Две недели жизнь отодвигала необходимость сказать про этот фильм. Две недели от очередного его просмотра; от погружения в удивительную, простую, наивную и вечную ткань человеческой жизни — жизни, что погружает в себя в неярких кадрах великого советского кино, что со всем возможным достоинством говорит предельно внятно, в полный рост, не прикрываясь никакими маскировками — ни иронией, ни цинизмом, ни игрой во вторичные смыслы острословия…
Необходимость (необходимость перед самим собой) записать слова — произнести свой монолог, в котором может быть хоть что-то станет яснее для самого себя про эту нашу простую человеческую жизнь.
* * *
Чтобы понять по-настоящему хоть что-то, будь то художественное произведение, философский трактат или действия другого человека — нужно всегда начинать с самого острого — с максимально-непонятного для обыденного — с того, что пробуждает ото сна автоматизма разворачивающихся слов и действий.
Нужно начинать с нонсенса, с абсурда. Если удастся заглянуть в провал абсурда (того, что тебе в твоем непонимании кажется разрушающим всё абсурдом) и обрести новую целостность, то главный шаг к пониманию будет сделан. К пониманию — т.е. к примирению тебя теперешнего с тобой, который внял в себя нечто новое — к примирению через примеривание с новой мерой и (много)мерностью, который открыл для тебя мир.
Ясно, что речь так может идти только если перед тобой нечто настоящее (будь то художественное творение или поступки), нечто соотносимое с истиной, а не лож.
Где он взрыв нонсенса в фильме? Абсурда, в котором переворачивается мир, в котором герой раздирает собой, своим присутствием кажимость глади обыденности?
Абсурд здесь внешне прост — герой соглашается поговорить с любовником внучки, идя на поводу «всех» и оправдывая себя, что он пытается лишь замять размолвку, а оказывается, что там совсем другое… и его мир рушится. Он сам в этом действии совершает нечто настолько постыдное, что оказывается, что он сам предал и себя, и внучку, оказывается, что он сломал самое главное…
Но что произошло? Ведь всё так «обычно». В чем проблема-то? Почему после произошедшего так «по-интеллигентски капитулянтски » повел себя герой и что это за «истеричная реакция» внучки, и почему этот такой «никчемный» повод запустил главный монолог фильма — разговор с тем чего нет, разговор уже прошедшей жизни самой с собой, которая в самом главном прошла не так?
Непонятное (или «легко понятное» через навешивание ярлыков — что еще хуже), но такое естественное, такое искреннее, такое истинное проживание главными героями трагедии становится истинно понятым (примеренным на самого себя), если осознать, что в таком обыденном поступке вдруг перед человеком может явиться лож — лож, неистинность бытия, зыбкость веры в возможность отношений между людьми, на которые уповал всю жизнь — явиться хрупкость мира, самого-самого близкого мира (того, где лишь ты и горстка родных тебе), который, как оказалось, не был и не будет таковым сам по себе, а выстраивался тобой самим и прочность которого не прочнее детских игрушек, что непобедимы лишь пока в них верят, держащие их в руках.
Ты видел, что другие используют других, вынуждают друг друга к действиям ради никчемной выгоды, чтобы навсегда кружиться в отношениях неискренности, маскировки, умолчания. Видел, что другие говорят пустые слова ради чуть более комфортного существования на пару часов-дней-лет, видел как другие играют в манипуляторов, потакая своей похоти, которая уже через пару минут им самим уже противна. Видел всю ничтожность, неумность, провальность их потуг. Что все их стремления к выгоде для себя оборачиваются мучениями длинною в жизнь — тупыми, почти всегда едва самими осознаваемыми, но всегда существующими мучениями — ложью отношений, ложью историй про себя, ложью надежд.
Видел и очень, очень старался не быть затянутым в эти мелкие, душные игры, огладывающие игроков до пустоты человеческих оболочек, до кажимостей — до клишированных ролей, в которых человек утопает до конца жизни.
И вот, ты сам почти пошел по этому пути. Пришел и встал в позу роли власти одной оболочки над оболочкой другого, которой все равно, что там внутри, которой все равно есть ли там искренность, все равно, что там за суть внутри оболочки, все равно человек ли перед тобой или кукла. Тебя так увидели и ты сам так себя увидел.
Увидел, когда перед тобой записной манипулятор выложил, как он считал, убойный аргумент — «честно» сознался в собственных манипуляциях, т.к. был уверен, что это нормально и что сделанных ходов в игре назад возвращать нельзя, и что раз уж он так удачно сыграл и получил, что хотел, то другой должен с этим согласиться, потому что сам вроде как должен так жить, потому что все так живут. Этот манипулятор был слегка напуган, так как в одном из вариантов его игр, его могли принудить к не очень приятному ему браку, но то такое…
Все это герой увидел сразу. Увидел, на какую доску его поставили и ужаснулся, что он и вправду вступил на эту доску, от которой бежал всю жизнь.
И это почувствовала его внучка — она вдруг рухнула в разрывающий сердце кошмар — ей привиделось, что ее дед, ближе которого у нее никого не было, — «такой же как все», ей привиделось, что он погибает в неискренности, что страшна до бесчеловечности — до неискренности к самым любимым в их самом важном.
Предать ясность линии жизни, которую человек чертит набело. Предать уверенность, что если ты, если другой делает что-то решающее, то он делает это честно, не как бы, не играя, не предавая заранее.
Возможно ли жить человеку с такой ответственностью перед собой, перед миром? Не фантазия ли это того, кто спрятался ото всех в хрустальном замке профессорской квартиры, полученной по-наследству? Не пустые ли это иллюзии игрока в солдатики, который лишь потому думает, что он такой чистый, что непрерывно избегал погружения в мир «реальных людей»?
Если осознание чистоты собственной совести, если полнота искренний любви, если работа в полную силу над благом окружающих тебя людей и того дела, которыми наградила тебя судьба — это «фантазия и иллюзии» — то да. Но что стоит тогда жизнь человека, кто уверен, что он живет в «реальности»? Есть ли там «человек»?
* * *
Что поддерживает наши силы в бурях жизни? Когда та, которую любишь, уходит и оказывается твоей фантазией о ней, когда самая важная работа молодости остается пылиться на полке, когда война, когда жизнь почти прожита и сил не становится больше?
Тишина и покой внутри. В самой глубине. Причастность истины.
Это не бесчувственность, это не немощь, это ровно обратное — это яркость жизни, это жар работы. Но в самом-самом внутри — гармония тишины бытия. Она не дана в своей явности — это ведь невозможно — она дана в уверенности её существования — она тот дом, в котором мы живем с самого мгновения осознания этого — мы и вся вселенная с нами.
Символ устремления героя в фильме — овеществлённо описанное стремление подарить человечеству доступ к этой тишине. Тишина — это наше достоинство быть. Быть собой в истине. Тишина — то, без чего расслышать истину было бы невозможно.
В этой тишине и спокойствии человек говорит. Произносит свой монолог. Всю жизнь. Вся жизнь человека — овеществление своего голоса. Произнесение слов. Причастность логосу.
Монолог героя. Его жизнь. Другие слышат лишь части его. Другие всегда слышат лишь часть нас. Но и сами мы слышим лишь часть себя. Хуже то, что в этих частях мы всегда готовы закружится в бесконечном повторе одного и того же.
Обиды, страха, ожидания.
Лишь другие люди, лишь дела для-ради других людей, разворачивают наш монолог в историю.
Без истории наш монолог чист и беден.
Без истории наш монолог невозможен. Возможно лишь молчание нашей тишины. Просто тишины. Без нас. Даже у самой бедной жизни, всегда есть история. Жизнь и есть история. Без других мы невозможны. И если событий встречи-пересечения-сплетения с другими было мало, если они были мелки и поверхностны, то мелка и поверхностна наша история, зацикленная на тех первых шагах, которые должны были бы не стать единственными, а стать предельно сложным плетением нас самих, предельно сложным в понимании нас самих — стать богатством прожитого и ожидаемого.
И не числом тех, с кем человек имеет дело, определяется его монолог, но глубиной, затронутостью сердца, включенностью во встречу всего себя — своей истины.
* * *
Век и смерти маршируют непрерывными рядами. Мы — дети, которые навсегда невзлюбили проходящее. Уходящее самовольно, бросающее нас. Умирающие. Мы — дети, которые ищем спасение в лелеемом мире определенности — ищем вечности в существующем с нами и для нас — в «солдатиках».
И, это ведь высший смысл, — в своей отчаянной игре в тишине одинокого мира солдатиков, мы бежим лжи — бежим от реальности порабощения людей людьми — порабощения через принуждение к действиям вопреки естества каждого отдельного — погружения человека в массу — в хищные вещи.
Сила и мужество убежать в солдатики и делать свое правильное дело… И очень тонка грань с тем чтобы уснуть от мира и от себя.
. . .
Наше спасение всегда в детстве. Наша любовь всегда в детстве. Не потому, что мы были как-то по-особенному глупы и в нас легко вошло нечто случайное и внешнее и осталось в нас навсегда. Нет.
Детство — это наше начало. Когда мы уже целиком и полностью есть. Но это есть еще не обросло сравнениями с множеством других, мы еще не погрузили сами себя в толпу таких же. Детство — когда каждая встреча с другим в своей особости отпечатывается в нас непостижимой своей сложностью, богатство которой мы потом разгадываем всю жизнь.
Детская влюбленность — обещание. Искренность. Без мысли о манипуляции. Чистота.
* * *
Не так прошла жизнь.
Что взвесит жизнь? Кто взвесит? На каких весах?
А если в последнее мгновение, в любое последнее мгновение, любое мгновение ведь последнее, — на весы будет брошена любовь. Любовь, со-чувствие, надежда. Объятие, слезы, прощение, теплота, искренность до конца.
Такая жизнь прошла зря?
Илья Авербах дарит нам великое утешение сказкой, достижением самой заветной цели, осуществлением мечтаний юности.
Герой совершает великое научное открытие и дарит его миру.
Но суть в том, что это не важно. Это случайность. Антураж. Или даже хуже — это те громкие фанфары, за которыми простые души могут не расслышать великую тишину мира.
Не будь открытия — была бы жизнь героя неудачной, важно ли это для жизни? Важно ли это для жизни за несколько шагов до её конца?
Или это только добавляет несколько красивых фраз в круг монолога человека с самим собой о своей жизни? Они, конечно, красивее, чем слова сожаления, жаления себя и перечисление оправданий, почему что-то вышло не так, как мечталось — но, в одиночестве человека в его жизни, и то, и другое — лишь слова. Остаются лишь слова, безмолвные слова.
Те, кому хотелось произнести эти слова — ушли, тех, кому могли бы быть интересны эти слова — всё меньше, а потом не останется ни одного.
Достижения жизни. Иллюзии жизни. Где между ними различия?
Жить тишиной жизни. Безмерным взглядом в небеса, в безмерные небеса. Вне сравнений. Знать, что даже твой неостановимый монолог, монолог длинною во всю твою жизнь — лишь утешение. Человеческое. Разумное. Но есть что-то, что глубже этого. То, что всегда ждет.
«Таблетку» зрячего покоя ума, внемлющий тишины искал герой сказки. Искал то, что всегда было с ним …
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
.
Все статьи цикла «КиноКакПовод» — на cайте kinokakpovod.ru .
Продолжение разговора см. в статьях //фильмах:
■ СССР. Страна как жизнь…
//«Застава Ильича» (Марлен Хуциев, 1959-1988)
■ Она ушла в него как в монастырь…
//«Объяснение в любви» (Илья Авербах, 1977)
■ Зачем быть честным, если скоро умирать?...
//«Старики-разбойники» (Эльдар Рязанов, 1971)
■ Как удержать жизнь, утекающую сквозь пальцы? Оплести гармонией время…
//«Ускользающая красота» (Бернардо Бертолуччи,1996)
■ О том, что дает силы жить…
//«Патерсон» (Джим Джармуш, 2016)
Чтобы видеть новые публикации в ленте Яндекса —
подписывайтесь на дзен-канал КиноКакПовод…
Ваша оценка текста и ваше мнение в комментариях очень важны для развития канала. Спасибо!
#кинематограф #самопознание #одиночество #понимание #философия
