило вокруг меня. Желание ничего не упустить, чтобы затем пересказать дяде, подогревало мой интерес. В заключение добавлю, что стрижка в домашних условиях все же состоялась. Однако расставшись с частью волос, я (в отличие от библейского Самсона, лишившегося при этом своей силы), в конечном итоге, безусловно, приобрел, обогатившись новыми знаниями о поэте, да и просто незабываемыми впечатлениями. Согласитесь, что ради такого итога стоило завалить зачет.
