Красная шапочка», стали раздаваться голоса: мол, никакого открытия и не произошло. (И сейчас еще подобные разговоры можно услышать). Просто Николай Акимович Каржавин, говорили противники, а точнее, завистники и «обиженные», оказался более догадливым чем другие: пришел в Федоровский музей, нашел там образцы пород, похожих на бокситы, установил, откуда они были взяты в музей, затем поехал туда, на место отбора, и сказал: вот оно, месторождение бокситов.
Да, Каржавин не отрицал, что он сделал открытие в Федоровском музее. Но какое открытие? Он открыл там не месторождение, а боксит как руду. Эти категории ничуть не равнозначны. Да, находки в коллекции «каменной библиотеки» Е.С. Федорова помогли, значительно облегчили и ускорили поиск. Но Каржавин находился на верном пути, определенном им еще до знакомства с коллекциями в Федоровском музее, и вопрос, когда будет обнаружено коренное месторождение, решался временем. Николаю Акимовичу помогал весь коллектив базы, начиная от его начальника В.К. Чулочникова и кончая рабочим, и Николай Акимович всегда с благодарностью говорил о своих многочисленных помощниках.
Эту историю открытия описал в своей книге «Земное иго» Борис Золотарев. Сегодня, в День первооткрывателя, мы представляем вашему внимаю эту главу...
Разгадка Благовещенского месторождения
…В тот вечер Николай Акимович сидел в конторе до полуночи, снова и снова просматривал карту района бурения, анализы проб, записи своих наблюдений. Лихорадочно думал: где же месторождение? Что оно рядом, теперь уже ясно. Но где? Где? Да и что такое рядом? Тут на сотни километров нетронутая тайга, сколько мест, где еще не ступала нога человека. И все-таки надо искать, искать! Искать!
А тем временем то из одной, то из другой буровой доставляли превосходные куски боксита.
Как-то на базу приехал геолог Богословского рудоуправления А.К. Бруштейн. Он сообщил Каржавину, что его коллега с Покровского рудника П.А. Починегин, работая недавно около села Петропавловского, нашел в отвалах бывшего Походяшинского завода куски породы, похожей на железную руду, а затем в бумагах рудника нашли результаты анализа этой руды: в ней оказалось свыше 47 процентов глинозема, а железа всего 2,83 процента.
Так на карте Каржавина появилась еще одна точка: Петропавловское село. И оно лежало на линии, ведущей на север. Значит, надо ехать в Петропавловское. Впрочем...
И тут Николая Акимовича «осенило»: наверняка в Федоровском музее есть образцы и анализы руд, взятых с рудников бывшего Петропавловского завода Максима Походяшина. Вот бы найти их!
Каржавин без промедления отправился в музей. В его фондах тогда хранилось 110 тысяч образцов. Чтобы перебрать их, пришлось затратить бы не один месяц. Но зачем все? Его интересовали образцы красной породы. Но и таких в музее оказалось свыше 50 тысяч.
Каржавин прикинул: если ежедневно просматривать тысячу образцов, на это уйдет 50 дней. Многовато! И Каржавин приступил к делу.
В это время в Турьинскую базу прислали выпускницу местного горного техникума Маргариту Васильеву. Начальник базы В.К. Чулочников сразу определил помощником Каржавину.
При знакомстве Николай Акимович расспросил девушку, из какой она семьи, по своему ли выбору пошла учиться в горный техникум, нравится ли избранная специальность?
Надо сказать, у Н.А. Каржавина уже выработался свой взгляд на людей, избравших профессию геолога. Ему приходилось встречаться со многими практикантами и выпускниками институтов и техникумов. Среди них попадались совершенно случайные люди. Одни из них откровенно хвастались, что на учебу устроил дядя, знакомый, другие не скрывали, что в горное учебное заведение привела романтика профессии. Те и другие обычно долго не задерживались в поисковиках. После первого же «поля» — летних скитаний по горам и тайге, болотам или в степи да еще с пудовым рюкзаком на спине, уходили из геологии, в лучшем случае, оседали в конторах. Людей, равнодушных к профессии, выполнявших обязанности хотя и честно, но не творчески, по принуждению, приказу, геология не терпит. Не в почете такие были и у Каржавина.
Маргарита Васильева произвела на Каржавина приятное впечатление. Среди ее родственников есть геологи и горняки, она — коренной житель Урала, из Турьинских Рудников, пошла в горный техникум по своему желанию.
— Вот и прекрасно! — воскликнул Николай Акимович, по привычке расхаживая по крошечному кабинету. — Будем работать вместе. Дел у нас невпроворот. В самую горячую пору пришли.
— Работы не боюсь, — решительно ответила Васильева.
Н.А. Каржавин коротко объяснил, какие задачи решает база, в частности, он, техрук.
— Вот вам первое задание, — сказал далее Каржавин. — Надо найти отчеты геологов за 1898 год, образцы и анализы руд Благовещенского месторождения.
— Дел оказалось много, — вспоминает ныне Маргарита Александровна Смышляева. — Пришлось просмотреть гору бумаг. Но я сразу почувствовала важность задания, и мне хотелось как можно быстрее и лучше справиться с ним. В музее работал тогда и сам Каржавин. Обычно днем он, как техрук базы, находился на буровых, а вечером, часто не заходя на квартиру, шел сюда. Заражал он необыкновенным трудолюбием, напористостью, азартом. Глядя на него, и мне хотелось работать еще лучше.
Через несколько дней Маргарита Васильева принесла Каржавину любопытный документ — выкопировку 16 шурфов Благовещенского железорудного месторождения. Документ был выполнен на добротной кальке из голубоватого батиста, хорошо сохранился. Каржавин, рассматривая ценный документ, то и дело восклицал:
— Да вы, Маргарита, чудо сотворили! Чудо!
Польщенная и ободренная похвалой своего начальника, Маргарита с новой энергией принялась разбирать бумаги и образцы руды. На это ушло много дней. И вот удача: найдены анализы пород, взятых из Благовещенского месторождения, а вскоре на столе Каржавина лежало 50 камней. Исследовав их тщательно, Николай Акимович Каржавин отобрал из них 14 образцов и послал в химическую лабораторию Надеждинского металлургического завода. Потянулись томительные дни ожидания: что-то покажет анализ?
В Турьинской базе имелся свой лаборант-самоучка Дмитрий Иванович Шадрин, бывший балтийский моряк. За долгие годы работы в лабораториях он накопил большой опыт, с завидной точностью выдавал результаты анализов. Но Шадрин не имел специального образования и его анализы в ответственных случаях не признавались за официальный документ. Каржавин, сгорая от нетерпения, часть образцов все же дал Шадрину.
Наконец получен ответ из Надеждинска. В нем говорилось, что из 14 присланных образцов семь — бокситы высокого качества. Между прочим, цифровые данные полностью совпали с теми, что выдал Д.И. Шадрин.
Теперь можно отправляться в Петропавловское село и там детально обследовать месторождение, взять из старых разработок пробы, сделать новые анализы.
С Каржавиным поехал старший геолог Центрального научно-исследовательского геологоразведочного института Е.П. Молдаванцев, который в те годы занимался изучением геологии Ивдельского региона.
Перед выездом один из знакомых посоветовал Каржавину и Молдаванцеву зайти в Петропавловском к леснику Павлу Петровичу Ожегову.
— Лучше его вряд ли кто знает места, — сказал тот знакомый. — У него и отдохнете. Старик гостеприимный.
Каржавин и Молдаванцев воспользовались советом. Как только приехали в село, сразу же направились по адресу.
Ожегов оказался дома. Это был старик высокого роста, весьма подвижный, широкоплечий, со светлой окладистой бородой. Его внешний вид, непринужденная приветливая улыбка, по-молодому блестевшие глаза вызывали уважение и доверие. Павел Петрович предложил гостям горячего чаю, а после — отдохнуть. Открыв дверь в небольшую, чисто прибранную комнату с деревянной кроватью и круглым столом, кивнул:
— Вот нумер, занимайте!
Молдаванцев снял фуфайку, сумку, сел за стол и удовлетворительно проговорил:
— Переночуем, Акимыч, а завтра — дальше двинемся.
Каржавин глянул на свои карманные часы, затем в окно, энергично возразил:
— Нет, Евграф Порфирьевич, я пойду на старые выработки. Сейчас!
Молдаванцев пытался отговорить Каржавина, мол, скоро вечер, но тот стоял на своем: только сегодня, только сейчас!
Поблагодарив за чай, Николай Акимович обратился к хозяину дома:
— Павел Петрович, просьба к вам: расскажите, как пройти к старым шурфам?
— Благовещеньем, стало быть, интересуетесь? — уточнил Ожегов.
— Да, им, — подтвердил Николай Акимович. — Старыми шурфами. Найдем их?
Ожегов будто давно ждал такого вопроса, стал охотно рассказывать о старых выработках.
— Многие тут копались, сначала, сказывали старики, точильный камень искали, потом железную руду, а после все тут забросили. Но наши, петропавловские, ходят туда за красной глиной. Краска из нее добрая получается, на все годится — столы, стены и прочее красим.
Словоохотливый лесник поведал гостям о многих других интересных вещах, в том числе о приезде сюда Федорова.
— Отец говорил мне о том. Будто академик по дороге в село молоток свой потерял. А без него геологу, стало быть, никак нельзя. Мужики говорят ему, Федорову-то, мол, есть в селе кузнец Телегин, любую штуковину смастерит. Федоров пошел к нему, нарисовал что-то на бумаге. И пока тот устраивал какие-то свои дела, Телегин сковал молоток, насадил на ручку. Федоров протянул кузнецу деньги, а Телегин отводит его руку, обидчиво говорит: мол, не для личной надобности вам молоток, а потому плата не полагается.
— Понятливый, видно, кузнец, — поддержал разговор Каржавин и снова спросил: — Так как, Павел Петрович, к тем шурфам пройти? Расскажите.
— Оставил бы, Акимыч, до завтра, — снова подал голос Молдаванцев.
— Нет! — Каржавин встал из-за стола.
Ожегов тоже поднялся с места, кивнул Каржавину:
— Подождите.
Он надел плащ, добела выщелоченный дождями и солнцем, шапку из пестрой овчины, закинул на плечо ружье:
— Идемте. Покажу.
Около церкви, стоявшей на скалистом берегу речки Колонги, Николай Акимович остановился. Ничего не скажешь, храм красивый: легкий, прямо-таки воздушный. Отсюда начинались немногочисленные улицы — узкие, грязные, почти все упирались в лес. Дома деревянные, редко двухэтажные и пятистенные. За Колонгой отдельно стояла слобода Кокуй. Местные жители рассказывают, что селение основали солдаты, высылаемые царем за разные служебные провинности.
Оглядев село, которое с этого места хорошо просматривалось, они двинулись дальше.
За последними домами — речка Сарайная, через нее на высоких сваях мост, за ним старый сосновый лес. Свернули с дороги, именовавшейся Ивдельским трактом, пошли по узкому лесному проселку в сторону приискового поселка Даньша.
Ожегов шагал впереди широко, размеренно — по-хозяйски. Каржавин, чуть отстав от проводника, разглядывал дорогу, лес. На светлых полянах росли оранжевые рыжики-боровики, толстые темно-фиолетовые сыроежки, приземистые маслята. «Обратно пойду — соберу их», — подумал Каржавин. Грибы он любил во всяких видах — вареные, жареные, соленые, знал массу рецептов соления, умел готовить на зиму.
Вышли на плоскую возвышенность. Сдвинув на затылок шапку, Ожегов медленно проговорил:
— Смотрите: какое у нас приволье! Всю жизнь хожу здесь и не могу наглядеться. Николай Акимович обвел взглядом видневшиеся вдали горы, ближние пестрые леса, вздохнул:
— Я ведь тоже родился в лесной стороне. Но, право же, эти места лучше, богаче.
Лесник повернулся лицом к мелколесью, раскинувшемуся внизу, под увалом, как бы между прочим сказал:
— Вон они, шурфы.
Каржавин даже приподнялся на носках, разглядывая рыжие плешины среди лесного подроста, затем торопливо пошел туда.
— Ладно, вы тут делайте свое, — крикнул Павел Петрович вслед Каржавину, — а я загляну на ту сторону. Вчера горело там.
Каржавин остановился на первой поляне. Перед ним были старые выработки. Прошел дальше — тоже самое: шурфы, шахтенки-закопушки. Они тянулись на восток, в сторону реки Ваграна. Одни совершенно осыпавшиеся, заросшие малинником и травой, другие неплохо сохранившиеся. Около них валялись полусгнившие бревна и доски, какие-то железяки, и всюду — камни, камни. Николай Акимович ходил от ямы к яме, ничего не трогая, словно приценивался, чего это стоит, а сам все больше волновался. Часто-часто билось в груди сердце, даже жарко стало. Скинув плащ, Каржавин подошел к шурфу с обвалившимися стенками. Батюшки! Да тут настоящая коллекция бокситов. Поднял один камень, второй, третий... Моментально его вместительная кожаная сумка была забита до отказа. «Опять жена скажет: привез вагон камней», — улыбнулся Николай Акимович. Обычно такими словами она встречала его из каждой поездки. О грибах нечего было и думать: некуда их класть.
Каржавин выбрал на местности самую высокую точку и оттуда сделал схематическую зарисовку шурфов, снова пошел вдоль их. Внимание привлекла яма, у которой стоял покосившийся ворот, валялись железная бадья, обломки досок, чуть в стороне возвышались отвал породы и отдельно полуразвалившийся штабель из камней необычайной формы: круглые, половинки, приплюснутые, величиной с голову человека и чуть больше. Любуясь камнями, подсвеченными низким солнцем, Николай Акимович повторял про себя: «Так вот ты какое Благовещенье! Железное Благовещенье. Но нет, это не железная руда. Это — боксит. Боксит!».
Далее приведу выдержку из книги Н.А. Каржавина «Красная шапочка». На странице 95 он пишет: «В штабеле я увидел типичные шаровые образования красного боксита... И тут невольно возникла мысль назвать месторождение «Красной шапочкой». Именно под этим поэтическим названием месторождение широко известно в мире».
Был вечер. Низкое сентябрьское солнце в лоб освещало штабель, усиливая темно-красный цвет камней, отчего они как бы светились изнутри. Несомненно это явление способствовало возникновению у Каржавина сравнения камней с красной шапочкой, тем более и формой они походили на шапочки…
Борис Михайлович Золотарев «Земное иго. Документальная повесть», стр. 49-55
