Глава 10.
- Здравствуй, Ефросинья Семёновна, - с крыльца старенькой избы на проходящую мимо женщину смотрела Авдотья Касьянова, - Никак на мельницу собралась?
- Туда и собралась, - не слишком любезно ответила Фрося, а сама подумала, какое дело старухе до неё и её дочери.
- Ну, добрый путь, - старуха казалось и не заметила Ефросиньиной грубости, - А это никак Глафира ваша? Ох и красавица выросла, на радость родителям!
- Да, выросла, - ответила женщина, гордо глянув на дочь.
Ефросинья не смогла пересилить распирающего её чувства гордости, которое заполнило всё её нутро после разговора про сваху. Подойдя к плетню, она стала рассказывать бабке Авдотье об отрезах, которые она заказала для платьев на свадьбу сына, и о его сватовстве к Толмачёвым, и том, что про её Глафиру молва до самого уезда дошла, столь она хороша.
Тут из-за старенькой избы показалась девушка. В темном платке, повязанном почти по самые брови и старом сарафане, подоткнутом до колена, девушка несла ведро навоза. Ноги её были грязны, а лицо раскраснелось от работы.
Увидев посторонних, девушка вздрогнула и остановилась. Поставив ведро, она отцепила подол сарафана и робко кивнула Ефросинье. Но та и не подумала отвечать замарахе, а Глаша и вовсе расхохоталась:
- Тетка Авдотья, ну и красоту вы в своём дворе прячете! Как еще у вас тут все женихи деревни не толпятся у плетня! Или они её боятся? Так вы её в огород поставьте, пугалом вороньим!
Ефросинья тоже рассмеялась шутке дочери, но всё же чуть одернула её за рукав, увидев потемневшее лицо выступившего на крыльцо деда Никифора.
По сравнению с наряженной Глашей, Елизавета и вправду выглядела оборванной нищенкой. И Глафира продолжила, отвечая на материн укоризненный взгляд:
- Да что же, она всё одно ничего не слышит, пенёк глухой.
- Ты бы язык свой прикусила! Пока вожжами пониже спины тебя не отлупил, коли отцу с матерью некогда тебя учить! – голос старого хозяина дома был грозен, глаза метали молнии.
А вот сама Елизавета, счастливая в своём тихом мире, просто подняла вновь ведро да пошла в огород.
Ефросинья сама еле сдерживала разбирающий её смех, потому поспешила попрощаться с хозяевами старого дома и, подхватив за руку Глашу, пошла с пригорка к мельнице.
Возле старой мельницы стояли два больших амбара, новая конюшня, а дальше добротная изба мельника Панкратова, и чуть поодаль, изба его помощника Авдея Яронина.
Мать и дочь, обсуждая увиденное во дворе стариков Касьяновых и громко хохоча, шли под гору, спускаясь к реке.
- Куда она убогая подастся, когда Касьяниха с мужем-то помрут, - говорила Глаша матери, - По деревням побираться только и дорога.
За такими разговорами они дошли до дома Ярониных. Ефросинья отворила калитку во двор и крикнула:
- Хозяева, дома ли?
Навстречу гостям вышла жена Авдея, Мария, с малым сыночком на руках. Лицо её было бледно, и она строго глянула на гостий:
- Тише ты, тётка Ефросинья! Беда у нас, не шуми! На, подержи Петюню, сейчас вынесу твой заказ.
Сунув в руки Ефросинье мальчонку, скрылась в сенях. Не прошло минуты, вынесла из дома узел и подала его Глаше:
- Вот, держи. Отрезы ваши, и что еще просили, всё там. А вот деньги, что остались от тех, что ты на покупку давала.
Ефросинья видела, что Мария еле сдерживает слёзы, а в доме прикрыты ставни.
- Маша, что у вас стряслось, расскажи, - Ефросинья без приглашения уселась на скамью у плетня, - А Глаша пока сыночка вашего приглядит. Ей привыкать надо, скоро и свои пойдут, -она довольно усмехнулась и сунула младенца в руки оторопевшей дочери.
- Да что стряслось, - вытирая платком слёзы, ответила Мария и присела рядом с гостьей.
- Авдей в уезд ездил с обозом с Быковой Горы. Они зерно меняли, и что там еще, я не ведаю. Трое мужиков в охранение себе брали, сама ж ты небось слыхала, что в округе творится. И куда власти смотрят, никому до нас дела нет, в нашей глуши, - слёзы градом текли из глаз Марии, - Обратно ехали когда, ночью обоз в лесу разорили, ох лихо мне, лишенько…
Мария зашлась от тихих слёз, опасаясь напугать рыданиями маленького Петюню, которого Глаша осторожно держала на руках, мягко покачивая.
- Что стряслось и как вышло, я не знаю. Слаб еще Авдей, говорит мало. Двоих с Быковой Горы убили насмерть, остальных тоже хотели, да кто-то вмешался. Авдея спас, и других, кого прикончить не успели. Зерно увезли и бандой всёй с им уехали, а четверо душегубцев остались, чтобы насмерть всех уложить, да оставшееся добро прибрать… Мо́лодец какой-то помог, Авдей не разглядел кто, побили его сильно. Тот молодец этих душегубов четверых как есть всех положил. Лук у него диковинный, с короткими стрелами. Потом всех раненых в подводу наладил, да в деревню ночью привез. К нашему-то лекарю Агафонову прямо во двор среди ночи подводу загнал. Лекарь мне сказал, еще бы до утра, и не быть бы живому Авдею моему… В подводе добро осталось, вот, ваш узел чудом уцелел…
Петюня захныкал, углядев, что мать слезами заливается и не дал дальше говорить Марии. Ефросинья сердито глянула на дочь:
- Да что ты здесь-то встала, оглобля! Пойди по двору с ним, вишь ведь, мать видит и скулит!
Но Мария уже подхватила сыночка с рук у девушки. А Глаша, не обратив и вовсе внимания на мать, жадно впилась глазами в Марию:
- А кто это был-то? Что за мо́лодец?
- Так мне откуда знать, Авдей больше спит, что поведать успел, я вот и вам рассказываю. Агафонов питьё дал какое-то, сказал поить, чтобы спал и еще лекарство надо с уезда заказывать, а кто поедет в такую пору! Надо еще у Прохора Житникова поспрошать, он может поздоровее оказался, покрепче, или может досталось ему меньше от душегубов этих. Может статься, он что большее видел, и молодца того вдруг да и узнал.
- А Прохор то что? - холодея внутри, спросила Ефросинья.
- Так его тоже в той подводе привезли! Он в Усолье ездил, сродников проведать, а как обратно ехал, так и попал видимо дорогой в обоз-то. Его со всеми и побили. Ночью конь ихний, брата Ефима, к матери во двор пришел, она и подняла шум, по деревне побежала, да подводу и увидала у Агафоновых во дворе. Сам-то Ефрем Агафонов её, Пелагею, тут и позвал помогать с поранеными, в одни руки уж не справлялся! Утром она ко мне своего Федюньку прислала, известить про Авдея, что он у лекаря в избе и живой!
Мария снова заплакала, и поднялась со скамейки:
- Ты, тетка Ефросинья, не серчай на меня. Недосуг мне с тобой долго сидеть, одна я с дитём. Да муж в доме хворый… Хорошо еще, Пелагея Житникова мне утром мальчишек своих прислала, Федю да Игната, они скотину выгнали до стада, да с Петюней понянчились, пока я дома похозяевала. Одна же я, матушка Авдеева в Архангельское на помин уехала. Ох, уже бы обратно не спешила в такое-то страшное время… Вон что на дороге-то…
Мария вновь заплакала, и махнув рукою Ефросинье и Глаше, пошла скорее в дом.
Ефросинья нахмурилась, как грозовая туча и молча пошла со двора Ярониных. Перепуганная Глаша подхватила узел с добром и поспешила за матерью.
Злость кипела внутри у Ефросиньи. Злило её всё! И то, что сватовство, которого она желала пуще самой нетерпеливой невесты, в скором времени не случится, и что такую новость она узнала чуть не последней в деревне…
Но больше всего душа её горела злобой на Пелагею Житникову!
«Святая добросердость, выродков своих прислала в помощь Машке-неумёхе! Что, без свекровки уже и с хозяйством не сладит!» - думала Ефросинья, зло отмеряя широкие шаги по дороге, и совершенно не замечая, что позади неё Глаша не поспевает за нею и пытается хоть глазком поглядеть, что там в узле.
- Что тебе там, - сердито окрикнула она дочь, наконец обернувшись, - Жениха твоего может покалечили, а у тебя тряпки одни в голове!
- Матушка, так он и не жених мне вовсе, - испуганно ответила Глаша, - Что я о нём слезы лить должна? Да и живой он, не насмерть же!
- Дура ты, Глашка, как есть дура! В кого уродилась ты этаким межеумком!
Ефросинья сердито топнула ногой и зашагала по дороге в холм, мимо дома Касьяновых.
Глаша, видя, что мать озлобилась на неё, нарочно отстала еще сильнее и медленно брела в гору с узлом в руках. Думать над материными словами ей не хотелось, она сгорала от любопытства, что из заказанного купил дядька Авдей, что лежит теперь в тяжелом узле.
Известие про разбойников её мало тревожило, с Березовки она всё равно выезжала редко, когда осенью отец брал их с матерью на ярмарку в уезд. О Прохоре она тоже не шибко тужила – жив и хорошо, а как оздоровеет, куда ему деться, отец его Федот, Глашу ему и сосватает.
Она замечталась, в каком наряде она станет гулять свадьбу брата, а там еще и подумает идти ли за Житникова взамуж, потому что на свадьбу приедет родня Толмачевых, с самого Богородского, а там тоже молодцев удалых немало!
Думы девушки перескочили на мо́лодца, который спас Яронина, Прошку и прочих, кто в обозе был… Вот, за такого молодца лихого она бы без раздумий пошла!
Замечтавшись, она споткнулась о камень и увидела, что бредёт уже мимо старого подворья Касьяновых. А из-за плетня на неё смотрит эта блаженная девка и улыбается.
Глаша знала, что глухая её не услышит, но всё равно крикнула:
- Чего уставилась, захухря! Сдёргоумка чумазая! Иди давай, навоз простынет!
Девушка за плетнём поправила платок, шире улыбнулась Глаше и, приветливо махнув ей рукою, скрылась во дворе.
От Автора:
Дорогие мои Читатели! Этот рассказ публикуется по две главы в день - в 7.00, и в 15.00 по времени города Екатеринбурга.
Прошу вас простить меня, главы стоят на отложенной публикации на указанное время, поэтому делать ссылки для перехода на каждую из глав я не успею, к сожалению. Как только будет свободная минутка- обязательно сделаю переход по ссылкам.
Проходите пожалуйста на Канал - там новые главы публикуются своевременно! Спасибо, за ваши 👍! Канал существует только благодаря вам!
Приятного чтения!