Иваныч прочитал про любовь. Чёрт дёрнул его взять книжку младшего сына. В школе им задали читать. А Петька читать не захотел, сказал, что скукота.
А Иваныч, как раз злой был, ну и подвернулся Петька ему для воспитательных процедур: получил затрещину, приказ сложить поленницу, коли учиться не хочет и выговор.
Петька обиделся, надулся и сказал:
— Сам прочитай, если такой умный! Че там читать? Сопли, слёзы, ай, дайте я вам ручку поцелую, ай, подите прочь! Шняга!
Иваныч взял книжку и присел у окна, полистать. И правда, бабы в каких-то чудных платьях в оборочках. Слово-то дурацкое какое! Ладно хоть картинки есть, он полистал, посмотрел на эти оборочки.
Лососёвый цвет платья, тьфу, ну что это за цвет? Да и зачем Иванычу знать, что за портки такие, называемые капором на бабе надеты?
Но когда продрался сквозь эти нудности до главного, не мог оторваться.
Сидел потом, задумчиво глядя в окно. Смотрел, как Маруська копошится в огороде. Выцветший халат, ноги со вздувшимися венами. А потом на картинку в книжку. Потом снова на Маруську. Потом на картинку.
Представил Маруську в платье с оборочками. Цвет лососёвый не смог представить, поэтому представил цвет, как у Маруськи на халате, когда он был новый. Фиолетовый, с красными яркими цветами и зелёными листочками. Красота. Ну, в смысле платье красота, но на Маруське смотрелось, как на корове седло.
Иваныч вздохнул и сделалось ему томно, захотелось тонких чувств и переживаний. От таких непонятных переживаний, доселе не изведанных, Иваныч расстроился и налил себе стопку водки. Водка помогла, но ненадолго. Томность пробралась внутрь и жгла Иваныча. Он расстроился, хлопнул ещё стопку и вышел в огород.
— Маруська, — Иваныч галантно зашёл сзади, — а чего ты изволишь сегодня на ужин?
Он пристально посмотрел на Маруськин зад, плотно обтянутый выцветшей материей. Кое-где материя уже от постоянных стирок обветшала, и сквозь прорехи было видно серые трусы Маруськи. Иваныч, прикрыл один глаз и попытался представить Маруську в капоре с оборочками, ну или как там по красивому, портки называются?
любезные мои читатели! я понимаю, что вы очень внимательны, но не надо писать мне про "Маруську в капоре с оборочками, ну или как там по красивому, портки называются". Автор в курсе, что портки и капор, суть разные вещи и примеряются на совершенно разные части тела, автор даже в курсе на какие. Это идет рассуждение Иваныча, а ему простительно, не знать такие тонкости дамского туалета. Ну и потом - это ж юмористический рассказ, и это шутка!
Это взволновало Иваныча, голая Маруська, в представлении Иваныча стояла подбоченясь и глумливо подмигивала ему, Иванычу, будто звала его куда-то на сеновал. Огромные, пушистые трусы, в оборочку, неизвестного лососёвого цвета очень шли Маруське, только выглядела она в них странно. Загорелое до черноты лицо, руки. Ноги тоже загорелые до колен, сухие, коричневые, как чуть пережаренные куриные крылья, ломкие сверху и сочные внутри. А всё остальное тело — дебелое, мягкое, словно рыхлое дрожжевое тесто.
Иваныч сглотнул, после водки его всегда пробивало на пожрать. И тут получилось, что всё перепуталось: и глумливое подмигивание Маруськи, и куриные крылья.
Чтобы прекратить эту камарилью в голове, Иваныч твёрдо положил свою мозолистую мазутную руку Маруське на зад.
Маруська, почувствовав странное, встала, сбросила руку Иваныча и чётко, хорошо поставленным командирским голосом произнесла:
— Очумел, что ли, кобелина? — но при этом глумливо таки подмигнула Иванычу. — День на дворе! А ты, о чём? Поленницу сложил?
— Петька наказан, ему и складывать, — строго сказал Иваныч, представляя себя этаким графом, наказавшим дворню.
Это ощущение ему понравилось, смущало, правда, что дворни нет, а наказан его сын Петька. Но за дело же наказан, успокоил себя Иваныч и окончательно распоясался.
— А не пройти ли нам в номера? — также глумливо подмигнул он Маруське.
— Очумел? — без фантазии повторила вопрос Маруська. — Нажрался уже? И что ты мне рожи-то корчишь? От водки уже корёжит?
— Нет, — обиделся слегка Иваныч, что родная супружница графа не поняла его тонких «чуйств». — Ты же сама мне сейчас, таво, знаки левым глазом посылала, мол, пойдём Иваныч на сеновал…
Сеновал тоже не укладывался в графскую схему, но на кровати кувыркаться не вариант. В любой момент могли спалить мелкие графские отпрыски.
— Я? — Маруська воинственно упёрла грязные руки в бока. — Я, тебе знаки подавала? Это меня мошка в глаз тяпнула! — она медленно отёрла землю с рук о свои круглые бока. — На сеновал, значит? А моркву кто полоть будет? Тоже Петька?
— Мария! — Иваныч неожиданно для себя бухнулся перед Маруськой на одно колено и схватил её за грязную руку.
Тут по идее надо было кричать «будьте моей женой!», но Маруська и так была его женой, поэтому Иваныч малёхо запнулся. Чтобы выйти из затянувшейся паузы, Иваныч облобызал руку Маруськи. Ну как облобызал, облизал и даже немного обслюнявил.
Маруська схватилась за сердце и посмотрела на него остекленевшими глазами:
— Веня, — она осторожно высвободила руку из мазутного захвата Иваныча и вытерла о халат, — тебе плохо? Сердце? Да, Веня? — спросила Маруська с лёгкой надеждой, потому что только это могло объяснить странности его поведения сегодня.
— Нет, — не поняв тонкого намёка жены, сказал Иваныч. — хорошо.
— Хорошо, — с угрозой протянула Маруська.
С этого дня всё в жизни Иваныча пошло наперекосяк. Маруська относилась к нему подозрительно и уже откровенно намекала, что сдаст Иваныча в психушку, если он не закончит со своими закидонами.
А Иваныч, взял и прочитал ещё одну книгу про любовь и стал выражаться совсем неправильно, ну то есть непонятно для населения этой деревни и своего дома, в частности.
— А не соблаговолите ли вы, сударыня отобедать? — так спросил Иваныч Маруську в воскресенье.
— Соблаговолю, — сказала опешившая Маруська и хрястнула Иваныча полотенцем по харе. — Очумел, что ли?
В понедельник начальника гаража, где работал Иваныч, выбежал, задыхаясь на улицу, он просто не знал, что и делать. Совсем не знал. Он не понимал, то ли Иваныч просто издевается над ним называя «милостливый господин» предлагая «прошествовать и взглянуть своими очами на случившийся конфуз» с его трактором, то ли он внезапно и страшно заболел. И что теперь делать? Скорую вызывать? Но сколько она из города до них добираться будет? А вдруг он буйный? И что он скажет Маруське?
Всё это пронеслось в голове начальника молниеносно. Но что делать он не знал.
Иваныч удивился странному поведению начальника, выбежавшего из гаража со словами «ёксель-моксель». Подождал и пошёл его разыскивать. Надо ж было взглянуть на конфуз и решить, что делать, пора горячая, скоро уборочная, а на таком тракторе как выполнять планы?
Начальник, как увидел, что Иваныч с озабоченной рожей направляется к нему, совсем струхнул. Руки вспотели и глаза забегали.
— Ты, Иваныч, домой иди, — он отошёл от него на пару метров, если, что, то успеет убежать. — Сегодня, того, всё на сегодня.
— Так как же так, глубокоуважаемый Михаил Васильевич? — удивился Иваныч. — Мы же не решили, что делать с трактором.
— Того, самого, иди уже к Маруське, — Михаил Васильевич отошёл ещё на два метра. — Я смену тебе поставлю и хреновину эту закажу, в город. Вот привезут и выйдешь тогда, наверное.
От такого напряжения у Михаила Васильевича совсем в голове помутилось, он трясущейся рукой вытер пот со лба, катившейся градом.
— Иди, Иваныч, ёксель-моксель, не доводи до греха! — начальник решительно махнул рукой. — Иди! — он сорвался на крик.
Иваныч пожал плечами и пошёл. По пути встретил старуху Игнатьевну, которая в это время всегда ходила в магазин обсудить политическую ситуацию в стране.
— А, голубушка Глафира Игнатьевна, - немного рассеянно приветствовал старуху Иваныч. — Как изволили почивать? — он изящно склонился и поцеловал Игнатьевну в морщинистую и пахнущую скисшим борщом руку.
— Хорошо изволили, — заморочено ответила голубушка Глафира Игнатьевна и спрятала руку, которой только что мешала помои для хряка.
Она постояла немного, посмотрела на удаляющуюся спину расстроенного Иваныча и сплюнула в тёплую дорожную пыль:
— От я завсегда знала, что сопьётся! — повернулась и бодро засеменила домой.
Потом остановилась, всплеснула руками:
— Заморочил мне голову поганец! — она ещё раз сплюнула с досадой. — Я ведь в магазин шла!
Через неделю вся деревня гудела от накалившихся страстей. Одна учился русского и литературы ходила за Иванычем по пятам и упоённо слушала, как он говорит.
— Боже, как он говорит! — после каждой фразы Иваныча восклицала она и закатывала глаза. — Приходите к нам в школу, на урок словесности!
Иваныч краснел и отговаривался чрезвычайной занятостью. На самом деле, в последнюю неделю он тосковал. На работу его не пускал Михаил Васильевич, Маруська вызверивалась каждый раз, когда он только открывал рот, а Петька твёрдо сказал, если отец придёт в школу, он Петька убежит из дома, не переживёт такого позора!
Иваныч сидел во дворе и читал книги, которые приносил из библиотеки. Перечитал уже почти всё и подумывал съездить в город, чтобы там записаться в городскую библиотеку. Выбор побольше, да и народ пообразованней.
Маруська поклялась, что пустит все книги на растопку, и не посмотрит, что это библиотечное имущество! И уже задумывалась о разводе, ибо как спать с собственным мужем, когда он целует ей руки и жарко шепчет в ночи такие бесстыдства:
— Свет мой голубушка, Мария, — Иваныч нежно касался губами уха Маруськи, — как счастлив я твоим участием! Как трогает меня благородство и прямолинейность твоей натуры!
Это он говорил ей, когда Маруська в панике визжала, что ушибёт его на всю голову, если он ещё раз назовёт её голубушкой, особенно в интимный момент.
А ещё Маруська стала не на шутку ревновать Иваныча к училке. Он, конечно, ушибленный, но всё ж таки её муж. А эта, выдра городская ходит за ним и глаза пучит. И выражаются они одинаково и понимают друг друга с одного слова. Иванычу она не сознавалась в этом, но готова была уже вцепиться училке в патлы.
Ситуация разрешилась неожиданно. Маруська в сердцах собрала все книги и понесла их жечь в баню. Но передумала. Таки ж государственное имущество. Она завернула их в грязную тряпку и спрятала на сеновале, прямо с краю, придавив для верности кирпичом. Точнее, она сделала это впопыхах, просто сунула куда придётся, потому что Иваныч вышел во двор, потеряв своё «Горе от ума», которое сейчас и читал.
— Свет мой голубушка, — снова завёл своё нудячество Иваныч, — а не видела ли ты…
— Да что б тебя громом поразило! — рассвирепела Маруська и топнула ногой.
В это время плохо уложенный кирпич мягко соскользнул с сеновала и приземлился Иванычу на голову.
Анонсы Telegram // Анонсы в Вайбере подпишитесь и не пропустите новые истории
Спасибо за прочтение. Лайк, подписка и комментарий❣️❣️❣️ Еще рассказы автора:
Иваныч упал, тихо ойкнув, даже, что самое противное, не сматерившись и обмяк.
Маруська, проклиная себя, книги, писателей и литературу в целом припала к мужу и в сердцах лупила его по щекам.
— Ёксель-моксель, Маруська, — Иваныч схватил жену за руку, — хватит лупить меня, баба ты бестолковая! — он, держась за голову неуверенно поднялся на ноги. — Башка, как с перепою болит!
— Венечка! — Маруська бросилась на грудь Иванычу и зарыдала.
Но если нестерпимо хотеться поругаться, то можно СЮДА . Отдельная статья на этот счет. Резвитесь. Во всех остальных рассказах - не стоит.