Идея постановки «Демона» появилась у Николая задолго до того, как возник проект «Короли танца». Он не раз обращался ко мне с просьбой поставить для него балет на эту тему, но занятость в своем театре не давала мне ни малейшей возможности задуматься о чем-то ином. Создание нового репертуара, забота о сохранении профессионального уровня труппы, ее репутации — это большая ежедневная работа. Невозможно было ее оставить и заняться другим проектом, даже очень для меня интересным. Но так получилось, что Сергей Данилян, готовивший вторую программу «Королей танца», предложил мне сделать для Цискаридзе «Демона».
Тут совпало и желание Сергея, и давняя мечта Николая. Меня же интересовала не столько идея «Демона», сколько метаморфоза перехода светлого начала человека в темное, то есть вечная борьба добра и зла и процесс превращения падшего ангела в демона. Этот процесс представлял для меня наибольший интерес, поэтому я отказался от законченного образа Демона, известного нам по Лермонтову и Врубелю, и назвал этот маленький балет «Падший ангел».
Мы с Николаем договорились, что, если совместная работа будет взаимно удовлетворять обе стороны, мы ее продолжим, а если нет — остановим. Мне кажется, такое решение было абсолютно верным. Николай очень требователен к себе и другим, он не идет в своем творчестве на компромиссы. Когда работа делается для него, с учетом его индивидуальности, она должна соответствовать не только его физическим данным, но и его художественным критериям.
К взаимной радости, Николаю понравились наши первые репетиции, хотя работали мы довольно много, потому что процесс подготовки номера оказался совсем не простым. Я предложил Николаю хореографический материал, который был ему непривычен и неудобен, и вхождение в этот материал было трудным. К таким канонам он не привык, и тело сопротивлялось «неправильным» положениям, которые ему приходилось принимать.
Николай обладает блестящей выучкой и координацией движений с точки зрения русской классической школы. Здесь же все немного смещалось, а сдвинуться с вертикали классического танца, как оказалось, совсем не просто. Но трудности он преодолевал очень достойно.
Меня поражало и радовало то, что с его стороны была огромная тяга познать, открыть в себе что-то новое. Бренд «Николай Цискаридзе» известен, и у каждого возникают определенные ассоциации с тем, что за ним стоит. А в этой работе и мне, и главное — Николаю, хотелось открыть что-то неизведанное и найти неизвестное в известном. И результат, я считаю, получился достойный. Несмотря на сложности, сопутствовавшие работе, для меня она была захватывающе интересной, потому что я впервые сочинял новую хореографию для танцовщика такого высочайшего профессионального уровня, не работающего в моей труппе.
Я несколько раз менял поставленный текст, вплоть до премьеры. И более того — после премьеры тоже менял! Надо отдать должное терпению Николая, который, выучив очередную версию, соглашался на новые редакции хореографии. Ведь когда привыкаешь к определенной координации, чередованию движений, а потом нужно все снова менять, это заставляет напрягаться.
В каждом танцовщике есть своя искра Божья, и он представляет собой особый пластический и эмоциональный мир. Поэтому, когда «натягиваешь» свою пластическую форму на яркую индивидуальность артиста, требуется определенная адаптация.
Я никогда не заставлю артиста «разбиваться в лепешку», чтобы преодолеть то, что у него не получается. Мне легче найти хореографический синоним, который будет более органичен его физиологии — если это не идет вразрез с моей концепцией, моим представлением об образе, не меняет стилистику хореографии. Я не цепляюсь за отдельное движение, главное для меня — сохранить суть хореографической идеи.
Николай — абсолютно профессиональный артист, требовательный к себе и с огромным уважением относящийся к хореографу, поэтому он не позволял себе ни на йоту отступить от предложенной хореографии.
Это очень выгодно отличает его от многих других коллег. Он никогда не позволял себе ничего подобного! Инициатива что-то изменить всегда исходила от меня.
Сначала мы показали номер на гала-концерте в Коста-Месе в Калифорнии в 2009 году, затем начались гастроли проекта «Короли танца» в Москве, Петербурге и других городах России и Прибалтики. Когда я делал калифорнийскую редакцию, я был еще осторожен в реализации своих идей, а потом, когда лучше узнал возможности Николая, мне захотелось их еще больше усилить, развить и усовершенствовать. Если бы я заполучил Цискаридзе еще на неделю, я сделал бы этот балет еще совершеннее, потому что как танцовщик Николай, бесспорно, талантливейший материал, но чем больше с ним работаешь, тем больше хочется его развивать, дополнять идеями, раскрывать потенциал, который в нем заложен и который ты не можешь раскрыть в одночасье. Ты все время находишь в нем новые тайники. И когда эти тайники вдруг открывались в процессе работы, я часто ловил себя на мысли: «Ах, черт, я вот это не успел, а вон то не заметил…».
Но это естественно, потому что, когда впервые работаешь с артистом, тем более с таким, не раскрытым до конца, невозможно реализовать все свои идеи.
Николай Цискаридзе — это человек, который, с одной стороны, очень успешен, а с другой — быть может, один из немногих в мире, кто понимает, что такое настоящий классический балет, и ратует за него. Многие его публичные выступления порождают кривотолки, и мне горько это видеть. Когда он танцует — все его понимают, когда говорит — все не так однозначно. Я, например, понимаю его абсолютно, поскольку то, что он говорит, мне очень близко. Понятно, что это может кому-то не нравиться, потому что он говорит правду. Правду сегодня не только не принято говорить — ее разучились слышать!
Высказывания Николая, касающиеся положения дел в сегодняшнем балете, не являются следствием его стремления к фрондированию или желания кого-то обидеть. Это боль, искренняя боль за состояние балетного искусства как в России, так и в мире. Я не рассматриваю сегодня Россию отдельно от мирового процесса. Да, у нас своя специфика, свои исторические традиции, но проблема состояния балетного искусства — общемировая. И существуют всего несколько человек, которым больно видеть то, что происходит в балетном мире, и Николай — один из таких рупоров, которые говорят открыто, честно, а главное — абсолютно профессионально. В его интервью нет ничего ложного, ничего лишнего, он говорит очень четко и по делу.
Более того, Николай — тот человек, который старается сохранить связь времен, сохранить традиции, полученные им из первых рук — от Семеновой и Улановой, — из рук великих балерин и великих педагогов, ту культуру балетного театра, которая сохранилась со времен Петипа и бережно развивалась в советском балете, в лучших его проявлениях.
Пока живы люди из старшего поколения необходимо предоставить им возможность передать свой опыт новой плеяде танцовщиков. К сожалению, на наших глазах храм, который воздвигли наши великие предшественники, разрушается. Проникшие сегодня в театр цинизм, пошлость, коммерция, прагматизм уничтожают само понятие искусства балета. Профессиональная и гражданская позиция Цискаридзе мне в этом смысле понятна и близка.
Только недалекие люди могут видеть в его высказываниях озлобленность или несдержанность. Напротив! Он напоминает мне того ребенка, который кричит: «А король-то голый!»
Да, это бесстрашие ребенка — чистого ребенка, который все видит и не научился еще цинизму конформизма.
Люди, обладающие такой особой творческой структурой, люди беспокойные, перфекционисты от искусства, сегодня заслуживают уважения и признательности.
В нашей педагогике сегодня напрочь отсутствует понятие качества результата, а обучение подменяется вялотекущим процессом, который доходит до уже непотребной черты падения качества. Именно об этом и говорит Николай, потому что он это видит. Я тоже это вижу и считаю, что в этом заключается одна из главных проблем нашего театра. Почему сегодня ведущие театры нашей страны не имеют творческих лидеров? Потому что деградация начинается уже в школьных стенах, где происходит подмена качеств, свойственных творческой личности, понятиями современного обывателя.
Балет как искусство передачи эмоции через движение очень близок русским людям и русской нации в целом. Это стало очевидно еще в эпоху Пушкина, и именно поэтому, получив такое наследие, мы его в ХХ веке не растеряли, а наоборот — сумели дополнить и развить отечественными шедеврами своего времени. Но сегодня мы как будто делаем все для того, чтобы разрушить то, что имеем. Почему мы разрушаем? Потому что и критики, и некоторые профессионалы нам внушают, что, живя за железным занавесом, мы что-то упустили.
Этот комплекс неполноценности гнетет и артистов балета, и критиков, и хореографов. В начале девяностых, возможно, и было такое ощущение. Но занавес рухнул, мы увидели, что было за ним скрыто, и оказалось, что мы, напротив, сохранили что-то очень важное. За время изоляции произошла концентрация русского балетного искусства на базе его собственного потенциала — духовного, исторического, культурного, профессионального. И эта концентрация дала мощное развитие советского балета, который покорил весь мир.
Чем же сегодня мы можем покорить мир? Я не говорю о своей труппе, которая уже четвертое десятилетие работает над созданием нового балетного репертуара современной России. Но что мы имеем сегодня в репертуаре наших театров? Чем удивляем? Обладающие мощнейшим потенциалом наши ведущие труппы осваивают сегодня репертуар мирового современного балета. Взаимосвязь культур необходима. Все это замечательно, если бы параллельно стимулировались и создавались отечественные спектакли, не реанимированные, а новые, современные.
Еще одно поколение — и от нашего балета останется только легенда. Это проблема чрезвычайно серьезная! Николай Цискаридзе сегодня один из тех немногих, кого она волнует и кто пытается идти «против течения».
Борис Эйфман (2010 год)
