Любовь Сухаревскую без преувеличения называют звёздой иркутской журналистики. Рукописи – они ведь не горят. Сколько их накопилось за годы её работы в газетах «Советская молодёжь», «Комсомольская правда», «Байкальские вести»! И не просто заметок информационного плана, взятых с сайтов и чуть переделанных, как сейчас сплошь и рядом, а аналитических, серьёзных и глубоких журналистских материалов. Во времена БАМа Любовь Сухаревская работала в районной газете Усть-Кутского района, в нашей газете. И вслед за строителями протопала своими ножками тысячи километров трассы!
Ещё мы общались, когда Сухаревская приезжала на юбилей газеты "Ленские вести". Очень светлый, очень искренний и очень симпатичный человек. С удовольствием всегда читала её публикации в газете «Байкальские вести» о культуре: театральной премьере, новом кинофильме или каком-либо событии. Доводила до читателя информацию любой сложности легко, просто играючи и всегда через собственное «я».
Когда её не стало, культурный мир Иркутска просто осиротел. Не случайно, первым из очерков Арнольда Харитонова я выбрала именно этот. О Любе на нашем канале не было ещё ничего. А надо!
Читаем материал Арнольда Харитонова о Любови Сухаревской из книги «БАМ: люди, которых я знаю». Он был написан автором в марте 2014 года.
Первая встреча. Последняя встреча.
Бросаю скучные занятья,
Мой тихий город, Бог с тобой,
Я к вам, ребята, принимайте,
Не за туманом - за судьбой.
Байкало-Амурская магистраль… БАМ, сначала воспетый, потом изруганный… Он начался, чтобы испытать тысячи молодых людей своей трудной работой, суровым бытом, да ещё и неразберихой грандиозной советской стройки – со всеми её родовыми болезнями. Это была трасса для крепких мужиков, но уж никак не для хрупких женщин.
Не помню точно, когда и где я впервые встретил Любу Сухаревскую, но что это было в какой-то бамовской командировке - уверен. Встреча была мимолётной, помню, подумалось: что этой блондиночке, этому эфирному созданию делать среди грубых мужиков и тяжёлых машин? К тому же поэт (это я знал), ей бы витать в каких-нибудь райских кущах, среди утончённых дам и куртуазных кавалеров, среди муз, слева Эрато, справа Каллиопа.
А тут тебе - никаких изысканных речей, одна грубость, густо приправленная матом, железо, грохот, весенняя распутица, летняя пыль, жара с мошкарой и комарами, осенняя слякоть, зимой – морозы за тридцать, а то и под сорок и ниже. Нет в помине гостиниц, ночуй, где придётся в заежке, все удобства на улице, в насквозь прокуренной общаге, среди мужичья, не всегда трезвого, в балке. Подумалось: недолго это нежное существо здесь выдержит.
Плохо я знал Любу, точнее, совсем не знал. Вся её последующая жизнь показала – она была куда сильней характером многих и многих мужчин.
Более подробно помню следующую нашу встречу. Она тоже была связана с БАМом, хотя и случилась далековато от него – в Улан-Удэ, где проходил первый слёт ударных комсомольских отрядов и куда мы приехали от «Молодёжки» вместе с Борисом Ротенфельдом. Как всегда, когда собираются вместе множество молодых людей, получивших передышку от тяжёлой работы, было суматошно, шумно и пьяно.
Торжественные речи (их говорили Герои Соцтруда, работники ЦК комсомола и даже один космонавт) воспринимались как досадное отвлечение от сплошного праздника жизни. Мы с Борисом не были исключением, хотя молодыми нас можно было назвать с натяжкой.
В этой кутерьме Люба выделялась спокойствием, несуетностью, отстраненностью от галдящей толпы. Мы с Борей сделали попытку потолковать, познакомиться поближе с привлекательной коллегой. Поговорили, но как-то формально, особого контакта не возникло, нам даже показалось, что она несколько высокомерна, - всё-таки поэт, не то что какие-то газетчики.
Как мы ошибались! На самом деле, как я понял позже, всё было ровно наоборот - Люба, которой тогда не было и тридцати, смущалась в разговоре с взрослыми дядьками, к тому же журналистами областной газеты, которые ей, «районщице», видимо, казались птицами высокого полёта (чего мы, в нашей демократичной «Молодёжке», никогда не ощущали).
Так и получилось, что мы тогда друг друга не поняли, - мы в то время уже были людьми довольно циничными, а Люба умела смущаться и, кажется, даже краснеть – в отличие от большинства наших коллег женского пола.
Что касается БАМа, то и тут между нами было одно, но существенное отличие, причём в пользу Любы - хотя мы там знали многих и даже имели настоящих друзей, бывали часто и подолгу, но всё же наездами. Она же не побоялась оставить свой «тихий город» и уехать на Лену, в Усть-Кут, чтобы с головой погрузиться в будни магистрали. Знаю, что многие хотели бы повторить этот её поступок, да не многие решились. Потому что мало кто осознал, как это сделала Люба, что бросить насиженное место и ехать в неуют стройки надо не за длинным рублём.
Я к вам, ребята, принимайте,
Не за туманом – за судьбой.
Дорогая «Молодёжка»
Друзья поймут, а для других-
Спокойный взгляд, улыбка, смелость,
И, слава Богу, нет им дела
До тайных бурь и слёз твоих.
Она появилась в нашей редакции как-то негромко, не очень поначалу заметно, как, впрочем, делала в этой жизни всё – жила, работала, писала стихи, мыкала нелёгкую женскую долю – хорошим людям редко везет в жизни. Как причастные к большой стройке, мы сразу стали не чужими друг другу, но говорили об этом мало, если вообще говорили.
Да и о чём собственно говорить, если у каждого из нас был на стройке свой опыт, свой круг общения, свои пышки и свои шишки? К тому же этот период жизни Любы остался с нею навсегда, но всё-таки в прошлом, а тогда начался совершенно другой, который длился до последних дней, который, если его обозначить официальным названием, будет звучать так: «Любовь Сухаревская и иркутская культура». Но Люба ни в какой официальный контекст не вписывается, всё, что она делала, - это работа, прежде всего её души и, конечно, ума.
Именно в «Советской молодёжи» она обрела тему, которой оставалась верной до конца. Если собрать вместе все её публикации об иркутской культуре, получится замечательное исследование вопроса – с конца 70-х годов до начала второго десятилетия XXI века.
Её любимым детищем стал «Причал», литературно-публицистическое приложение к газете.
Раньше на «Причале» хозяйничали многие образованные культурные дамы, но … одна больше любила себя, чем работу; другая не понимала, зачем надо отвечать на письма читателей; третья не имела достаточного терпения, чтобы поговорить с авторами. А ведь в отдел, в который пришла Люба, писем слали едва ли не больше, чем в любой другой, и посетители тоже скучать не давали.
Посетители и авторы этих посланий известно какие – всё люди творческие или считающие себя таковыми, а то и попросту графоманы, всех их объединяет одно: народ этот ужасно ранимый. К тому же среди графоманов встречаются, и нередко, люди… как бы сказать помягче – не совсем нормальные что-ли.… А если такой творец находится в стадии сезонного обострения, тут уж вообще ничего не докажешь. Такие люди, как правило, не удовлетворяются объяснением женщины, будь она хоть Анной Ахматовой, им подавай редактора или, на худой конец, его заместителя. Признаться, мы с редактором устали от них отбиваться.
Но с приходом Любы заметили, что их поток в наши кабинеты стал иссякать, а потом и вовсе сошел на нет. Не сразу, но поняли, что произошло, - в редакцию пришла женщина не только знающая, но и терпеливая, и ровная в общении. Словом, человек, которого мы, сами того до конца не осознавая, ждали давно. И самое главное, чего тогда достигла Люба и ее «Причал», - благодаря ей он стал тем, чем и должен быть: пристанищем для способных молодых людей, для тех, кто только отправился в дорогу и нуждался в ориентирах. Да просто в том, чтобы их стихи увидели, - опубликоваться поэту без имени тогда было архисложно.
В следующей публикации мы продолжим публикацию Арнольда Харитонова о Любови Сухаревской.
Не пропустите!
