Касательно Груздева есть один момент, который мне крайне не ясен – а как вообще делили квартиры при разводе в довоенном СССР и в первое десятилетие после войны? То есть живет себе мужик, у него отдельная квартира (как у Груздева, разбираем это вариант). Вот он женился, пожил с женой три года (детей не нажили), задумали разводится и бац – квартира разменивается! Мужик ищет варианты… размена. Похожий, на первый взгляд, случай, поданный в юмористическом ключе, читаем у Михаила Зощенко в «Рассказ о старом дураке», где выскочившая за «старика» ушлая девица в итоге разменивает общую комнату на две маленьких и «кидает» таким образом незадачливого мужа. Но у Зощенко есть важный нюанс – хитрая жена при разводе, разменивает в итоге не изначальную мужнину комнату в 9 метров, а ту которую пара получила путем двойного обмена, сначала на 14 метров, а потом на 20. То есть муж остался с тем с чем был в начале.
А Ларочка Груздева должна была получить комнату, не ударив палец о палец. И в идеале, останься жива, могла бы водить к себе новых Фоксиков. За Груздева аж зло берет – как можно быть таким ослом? Или у него попросту не было выхода и это общая практика – только размен? Странно все же, получается непаханое поле для дам полусвета, и интересно, а мужикам так можно было? А если бы Груздев жил со старушкой-мамой («Да и квартира, в сущности, ваша – еще родительская…»), или положим, с ребенком от первого брака, все равно размен? Неужели в СССР «держатель квартиры» был настолько в незащищенном от брачных аферистов положении?
Сдается мне, все же нет, и инициатива размена исходит от Груздева, благодаря его фантастической и слегка парадоксальной мягкотелости. Другой бы выпнул Ларису на ее родные и законные 12 метров, к маме. Во всяком случае, попытался бы.
«– А чья квартира? – сразу же спросил Жеглов.
– Квартира его была, Ильи Сергеевича. А когда разошлись, Илья Сергеевич решил, что Ларе неудобно к маме возвращаться, да и тесно там – мы с ней на двенадцати метрах живем…
– И что?..
– Но ему самому тоже деваться некуда, он пока в Лосинке комнатку с террасой у одной бабки снимает. Решили эту квартиру на две комнаты в общих разменять.»
«И не в приступе злости или гнева, и не из желания избавиться от опостылевшей обузы, даже не из ревности, а из‑за какой‑то квартиры!
Этот мотив никакого сомнения не вызывал.»
Я чего-то не понимаю в этой истории… Для меня этот мотив Груздева совершенно не очевиден, так как он не боролся и даже не пытался бороться за свою квартиру, а по своим (себе на беду) убеждениям решил подарить ее чужой уже женщине. Мотивация начинает сыпаться… но только не для Жеглова.
И вот, наконец, легендарный пистолет, сколько копий вокруг него сломано. Фокс в роли тореадора, «Байярд» в роли красной тряпки, Жеглов в роли, увы, быка, который купился на эту тряпку.
«Меня на эту мысль наводит пистолет его. Другой на его месте выкинул бы оружие к чертовой матери – от улики избавиться, – а этот, вишь, припрятал: значит, к вещам относится трепетно, жалеет их, понял? ...»
«…и пистолетом „байярд“, обнаруженным при обыске у Груздева в Лосиноостровской (вещественное доказательство № 5)
Недаром Станислав Говорухин убрал безобидный эпизод с Толиком Шкандыбиным, который стрелял из ружья во фронтовика Елизара Ивановича.
«– А теперь скажи нам, друг ситный, где ружье, – спокойно предложил Жеглов.
– Нет у меня никакого ружья, – быстро ответил Шкандыбин. – Хоть весь дом обыщите!»
У иного дотошного зрителя уже после первого просмотра такой сцены мог возникнуть вопрос – почему даже тупой шпаненок Толик Шкандыбин понимает, что хранить у себя дома оружие, из которого ты накануне стрелял в человека опасно (потому что точно будут искать и найдут), а интеллектуал Груздев в версии Жеглова этого уразуметь не способен? Почему у Жеглова даже не мелькнула легкая мысль – что-то здесь не так…
