Глава 9.
Глафира Мельникова сутра была в радости, недавно её мать, Ефросинья Семёновна, заказала отъезжающему в соседний уезд помощнику мельника Авдею Яронину купить для неё самой, и для красавицы-дочки по отрезу льняного канифаса и синей нанки, а еще тесьмы, ленты и прочих красивых штуковин…
Так вот, Авдей уже должен был вернуться с уезду, и Глаша ждала, когда же матушка отправит её к мельнице, рядом с которой и стояла изба Ярониных, чтобы забрать заказанные товары.
Старший из детей Мельниковых, Глафирин брат Григорий был уже женат, и жил своим домом, а вот средний сын Михаил был уже сговорен с рыженькой Ульяной Толмачёвой, осенью наметили играть свадьбу.
Потому Ефросинья и озаботилась заранее обновками для себя и для дочки к будущей свадьбе сына.
Глафира же, выпросив у матери разрешения заказать в уезд еще и новые серьги, с нетерпением ждала возвращения дядьки Авдея.
Мать сутра ушла к соседям, и долго не возвращалась, зацепившись языками с тёткой Устиньей, а Глаша не находила себе места от нетерпения.
- Глашка! Поди сюда, - позвал её брат Миша от курятника, - Мать наказала тебе яйца с-под кур собрать, ты чего всё у забора вертишься?
Сам он насыпа́л зерно в небольшую кадку, чтобы запарить к вечеру для скотины. Потом взял топор и пошел колоть щепу на растопку небольшой печи в пустом старом хлеву, где мать брала выхаживать телят.
- Тебе что за дело! – резко ответила ему Глаша, - За своим смотри, успею я всё.
Ворча на брата, она всё же пошла делать то, что наказывала мать, испугавшись, что брат пожалуется на неё матери и та осерчает.
Ефросинья вернулась от соседки, наговорившись вдоволь и погруженная в свои думки. Сама она давно уже ожидала в свой двор сватов за Глашей, чтобы сыграть свадьбу дочери, вслед за сыновней. Устинья сейчас шепнула ей, что Пелагея Житникова привечала в своём дому бабку Фотинью Никиткину, известную деревенскую сваху…
Ефросинья, хоть и молчала, но сильно желала увидеть сватов от Житниковых на своём пороге. Конечно, по её мнению, никого не было в деревне в ровню её Глафире, но породниться с Житниковыми она была всё же не прочь.
Глава уважаемого семейства, Федот Житников, управлял артелью, так еще и, как знала Ефросинья, его родной брат был в уезде не последним человеком, выучившись на фельдшера. А еще, хотелось ей утереть нос Пелагее, когда та станет просить Глашку в жены своему сыну!
Пелагея была добра со всеми. Всегда приветлива и с улыбкой, никто в деревне слова бранного от неё не слыхивал, за то и недолюбливала её злобливая Ефросинья… Муж её, Наум, частенько говаривал:
- Тебе бы, Фрося, у Пелагеи манеры перенять, и не орать на соседей так, что на дальнем хуторе слыхать…
Мечтала Фрося, что обязательно скажет Пелагее, что хоть и не чета её Прошка для красавицы Глафиры, но уж так и быть, ежели у Прошки такая любовь к Глаше приключилась, не станет Ефросинья противиться, пусть берет он Глашу в жёны! И, как бы нехотя, она даст своё согласие породниться с Житниковыми!
Вернувшись от соседки, Ефросинья довольно потирала руки. Зачем еще приглашают в дом сваху, как не договориться о будущем сватовстве! А к кому может свататься самый завидный парень в Берёзовке, как не к первой красавице!
Теперь мысли Фроси метались в голове – надобно прибрать избу, и двор вымести… Да сказать Мишке, чтобы он побелил да подцветил выбитые солнцем ставни.
- Матушка, когда пойдете к Ярониным-то? – встретила её дочка, - Маруська мне сказала у колодца, что воротился дядька Авдей…
Ефросинья и сама ждала отрезы ткани, уже договорившись о пошиве с местной портнихой, но совершенно позабыла об этом после новости о свахе.
- Ну так айда, пошли вместе и сходим, - Ефросиньино настроение было отменным, что она даже улыбнулась дочери, а это случалось редко.
Повязав новый платок, Ефросинья, вместе с дочерью направились через всю деревню к дому Ярониных.
Фрося шла, гордо подняв голову и всё еще переживая душевное ликование от новости, и поглядывая свысока через соседские плетни. Скоро, скоро, сговорят Глашу с Прошкой Житниковым, вот тогда её зауважают, и даже Наум не станет говорить, что ей надо у Палашки поучиться себя держать!
У околицы, почти уже за деревней, у старого пруда, заросшего камышом, стоял покосившийся дом стариков Касьяновых.
Никифор Касьянов, отработал на торфе в старой мшарне всю жизнь, а теперь был уже немощен. Кое-как еще чинил и прохудившуюся крышу, и старый плетень, но сил уже не хватало, хозяйство постепенно приходило в упадок.
Жена его, Авдотья, худощавая седая теперь старушка, с ясными голубыми и моложавыми глазами, тоже была уже в возрасте. Коровы и другой большой скотины они уже не держали, обходились малым – куры да несколько коз еще были старикам по силам.
Не дал Бог Касьяновым детей, троих младенцев схоронила Авдотья, ни один и до года не дожил, так и старели Касьяновы одинокими. Дом покосился, крыша хлева вот-вот, да и провалится, таким видела двор Касьяновых Ефросинья год назад.
Нужды ходить в ту сторону деревни у нее не было, потому и не узнала она сейчас их подворье. Старый плетень давно сменился на новый, да еще и сплетенный каким-то диковинным образом. Крыша хлева починена, сама изба подновлена, а двор чисто выметен.
- Это у них что ли блаженная эта хозяевает? - брезгливо оглядев старую избу, спросила Ефросинья у дочери, но та лишь пожала плечами в ответ.
Глаша была так охвачена предвкушением обновок, что и не услышала, о чём её спросила мать.
А блаженной Ефросинья назвала худую и страшненькую девчонку, год назад прибившуюся в деревню.
Тощая, грязная и оборванная появилась она в Березовке прошлой весною. Березовский староста, Гаврила Иванович Парунин, углядел её возле мельницы, подбирающую просыпавшееся с его телеги зерно. Собравшиеся жители долго пытались выведать у девчонки кто она и откуда. Но та молча сидела на скамейке, опустив вниз голову. Через лохмотья было видно, что ноги и руки её были покрыты застарелыми ранами, рваная одежда была испачкана кровью, на голове, в пыльных волосах тоже была видна рассеченная клинком кожа.
Наконец, староста решил, что девчонка глухонемая, и толку её расспрашивать нет никакого. После общего обсуждения берёзовцы вывели, что девчонка та дошла до них с севера, по лесу. В ту пору как раз прошел слух, что за болотами, во многих верстах от их деревни, разбойниками было разорено небольшое селение. В селении том жили старообрядцы в своём укладе, и никого не пускали к себе, да и сами не особенно куда ездили.
Приезжий работник в артели сказывал, что родичи его живут неподалеку того селения, так и рассказывали, что никого в живых тогда не осталось, всех убили неизвестные душегубцы.
Решили, что девчонка в беспамятстве и умалишении после гибели своих родных добрела до Березовки. Староста собрался отправить её в уезд, в какой-то работный дом, но старуха Касьянова явилась к нему тогда сама, падала в ноги и просила оставить им девчонку.
Сжалившись над бездетными стариками, Гаврила Иванович, помня свою дружбу с Никифором Касьяновым, оставил девочку и попросил Березовского батюшку, отца Евстафия, записать её в метрическую книгу под именем Елизавета, как просила Авдотья Касьянова.
И зажила девочка у стариков, оправилась, раны залечились, а вот речь и слух к ней так и не вернулись. Невысокая и ладная, она редко появлялась в деревне. Бойкие девушки, бывало, смеха ради говорили Авдотье:
- Авдотья Петровна, что же ваша красавица не приходит с нами посидеть, в кузнецовой избе, повечоря́ть?
Авдотья и сама была бы рада отправить приемную свою дочку на вечо́рки с девками. Кто знает, может и приглядел бы её какой парень в жёны, ведь девка-то хороша – курносый носик, глаза ясные, зеленые, да коса пшеничных волос… Да только как объяснить это самой-то Елизавете, коли она не слышит ничего…
- Дотюшка, ты бы ей хоть покажи, почто она так платок носит, как старуха, - говорил жене дед Никифор, - Она ведь девица, ей шитый обруч носить впору – смотри, какая коса богатая!
- Как же я ей скажу, коли она меня не слышит, - грустно говорила Авдотья мужу, - А показать, так уж я ей показывала.
Авдотья достала с сундука расшитый шелком свой, еще девичий обруч, и погладив Елизавету по голове, сплела той тугую косу и надела обруч.
Елизавета улыбалась, обнимала приемную матушку, приглаживала косу, рукою гладила обруч. А после, снимала его, сама возвращала в сундук и заматывалась платком чуть не по самые брови, пряча под платок и свою косу.
- Как-то же её научили этому, - Никифор указывал на ловкие Елизаветины руки, в которых мелькали тонкие спицы, - Посмотри, она ведь на всё мастерица!
А девушка и правда справлялась со всем проворно. Управлялась и с горшками у печи, и в огороде, и со скотиной, а и с прялкой да за пяльцами.
- Так может быть, она после уже онемела да оглохла, испужалась шибко и раны какие страшные у неё были, - отвечала мужу Авдотья, не находя другого ответа.
Раз вернулся с деревни Никифор, куда ходил за пенько́ю, а крыша хлева залатана, да так, что и сам бы он не сладил. Авдотья только и сказала, что Елизаветка от неё отмахнулась, да подвернув подол сарафана на крышу влезла, бабка той только жерди подавала…
От Автора:
Дорогие мои Читатели! Этот рассказ публикуется по две главы в день - в 7.00, и в 15.00 по времени города Екатеринбурга.
Прошу вас простить меня, главы стоят на отложенной публикации на указанное время, поэтому делать ссылки для перехода на каждую из глав я не успею, к сожалению. Как только будет свободная минутка- обязательно сделаю переход по ссылкам.
Проходите пожалуйста на Канал - там новые главы публикуются своевременно! Спасибо, за ваши 👍! Канал существует только благодаря вам!
Приятного чтения!