Глава 4.
Перед отъездом в Вятку Ефим приехал из Усольского в дом родителей, чтобы помочь отцу собраться, и к Вознесенью всей компанией двинуться в путь.
- Через два воскресенья воротимся, - тайком от отца говорил брату Ефим, - Ты Проша себя да мать с братьями береги. Уши востро держи, ежели что худое про Усольское услышишь, то ты знаешь, как туда по старой гати идти… Ты уж постарайся, сбегай до моих, вдруг помощь какая нужна будет. Может случится что, так ты к нам их свези. Слыхал я, мужичок к нам на торфа́ прибился, пришлый, не наш. Боюсь я, как бы не поглядеть явился, что да как, прибыльное ли дело и где казна артельная. А она у меня была, боюсь я за Катю и детишек. Им всего и защитником остаётся, что Катин отец. Больной он, уж немощный… Не оставь их, прошу!
- Не беспокойся, сбегаю, проверю. Ты бы их сюда привез до времени, когда сам воротишься. С нами бы были, изба большая всем места хватит, и отец бы тому не противился, – шептал Прохор брату в ответ.
- Так ведь, кто ж знает, братко, откуда той беды ждать! Говорят, в лесах те душегубы прячутся, за болотами не найти. И не выведать, где от них новой беды ждать – у нас в Усольской, или здесь, в Березовке.
Отец с братом уехали, наказав Прохору в лес не ездить, помогать матери дома, младших братьев пестовать. Парень старался во всём подражать отцу. Строжился на младших братьев-озорников, так и норовивших сбежать со двора в лес, или на мельницу по-за рекою. Помогла матери в домашних делах, сам вызвался ходить на колодец, чтоб матери не носить тяжелое коромысло, а еще и самому краем уха слушать людские пересуды, а тех было много.
- А еще что бають, - оглядываясь по сторонам, говорила кривая Сазониха, - Трушино как есть всё спалили! Бабка у Кречевых там жила, так они поехали её проведать, к себе забрать, а и сами не воротились еще. И воротются ли, незнай! Сношка ихняя горюет, воет – токма ведь свадьбу зимой играли!
- Так а что, чьих рук дело-то это? – громко спрашивала молодая жена дегтяря Косицына, - Ведь их же изловить должны, власти-то!
- Шшш… Тихо ты! Кто ж их изловит, кто по болотам рыскать захочет! – шикнула на неё Сазониха, - Бають, налетают под рассвет, злые, страшные! Мужиков бьют, баб за косы таскают, чтоб добро не прятали! Одно хорошо – девок не трогают, не портют! С погребов повытаскивают, куды их мамки-батьки попрятали, да в рубахе по деревне гоняют, а не тронут. Токма обсмеют. А вот мужиков, ежели те гоношатся за добро своё, бьют нещадно…
Прохор возвращался домой и тихонько рассказывал матери, что слыхал у колодца. Оба молча хмурили брови, думая, как же отец и Ефим добрались до Вятки, всё ли у них ладно.
Мать молилась перед святыми образами непрестанно. Засыпая, Прохор сквозь дремоту видел тусклое мерцание лампадки в красном углу, и слышал шёпот матушки, перемежаемый тихими всхлипываниями…
С каждым днем такие пересуды в народе становились всё тревожнее и жарче. Березовка притихла. Детей не выпускали играть на улице, запирая во дворе. Девушки перестали ходить на реку и в лес, хотя погоды стояли тёплые. На поля старались не ходить в одиночку, и страх веял в тёплом летнем воздухе.
Однажды утром пришедший к колодцу Прохор услыхал в конце улицы конский топот. Обернувшись, он увидел всадника на усталом пегом коне и чуть посторонился, давая всаднику дорогу.
Но приехавший мужчина остановил коня у колодца и попросил у Прохора напиться. Подав всаднику ведро, парень во все глаза рассматривал покрытого дорожной пылью гостя, и с удивлением узнал в нем артельщика Климента Афонина.
- Ох, Проша, благодарствую! Жажда измучила, спешил я скорее добраться до Березовки.
У Прохора похолодело сердце – Климент уехал в Вятку вместе с отцом и Ефимом, так отчего же он воротился раньше, совершенно один…
- Хорошо, что тебя тут встретил, - между тем сказал Климент и полез к себе за пазуху, - Вот, письмо вам с матерью Ефим передал.
Увидев встревоженное лицо парня, Климент поспешил добавить:
- Добрались до Вятки мы, не тревожься. Только отец твой сильно в дороге простыл, захворал. Ефим с ним останется, дольше в Вятке пробудут, чем сперва намеревались. Ты мать успокой, вот письмо. И … смотри, Прохор, в оба… Рогачёвское разорили, я с мужиком тамошним по дороге повстречался. Ежели что ценное дома осталось, не прячь, а придут – дак сразу отдай. Жизнь дороже. Понял ли?
- Понял, дядька Климент, как не понять. Благодарствуй за весточку от отца и брата! – Прохор подхватил ведра и быстрей зашагал к дому.
После они вместе с матерью и братьями читали письмо Ефима. Брат писал, что отец болен, что разместились они в доме Саввы Григорьевича и отца лечит хороший доктор. Ефим просил Прохора сходить к Катерине в Усольское и передать ей небольшую записку, вложенную в письмо.
- Ох, Прошенька, как же ты пойдешь! – вздохнула мать, - Боязно!
- Матушка, не тревожься, я тропу по старой гати знаю, мне Ефим показал. Никто там не ходит, топь черная кругом. В сумерки завтра пойду, никто и не заметит. Катерину с ребятами нужно проведать, как они там.
Вечером в окно избы Житниковых тихонько стукнули, и Пелагея Захаровна увидела за окном силуэт соседки Марфы Авериной. Отворив запертую на щеколду тяжелую дубовую дверь, Пелагея впустила гостью в избу.
- Здравствуй, Пелагея, - тётка Марфа вошла в дом и перекрестилась на образа, - Я слыхала, от Федота ты весточку получила. Пришла узнать, нет ли вестей о брате моём, с ним ведь уехал.
- Проходи, Марфа, присядь. А ну, цыть, разбойники, - загнала она на полати Федюньку и Игнатку, - Спать немедля, чтоб я вас не слыхала!
Мальчишки смекнули, что матушку сегодня заботит какая-то беда, и послушно улеглись. Пелагея усадила гостью за стол, а сама достала из-за киота письмо от Ефима. Женщины придвинулись ближе к лампе и тихо разговаривали, разбирая строчки.
Прохор вышел во двор и сел под окно на завалинку, глядя в небо, разливавшее над Березовкой нежные цвета вечерней зари. Тихий говор женщин в доме был хорошо ему слышен через открытое окно, и он рассеянно прислушивался к их словам, думая про своё.
- Залютовали они еще страшнее, - вдруг услышал он слова тётки Марфы, - Поговаривают, бить их кто-то начал! Выискался храбрец видать. Хоть и один, да какой! Шестерых говорят ихних молодцов положил, да не силой, а хитростью. Ночью выследил их становище, обождал, пока они, разбойнички лихие, уснули. И уж что да как, я не ведаю того, а шестеро говорят утром не проснулись! Дед моего Михея сказывал, истинно тебе говорю - шестерых! Так который у них верховодит, осерчал да поклялся найти того, кто посмел против них выступить. В Архиповку нагрянули, они там близ нее ночевали, всё вверх дном перевернули, мужиков побили сильно, наш-то дед успел в лесу с детя́ми схорониться. Михей к им уехал, сюда повезет, избы-то которые успели, пожгли эти злодеи…
Женщины зашептались тише, рассуждая, кто же мог осмелиться в одиночку пойти против банды, заставлявшей страшиться всю округу…
А Прохор думал, что он бы очень хотел помочь тому молодцу, что решил в одиночку проучить разбойников. И ему было жаль того, что этот храбрый человек один силится наказать зло.
«Вот, если бы ему собрать храбрых молодцев, кто выступил против озлившихся людей, охочих до лёгкой наживы, - думал Прохор, - И кто же этот человек, как бы его отыскать, да ему подсобить!»
Юношеская горячность, так присущая молодости, заставила вскипеть злость, и Прохора стали одолевать беспокойные мысли. И о том, что ему очень хотелось бы разыскать того самого отчаянного молодца. И о том, что отец никогда не позволит ему совершать таковые поступки. И что сам он не сможет теперь оставить мать и братьев, чтобы поискать того самого тайного защитника окрестных деревень…
Меж тем, на Березовку спускалась ночь, одна за одной на быстро темнеющем небе зажигались звёзды.
Тетка Марфа, наговорившись с соседкой, отправилась восвояси, и мать позвала Прохора вечерять.
- Сынок, боязно мне тебя отпускать нынче в Усолье, - Пелагея Захаровна еле сдерживала слёзы, - Не ходи, отступись. Подождем недолго, может вести какие добрые придут, тогда и сходишь до Катерины!
- Матушка, прости. Я слышал, что тётка Марфа сказывала. Если всё правда, то медлить нельзя, надо ночью идти. Они же пуще озлятся, лютовать начнут. Тогда и вас мне не оставить, да и самому, может статься, не выбраться станет. А Катерине надобно сказать, что Ефим с тятей дольше в Вятке останутся, она ведь изведётся, ожидая.
Как ни боязно было Пелагее Захаровне отпускать сына, но в его словах был резон, и скрепя душой, она с ним согласилась.
- Ложись, поспи, - сказала она сыну, - Я тебя разбужу, как совсем стемнеет. Чтобы тебе до света успеть в Усольскую попасть, да меньше глаз чужих застать.
Прохор улёгся и закрыл глаза. Засыпая, он видел, что мать истово молится за него, за отца и брата, за всех сродников перед образами, плачет и кладет земные поклоны.
От Автора:
Дорогие мои Читатели! Этот рассказ публикуется по две главы в день - в 7.00, и в 15.00 по времени города Екатеринбурга.
Прошу вас простить меня, главы стоят на отложенной публикации на указанное время, поэтому делать ссылки для перехода на каждую из глав я не успею, к сожалению. Как только будет свободная минутка- обязательно сделаю переход по ссылкам.
Проходите пожалуйста на Канал - там новые главы публикуются своевременно! Спасибо, за ваши 👍! Канал существует только благодаря вам!
Приятного чтения!