В гостиной - огромной, полутемной (такие бывают в старых деревенских домах - одна комната на всё про всё, а остальные, те что по бокам, маленькие клетушки, часто даже без дверей, стыдливо прикрытые ситцевыми занавесками используются редко) было жарко натоплено, несмотря на бурное и тёплое начало весны. Окна, занавешенные плотно, света почти не пропускали, пахло немного пылью, какой-то пряной травой, распаренной известкой и, почему-то, абрикосовым вареньем. Маринка протолкнула Лушу к дивану, стоящему напротив окна, отдернула занавески, помахала тряпкой перед столом, стараясь разогнать пыльные дорожки, разбежавшиеся вдоль ворвавшихся солнечных лучей, той же тряпкой прошуршала по столешнице, весело кинула :
-Сейчас папаня придёт, он поговорить с тобой хотел, секреты какие-то у них!! А я пирог поставила с абрикосовым вареньем, потом чай пить будем, да с конфетами, да с яблоком сушёным. Только не кухне, я не люблю этот зал, мрачный он. Тут папка больше, это его комната.
Маринка ускакала вприпрыжку. Луша все удивлялась, вроде они одного возраста, а та, как девчонка - быстрая, лёгкая, верткая, чёрная, как жук. Лет восемнадцать дать можно, конечно, если не всматриваться. Взгляд только больно взрослый, умный, серьёзный, немного грустный. Да у губ и глаз лёгкие морщинки, много смеётся Маринка, душа светлая. Странно тянуло Лушу к этой женщине, на сердце рядом с ней становилось хорошо, тепло, как будто у кого-то очень родного под крылышком.
Луша тихонько походила по комнате, разглядывая старую мебель - резной комод, тяжёлые стулья, старинный шкаф, полный книг, тёмный, почти чёрный стол с мощными, похожими на слоновьи ножками. Вот только не было икон, странно, в таких избах обязательно должны были быть иконы с суровыми ликами, в окладах, с божницами, украшенными полотенцами, с коптящими лампадками и запахом ладана. А тут - ничего. Пустые углы, пара картин на стенах, да и все.
-Нет у меня икон, Лукерьюшка. Так уж повелось у колдуна старого. А мебель эту я всю из своей избы привёз, трактор нанимал, оставлять не хотел. Память...
Дед усадил Лушу на диван, присел рядом, потом взял стул, подвинул поближе, пересел так, чтобы оказаться напротив.
-Дед Аким меня называй, а то все без имени, плохо это.
Луша кивнула, она сидела, как на иголках, от острого, пронизывающего взгляда непроницаемых дедовых глаз она чувствовала себя странно - и неуютно, и, в тоже время, тепло, как будто попала домой.
-Слушай, девочка, внимательно. Не перебивай. Что не поймёшь, потом спросишь.
Дел Аким встал, достал из шкафа тяжёлый альбом, полистал и вытащил маленькую фотографию. Сунул Луше в руки, она глянула, но никого не узнала. Среди мутных разводов с трудом угадывались трое - высокий мужчина, чуть сутулый, мощный, с длинными волосами почти до плеч, крошечная женщина, похожая на куклу, с очень знакомым взглядом чёрных глаз, и высокая девочка-подросток - стройная, красивая, с темной, тяжёлой косой ниже пояса, явно очень смуглая, похожая на молодую ведьму.
-Это я, видишь какой был, не то что сейчас, старый ведьмак, доживальщик. Это бабка твоя, ты её такой и не знала. Она ведь не всегда старухой была, какой ты её помнишь, горе её состарило. А это!
Дед Аким нежно погладил фото, голос его дрогнул, из левого глаза выкатилась слеза и спряталась в борозде морщины, сбегающей вниз, к узкой щели рта.
-Это мамка твоя. Родная. Акулина. Дочь моя любимая, убили её. Прям вот, как вы родились с Маринкой, так в тот же вечер.
Луша вскочила, захлебнулась какими - то словами, но дед Аким крепко, даже больно взял ее за локоть, потянул, усадил.
-Потом будешь говорить, сказал дед тебе. Коза! Слушай. Акулина, когда подросла - красивой стала, просто глаз не отвесть. Мы с бабкой твоей справно жили, я сильный был, хозяйство держал, да и людишек правил, силой своей особой. Травы знал, да не только травы, много чего мог. Даже того, что мочь-то и не надо было. Поздно понял только, на беду. Матрену, жену свою травам обучил, но она так, особо звезд с неба не хватала, хоть и старательная была. А вот Акулька!!! Она в меня уродилась, силу переняла, так не просто переняла, она в ней помножилась многократно, настоящая ведьма росла. Парни в нашей деревне с ума сходили. А особливо один - Степка соседский. Поганый малец был, душонка гнилая, но здоровый бычара, шея с ляжку бабью, хомут не влезет. Так вот он Акульке проходу не давал. А она - нет...ни в какую.
Луша сидела, вцепившись в подлокотник дивана, у неё кружилась голова, немного тошнило, но она слушала Акима, не перебивая, чувствуя, что ещё немного - потеряет сознание.
-У нас деревенька маленькая была, тридцать дворов, все на виду. Акулина, как совсем в силу вошла, мне помогать стала, да какой помогать - лучше меня управлялась, взглядом могла человека на ноги поставить, просвечивала, как рентген ныне. Всю болезнь внутри видела, вот как бывает. Ну, а людишки - то что? Всякое болтали. Как полечит кого - хорошо, спасибо. Как беда какая - Аким да Акулина - ведьмак виноваты, в них и причина. Устала она. Да и подалась в райцентр, учиться хотела, в медицинское училище поступать, на фельдшара...
-Дед Аким. А как же...
-Молчи, Лукерья. Дальше говорить буду. С райцентра приехала она через полгода, смурная, тихая, вроде, как подменили девку. Всё одна да одна, с Матреной перекинется словом, да и только, ко мне и подходить стала редко, вроде чужой я. Эт потом я понял, боялась она, что пойму, а через месяцок уж и понимать ничего не надо было - пyзo вверх полезло. Вот тут и началось. Степка, как живот её увидел - совсем ум потерял. Что только не творил, каких гадостей не чинил, и наговоры и слухи в ход, да и матерь его, Настасья, старалась. Очернили девку мою, ворота дегтем измазали, ославили на всю округу. Я молчал, беды боялся, народ злой, мало ли. А она и не выдержала. Прокляла дурака, да не просто, а на людях, у магазина. Так он возьми, да заболей.
Луша совсем обессилела от рассказа деда Акима, прикрыла глаза, кровь отлила от щек, кожа захолодела, в груди дрожала какая-то жилка, руки ходили ходуном, и Аким сжалился.
-Ладно, девка. Пошли чай пить, покуда пирог горячий. А там, за столом, я и дальше расскажу. Маринке, сестре твоей, кровиночке родной, тоже знать это надобно, пора.
Дед встал, легко, как молодой и сильный, поднял Лушу и повёл её на кухню, слегка придерживая за спину.
-Ну, наконец. А то я уж за вами бежать хотела, чай три раза подогревала, пирог застыл, наверное. Садитесь.
Луш, давай ко мне поближе, с моей стороны конфетки слаще.
Луша села рядом с сестрой, почувствовала тепло её плеча, и дурноту разом отпустило, в глазах прояснилось и даже стало легче дышать.
Если пройти по голубой ссылке, то можно простимулировать 😉поддержать и поблагодарить автора
Если заинтересовала проза автора, то можно прочесть электронную версию моей повести (все три тома) на сайте Литрес
