Ей снятся драконы, костры и холмы, не льдистые йотуны — фейские дети.
Аннет убегает сквозь стынь от зимы — зима настигает её на рассвете.
А город как город — живёт и живёт, но ёкает сердце и катится юзом.
На площади — горка, гирлянды, народ. И все-таки ёлка. Тащите-ка бусы,
тащите сюда,
размотайте клубок.
А то всё вам сонно, и всё не по нраву.
Аннет собирает эльфийский венок: пять капелек солнца, орехи и травы,
две ниточки грусти, шары, бересклет, дыхание призрака, коготь виверны
А город — он что? На запястье браслет,
билетик в кармане, счастливый, наверно.
Под лестницей тени скребутся: "А ну,
пошли помышкуем на буквенный донник".
Аннет за верёвочку держит луну, и сказка растёт на бумажной ладони:
красивые ведьмы (но после — сожжём),
монахи, алхимики в пражских трактирах,
мозаика мига витражным дождём.
Всё лучшее в мире,
всё нужное — миру.
Туман клубковато ложится у ног — пушистая кошка, что шепчется с ветром.
Аннет надевает эльфийский венок — багровые ягоды, чёрные ветви.
Горюет фонарь — одинокий горбун. И локон на лбу мандариновой пайкой.
Аннет выбирает: дорогу, судьбу? Становится лёгкой.
Зима отступает.
Хрустят и ломаются спины мостов, взлетают пугливые птицы календы.
Аннет открывает окно на восток, на юг и на запад. И чувствует — лето.
И можно идти танцевать по лучу, разбрасывать камни, обманывать горе.
Поскольку волшебницам надо чуть-чуть — взяла и придумала. И не поспоришь.