Собственный корреспондент газеты "Известия" в Свердловске В. Летов записал интересное интервью об одном позабытом доме отдыха в Уктусских горах. Это был дом отдыха для военных, которые уехали из него в 1960-е годы, передав дома тресту "Уралспецстрой". Представляем Вашему вниманию воспоминания и впечатления о нем.
"Дежурный слесарь НИИ Александр Лешков оказался эрудитом весьма разных областей знаний и для начала оспорил право академического словаря говорить с народом сугубо академично.
-Что есть барак? - вдруг вопросил он и не менее торжественно ответил. - Барак - дитя несчастья. За первой же дверью в нём обитает надежда. И так все сто шагов по коридору. А тут как? - И тут он ткнул жестким ногтем в обложку нового, новее нет, словаря русского языка с моей справочной полки. А там значилось: "Барак - легкая постройка для временного жилья".
-Строка, - хмыкнул слесарь, но какая... лучезарная. И неправды в ней опять же на целый том. Я тоже за свет в конце коридора. А тут - одна идиллия. Ишь ты, легкая! А т ы, филолог, поживи в бараке, поживи. «Временная»! А ты, филолог, определи, когда этой временности придет конец? Собственно говоря, он и пришел ко мне за ответом на последний вопрос. Человеку надоело жить, так сказать, без удобств, и он желал знать, когда это закончится. Вот так с год назад я познакомился с Александром Лешковым. Вот так приобщился к кругу его забот. И тут нужно уточнить - не только его, не только...
-Барак, - хмыкнул он, прощаясь. - Барак - понятие растяжимое. Диоген, к Вашему сведению, обитал в глиняной бочке, но никто её не называл амфорой. А наш барак, глядишь, скоро назовут небоскребом из стекла и бетона...
С Лешковым, заверяю Вас, не соскучишься. - Обращается собкорр. - В свободное от работы и семейных дел время он ходит в читальный зал библиотеки и штудирует специальные науки (?). Недавно, к примеру, изучил жилищное право, и на то есть веские причины.
...Вообще-то последний барак в Свердловске снесен лет шесть назад (1978). В фанфары при этом не трубили, в литавры не били, кинохроника не стрекотала, а должностные лица нет-нет, а вспоминают тот звездный час города не без гордости. И я ту гордость приемлю: бараки возводятся легко, а исчезают трудно.
И вовсе не поэтому дом на опушке у Свердловска, где живет Лешков, я не могу отнести к категории барака. Про опушку, кстати, я не оговорился. Свердловск, вопреки устоявшемуся мнению непосвященных, — зеленый город, а тут вообще лесная сень, пение птиц на рассвете, грибы за порогом — чем не благодать! Справа — Уктус с его знаменитыми трамплинами, слева — опытная станция садоводства, на балансе которой состоит дом Лешкова. Домов, собственно говоря, шесть, значатся они под одним номером. И это — наследство: когда-то в них размещался дом отдыха. И вот Лешкову и в доме отдыха плохо. И не только ему. Но в любом хоре есть кто-то голосистый, и вот слышишь его, только его.
- Надышатся озоном, горестно сказали мне в Чкаловском райисполкоме Свердловска,— и пишут, пишут... от прилива сил...
Отставной дом отдыха. Было время, не белки по этим вот тропинкам скакали, а отдыхающие в мешках — в надежде на приз затейника. Не бараки это, не бараки: пусть былые, но хоромы в два этажа, и стены не насыпные, а бревенчатые, и наличники местами резные. А люди пишут, люди требуют обратить внимание. Шесть домов, около сорока квартир и криков "ау-у". Почему?
Вглядимся в проблему, так сказать, изнутри. Домам - за полвека, а в запах озона они привносят устойчивый запах тлена. Строились они пусть даже домом отдыха, но сезонного режима, жилыми домами стали в 1941, когда в былые палаты стали вселять эвакуированных. Так и жили, не сетуя, крыша есть - и хорошо.
Сейчас эта крыша течет, а обитают там, поверьте, не строительные начальники и даже не прорабы, которым подвластна любая течь, а солдатские дети и солдатские вдовы.
«Сынок, —сказала одна из них, когда я, поскользнувшись — на выточенной временем и каблуками ступеньке, — грохнулся на спину, — ты уж так... громко... не падай, не падай». "Не буду, - покряхтел я, подымаясь". "Не падай, а то ведь развалится дом, где тогда я стану жить?"..
Народ тут добрый, но едкий, слово не говорит, а впечатывает. У домов официальное имя — "ветхий фонд", а это по табели о рангах - уже не барак, но бедствие, на которое глаза, увы, не закроешь.
— Все мы в школах учились,— говорит Лешков,— кто больше, кто меньше. Нынче образование всеобщее. И все по науке знаем, что для нашего времени типично, а что нетипично. И я, рабочий Лешкой, со всей закономерностью нашего строя заявляю, что все это, — он тычет ногтем в свои бумаги, — нетипично, хотя сидит в моем горле, как рыбья кость. И ежели бы думал, что типично, то ужался бы в комок и ударился в спячку. А вот пишу‚ аукаю.
И поводя рукой, словно гид в экскурсионном автобусе, он говорил, что город в прошлом году заселил 612 тысяч квадратных метров жилья, на сегодня — рекорд, на завтра — будни. Лешков — свердловчанин и патриот, и этим все сказано. И вот увлеченно рассказывает он, это город наступил было и на его зеленый кут, но застопорился на подходах, будто кто-то, громогласный, крикнул "замри". Так и это же объяснимо, с прежним подъемом сообщает он свои познания, — зелёная зона, табу, легкие Свердловска, не все же заселять этажерками.
Вся эта проблема решилась бы вмиг, поднимись на этом вечно зеленом взгорке хотя бы один многоэтажный дом, в котором жильцы экс-теремов не заняли бы и цоколя. Я высказал ему эту незатейливую мысль по принципу лишь бы что-то сказать, но Лешков строго посмотрел на меня через свои старомодно круглые очки:
- Так это же психология эгоиста: сам поел, значит, все остальные сыты. Я же говорил: "легкие" Свердловска. Пусть дышит.
Вот такой нынче — жалобщик пошел: все понимает, но и желает, чтобы поняли и его. Ему, слесарю Лешкову, и не только ему, надобно знать, когда же придет плановый срок сноса изживших свое домов. Чего же, казалось бы, проще ответить? Загляни в бумажку — и ответь.
Одно время на этот вопрос отвечало само время. Опять же, шесть лет назад, в ту самую пору, когда сносился последний барак, горисполком принял решение, которым мог бы гордиться. Достигался один рубеж, намечался другой, опять же, заметный. К середине восьмидесятых город решил свести на нет свой ветхий фонд. "Хилфондом" обозвали его строители, и этот неологизм вряд ли нуждается в словарном истолковании. Вряд ли нуждалось в пояснениях и то, что семь лет и расселение девятнадцати тысяч человек, жителей "Хилфонда", для миллионного города — цифры вполне и вполне совместимые. Решение, как и подобает решению, подкреплялось сроками исполнения, именами исполнителей тоже.
И вот тут, пожалуй, закавыка. Прекрасно, когда сносить и строить поручают, к примеру, "Уралмашу". Тот, ясное дело, ворчит, но одна рука уже ищет неплановые фонды, другая же строит. А что может опытная станция садоводства, которая за многолетье с превеликими трудами подняла на днях склад для инвентаря, и тем сооружением гордится, как гордился, предположим, Воронихин своим Казанским собором? Что может станция, которая переходит из рук в руки и у которой какой уже год никак не продвигается «своя» очередь на жилье, а тут — "чужое"? Хотя, будь оно и своё, мало бы что изменилось.
По давней раскладке дача Лешкова и иже с ним вроде бы не существует. Прошла пора, и пролегать бы тут в зиму лыжне, а летом — туристской тропе, если бы.
- Если бы подсказали виноватых в горисполкоме, — чкаловцы серьезней отнеслись бы к своей неотложной задаче.
- Если бы, - сказали и в Чкаловском райисполкоме Свердловска, - директор опытной станции Демин со всей серьезностью бы отнесся к делу, все было бы иначе.
Итан, Демин — крайний. Человек этот, как внешне, так и внутренне, - садовник, этакий добрый, из сказки. Садовник не является строителем, он весь нацелен на то, чтобы дать жизнь не мифическому для него дому, а саженцам с волшебными для меня именами — «Серебряное копытце» и «Внучка Диброва».
Вот и работать бы Демину над этим, а не ходить по непривычным — для него инстанциям, выбивая участок под дом, заранее зная, что на тот дом нет не то что миллиона, нет и тысячи для оплаты привязки к местности. И что ни год, горисполком тычет указующим пальцем на райисполком, райисполком — на станцию, а та ретиво изображает рвение. И это все, что она может. А люди пишут. И стоит ли удивляться, что письма их звучат тревожным зовом!
Лешков, когда-то шахматист с перспективой, он и папку с письмами держит под мышкой, как шахматную доску. И на столе он так же раскладывает ее пухлую, горестную. Ежегодно он запрашивает инстанции (много их) о сроках сноса дома и, как положено, получает через месяц, не позже, ответ, и в каждом — новый срок.
В последнем письме директор УралНИИсхоза ответил, что отселения надо ждать в тринадцатой пятилетке. Слова "тринадцатая пятилетка" он написал с большой буквы, рассчитывая, что будет больше веры, Лешков же уже этому не верит, потому что писем много, а сути нет. А не проще ли говорит он, сказать: бессильны мы, товарищи, в своевременном разрешении своего же решения".
А что с домом отдыха сейчас? Нет ни дома отдыха, ни солдатских семей на Красной горке за Уктусом. На их месте сейчас таунхаусы очередного коттеджного поселка.
По материалам:
Летов В. Последний барак // Известия. 09.03.1984.
