Закончилась школьная пора, для кого-то уроки, домашние задания, экзамены ушли в прошлое, но не для меня. Я твёрдо решил поступать в архитектурный институт, да и учителя много раз советовали мне связать свою жизнь со строительством. Хорошо у меня в школе получались чертежи и рисунки. Воображения у меня было хоть отбавляй, такие я себе рисовал здания, что дух захватывало от одних только картинок. Родители меня поддержали, и я уже готов был сидеть в библиотеке, готовясь к экзаменам, как началась война.
Город жил по военному времени, мужчины уходили добровольцами бить врага, меня же определили на завод. Там что-то делали для пушек, нужны были грамотные люди, вот директор школы и вспомнил про своего ученика. Началась тяжёлая работа, постоянный недосып, голод, а ещё большая ответственность. Видимо я хорошо справлялся со своей задачей, так как вопросов ко мне не было, а вот другим доставалось. Изготовление бракованного изделия приравнивалось чуть ли не к измене Родине, даже расстрелять могли! В таких тяжёлых условиях работы, моё зрение и так плохое, стало хуже. Очки, которые я одевал, только когда нужно было хорошо рассмотреть изделие, уже плохо помогали. Однажды, один из рабочих заметил мой недостаток и доложил начальству. С точных работ меня сняли, отправили в цех, где упаковывали для отправки нашу продукцию. Шёл 1943 год.
О том чтобы уехать на фронт, я не помышлял, пока однажды не случилась беда. Несмотря на то, что очки я теперь носил постоянно, я проглядел отсутствие трёх гвоздей в рейках на ящике, поставил на них штамп и пропустил на погрузку. Когда стали грузить, то ящик не выдержал, развалился, металлические болванки упали на бетонный пол. После их осмотра выяснилось, что несколько из изделий пришли в негодность. Что тут началось! Меня допрашивали, сыпали обвинениями в том, что я это сделал намерено. Спас меня директор завода, мне не известны мотивы его поступка, но то, что он спас мне жизнь - это точно. После одного из допросов, он, дождавшись, когда я выйду из кабинета следователя, вошёл туда. О чём они говорили мне неизвестно, но выйдя из кабинета, директор повёл меня в военкомат. Там долго на меня смотрели и, посовещавшись, отправили на сборный пункт.
Меня побрили, одели в солдатскую форму, выдали вещмешок и отправили на фронт. Через пять дней мытарства в товарном вагоне, переделанном под перевозку людей, мы прибыли на большую станцию. Нас встречало несколько офицеров, которые называя наши фамилии, сортировали прибывших. Я удивился, увидев, что возле офицера назвавшего мою фамилию, я стою один.
- Да, негусто получилось! Всем по семь, а мне – один! Поехали, боец.
Почти сутки мы добирались до воинской части, где, как я понял, мне предстояло служить. Там офицер передал меня пожилому солдату, назвав меня незнакомым мне словом «пополнение». Пожилой солдат, поправляя свои пышные усы, с ухмылкой посмотрел на меня.
- Ты хоть лошадь видел?
- Конечно.
Я не врал, я видел лошадь, даже три раза, в зоопарке, только она была маленькая, не такая к которым меня привели.
- Ну, ну!
- А мы уже на фронте, - наивно спросил я у солдата, к которому меня прикрепили, - а где враг?
- Враг там, - солдат махнул рукой куда-то в сторону, - и лучше бы тебе его не видеть!
Три дня мы готовили лошадей к отправке на фронт. Проверяли телеги, упряжь, осматривали самих животных. Память у меня, в отличие от зрения, была отличная, я много и сразу запоминал. Можно сказать, что за три дня я стал грамотным возницей. Что мне предстояло делать, там, на фронте, я слабо представлял, а спрашивать об этом не решался.
Прибыв на станцию, я впервые услышал артиллерийскую канонаду, мне тогда показалась, что это совсем рядом бухает и свистит. Тут же на станции, мы выгрузили своё конное хозяйство и грузились ящиками. По обозначениям я понял, что там мины и гранаты, а так же было несколько ящиков с патронами. Увязав, как учили, свой груз, я остался возле своей подводы, ждал, что мне прикажут. Старый солдат принёс мне котелок с кашей, какая же она была вкусная! На заводе так не кормили, там было голодно, а здесь и на двоих бы хватило. Я разумно решил, что половину оставлю на потом, кто знал, что меня ждёт впереди. Выстроившись в колонну, мы поехали за мотоциклом, которым управлял офицер, в званиях и ничего не понимал.
Когда выехали со станции, я понял что такое фронт. Услышав гул в небе, увидел, что все в колонне насторожились, а потом почувствовал на себе, что такое настоящий страх, а не боязнь соседской собаки. На нас пикировал немецкий самолёт. Колонна разъехалась в разные стороны, я один остался на дороге. Взяв винтовку, которую мне выдали, при очередном заходе самолёта, вскинул её и прицелился, самолёт резко взял вверх, сделав над нами круг, улетел. Колонна стала собираться на дороге, но теперь уже не вся. Я подошёл к раненой лошади, она смотрела на меня одним глазом, мне показалось, что она плачет. Один из возниц выстрелил ей в голову из винтовки. Все меня поздравляли с боевым крещением и хвалили мою смелость, а я не знал что ответить, я просто со страху забыл, что надо делать, чтобы лошадь повернула. Разделили ящики по всем подводам и отправились дальше. Это был мой первый день на фронте.
Переночевав в большом сарае, накормили и напоили лошадей, проверили груз, пошли дальше. Идя последним в колонне, я, не опасаясь, что меня увидят – плакал. Мне было очень жалко лошадь, её взгляд ранил моё сердце, стоял перед моими глазами, а ещё я отчётливо видел голову орла, нарисованную на немецком самолёте. Я очень желал, чтобы его сбил наш лётчик, и чтобы фашист сгорел заживо в своей адской машине. К вечеру прибыли в большое село. Здесь тоже моё сердце сжималось от увиденного. Босоногие дети, кое-как одетые, разрушенные дома, дороги все в воронках. Поступил приказ распрягать лошадей, готовиться к ночлегу. Выполнив всё, что я был должен, я уснул прямо под своей телегой, прошлая ночь была для меня бессонной.
На третий день все возницы собрались возле офицера, который указывал на карте место, куда тот или иной солдат должен привезти свой груз. Показывая мне точку на листе бумаги, с множеством линий и незнакомых слов, он видимо понял, что я человек в этом несведущий. Он смеялся и матерился одновременно. Дождавшись, когда другие уедут, он, сопровождая меня на мотоцикле, вывел за село.
- Вот смотри, боец, я тебе расскажу твою дорогу. Сейчас едешь прямо в сторону того леса, никуда не сворачивай, затем на развилке повернёшь налево и опять никуда не сворачивай, как выйдешь из леса, будет большое поле, пересекай его и ты на позициях. Понял?
- Можно я зарисую для себя дорогу?
- Не можно, а разрешите! Рисуй, горе ты моё!
Офицер протянул мне карандаш и лист серой бумаги. Стараясь соблюсти точность его слов, зарисовал свой путь.
- А у тебя неплохо получается, тебе бы в институте учиться.
- Война кончится, буду учиться. Я поехал?
Офицер что-то хотел сказать, но лишь махнул рукой.
Сверяться с рисунком мне не пришлось, я его запомнил, да и свернуть было некуда, петляя, дорога шла в одном направлении. Наслаждаясь лесной прохладой, я ехал через лес. По дороге попадались обгоревшие каркасы машин, даже танк один встретился, я, правда не знал, наш это или вражеский. Чуть было не выехав на поле, я услышал гул самолёта, да не одного, а двух. Привязав лошадь к толстой берёзе, я вышел на край леса. В небе надо мной кружили два самолёта. Один точно был наш, советский, вон и звёзды на крыльях, а вот второй был мне уже знаком, с головой орла - немецкий. Немецкий гонялся за нашим самолётом, выпуская ленточки пуль, наш лётчик не мог от него оторваться, какие бы он фигуры не выполнял. И вот немец попал! От нашего самолёта пошёл чёрный дым, он стал резко снижаться, становясь ближе к земле, летел он как раз на меня. Я не произвольно спрятался за дерево, надеясь на его толстый ствол.
Самолёт почти упав на землю, скользил по ней в моём направлении, остановился всего в пяти метрах от леса. Я присмотрелся к машине, но какого-либо движения не заметил. Тот, немецкий, пролетел очень низко над нашей машиной, а потом у него из крыльев вышли два колеса, он собирался садиться! Я не знал что делать! Немецкий самолёт подъехал почти вплотную к советской машине. Наблюдая за немцем, я и не заметил, что советский лётчик выбрался из самолёта и, упав, лежит возле него, он был ранен. Немец заглушил двигатель, не спеша вылез из кабины, спрыгнув с крыла на землю, потянулся, расправляя плечи.
- Что, русский, нашёл я тебя?!
По-русски немец говорил плохо, но понять его было можно, немец злорадствовал.
- Не я так другие тебя сожгут, недолго тебе осталось! - советский лётчик вёл себя геройский.
Немец достал из кобуры пистолет и направил его на раненого. Неведомая мне ранее сила, заставила взять в руки винтовку, прижать её к бедру и броситься на фашиста с криком «Ура»! Немец повернулся ко мне, в его глазах читалось недоумение, а я нажимал на курок, но ничего не происходило, винтовка не стреляла. Со всего разбегу я воткнул штык ему в грудь!
Мне показалось, что немец слишком долго падал на землю! Ухватившись за ствол моей винтовки, он округлил глаза, пытался что-то сказать, изо рта у него пошла кровь и он упал, а я всё ещё видел взгляд лошади, которая умирала по его вине! Не с первой попытки, но я выдернул штык из тела врага.
- Ты кто такой?!
- Боец Красной Армии!
- Ты как здесь оказался?!
- Это военная тайна! - ответив, я пошёл за своей подводой.
Вернувшись, помог лётчику взобраться на телегу, устроил его рядом с собой, вручил ему свою винтовку, мне теперь её положить некуда было.
- А вы почему не стреляли?
- Я с задания летел, пустой уже, понимаешь, патроны кончились! А ты почему не стрелял?
- И у меня кончились.
Лётчик приоткрыл затвор винтовки, там блеснул патрон.
- Я за ним полгода охотился, а ты его штыком на земле! Меня в полку засмеют! А ты молодец, я не знаю смог бы я так – штыком?! Ты давно на фронте?
- Три дня!
Навстречу нам ехала полуторка с солдатами в кузове, они махали руками и что-то кричали.