-Вставай, соня. Вставай. Ишь, заспалась. Тётка с женихом пашут, как кони, скоро в ЗАГС , а она подушку давит. Невеста.
Луша вскочила, как встрепанная, села, с трудом разогнала пелену перед глазами, чувствуя, как разрывается от боли голова. В жизни такого не было, она, как птичка, встречала рассвет летом, а зимой, когда даже солнце ленилось, выкатывая свой сияющий лик с девяти, вставала в кромешной темноте, а уже к серому, неверному свету за окном вынимала хлеб из печи. А тут... В такой день... Потерев виски холодными ладошками встала, качнулась, с трудом добралась до кухни, достала заветный флакончик, который не раз спасал её при болезни, накапала в воду, выпила разом. Стало легче, дурнота отступила, туман рассеялся, и она вдруг явственно вспомнила, как Нинка поменяла стаканы, когда они сели отдохнуть и выпить компоту.
"Беладонна или мак? Вот ведьма. Хорошо, не отравилась, не до конца выпила. А то и свадьбы бы не было. А где Андрей?"
Мысли постепенно яснели, и Луша, наконец глянув на оторпевшую тётку, улыбнулась.
-Не сердись, теть Валь. Сейчас я. Быстро
-Ну, наконец. Или одевайся. Андрей запряг уже, ждёт. Все у вас ни как у людей, ни выкупа, ни подружек, ни машины хорошей, ничего. Аа!!!
Тётка в сердцах махнула рукой и, неуклюже раскачиваясь, как толстая утка, пошла к печи, и, взяв ухват, двинула внутрь горшок с картошкой, освободив место для гуся. А тот дыбился на противне набитым яблоками животом, лоснился натертой маслом шкурой, готовился треснуть румяной, зажаристой корочкой, обдав заждавшихся гостей потрясающим ароматом мяса, чеснока и карамели.
Когда Луша, уже одетая, выглянула из комнаты, Андрей стоял у дверей в сени и наматывал серый пуховый шарф, подарок Луши к свадьбе под воротник модной городской куртки, стараясь помирить между собой две совершенно непримиримые вещи гардероба. Сейчас бы волчий полушубок, схваченный в талии кожаным ремнем, да пышную ушанку. Тем более весна вдруг отступила, откуда ни возьмись взялись морозы, схватив в тиски, ещё не до конца отступившую воду. Вот, пушистый, длинный шарф был бы кстати. А так... Но Андрей не сдавался, ладил его поглубже и так увлекся, что пропустил момент, и увидел невесту, когда она уже подошла. Увидел и... онемел. Эта, нежная, почти эфемерная, потрясающей красоты женщина, с подобранными под жемчужную диадему пышными волнами сияющих белокурых волос, с тончайшей талией, угадываемой под свободно спадающим кружевом необыкновенного платья - не была его Лушей. Его девочкой - женщиной, с вечно выбивающимися из-под косынки непослушными кудряшками, с распаренными от работы маленькими руками и запачканым подолом длинного фартука. Рядом с ним стояла фея. Та, самая, из его детского сна. Которая приходила к нему во сне часто, и в детстве и потом, позже. Приходила, когда ему было трудно, улыбалась молча, гладила по щеке и всегда помогала. Как он мог её не узнать?
Фея шевельнулась, улыбнулась хитрой лисичкой и наваждение спало. Андрей почувствовал себя таким счастливым, что у него захолонуло внутри тревожно и сладко. Он мягко отвёл руку Луши, потянувшейся за своим стареньким пальтишком и накинул на её плечи лёгкую белую шубку - свой подарок на свадьбу. Потом взял её под руку, коснулся губами щеки и вывел во двор.
На улице уже собирались люди. Несмотря на малое количество приглашённых, улица постепенно заполнялась любопытствующими, бегали дети, Наденка, на удивление скоро заметая внеурочно заматеревший снег длинной праздничной юбкой, гонялась за курицей, стараясь схватить её и сунуть в узорчатую сумку - на счастье молодым. Пелагея стояла у саней и улыбалась, глядя на сына и глаза к неё были молодыми-молодыми...
- Что ж вы, как нищие? На коняке? А то машину мужик найти не мог, уж прям сложность. А может ты, жених и за невестушку не уплотишь? А ну, давай, негоже так. Даром то...
Нинка, вся пылающая, расхристанная, в таком же по цвету пальто, как её красные щеки, в полосатом рыжем платке, съехавшем набок, почти ломая каблуки модных полусапожек бросилась наперерез, схватила Лушу за руку и, резко дернув её на себя, загородила спиной, пряча от Андрея.
-Выкуп, женишок, выкуп. Не жадись. Красота такая. Раскошеливайся, купец.
Андрей, усмехнувшись, достал деньги, сгреб, сколько было, сунул Нинке мятые бумажки в варежку
-Мало. А? Бабы? Мало, жадный женишок какой. Ещё давай.
Луша попыталась выйти из угла, в который заперла её чумная соседка, но та была сильнее, да и не церемонилась. Пихала её задом изо всех сил, толкала, как взбесившаяся кобыла.
-Хватит. Охолонь. Пойди вон лучше, в хате помоги. Да компоту холодного выпей. Подружайка нашлась.
Пелагея твёрдой рукой взяла Лушу за локоть, отолкнула Нинку, да так, что та чуть не полетела в грязный снег у обочины, подвела к саням.
-Держи свою красоту, сынок. Да покрепче. Ишь, шлындрает тут. Фря...
... Когда Луша с Андреем выходили из ЗАГСА из-за туч вдруг вырвалось яркое солнце и зерна пшеницы, которые горстями стали кидать в молодых, золотом и перламутром отливали в его лучах. За санями бежали дети, в их крошечные толпы летели конфеты и чувство чуда, счастья и искрящейся радости вытеснили все наносное и заполнили души Андрея и Луши полностью, как виноградный сок бочки осенью.
Немного автобиографической прозы
