Летом 1869 года в «Московских ведомостях» появилось следующее объявление:
«Продается красивое по местонахождению сельцо Шахматово, при котором лесу 40 дес., пашни 36 дес., покоса 38 дес., стройка вся отличная, находящаяся от Солнечной станции Николаевской железной дороги в 12-ти верстах. Цена дачи 8500 р. Дачу эту можно осматривать во всякое время».
Новый хозяин нашёлся скоро, но также скоро и сменился. Если обратиться к межевым книгам, то можно узнать, что сельцо Шахматово за время своего существования сменило большое количество владельцев. Последним шахматовским «помещиком» стал Андрей Николаевич Бекетов — русский ботаник, педагог, организатор и популяризатор науки, общественный деятель, ботаник (морфолог, систематик, ботаник-географ).
Младшая дочь А.Н. Бекетова — Мария в своей автобиографичной книге «Шахматово. Семейная хроника» так пишет о причине приобретения усадьбы в Московской губернии её отцом:
«Мысль о покупке Шахматова возникла у отца после получения наследства от какого-то пензенского дядюшки (отец был пензенский дворянин). Часть денег пошла на поездку всей семьей за границу, в Швейцарию, другую решено было употребить на покупку имения в Московской губернии. Почему именно там? Да потому, что там уже были два имения родных моей матери - Трубицыно, в котором она выросла, и Дедово, имение сестры ее, А. Г. Коваленской. Эти места были хорошо известны и нам, детям. Мы там не раз живали. Все мы любили тамошнюю природу и были близки с обитателями обоих имений. Отец мой также охотно проводил лето поблизости от родных жены, которых очень любил. В Клинском уезде было в 70-х годах три имения профессоров Петербургского университета, в том числе и менделеевское Боблово. Отец мой навел справки у Дмитрия Ивановича о продающихся по соседству от него подходящих имениях, съездил вместе с ним осмотреть два из них и выбрал последнее, которое было и дешевле, и более удачно для житья, так как там была вполне оборудованная усадьба с хорошим домом, скотом и службами. Место отцу тоже понравилось, несмотря на отсутствие реки и вообще воды вблизи дома».
16 октября 1874 года «Жена капитана О.Н. Языкова продала А.Н. Бекетову собственно ей принадлежащее, свободное от всякого залога и запрещения недвижимое имение, состоящее Московской губернии Клинского уезда в сельце Шахматове и деревне Осинках, доставшееся ей, Языковой, от жены губернского секретаря Александра Васильевны Андреевской (по купчей крепости, утвержденной исправляющим должность ст. нотариуса Моск. охр. суда 5 февраля 1873 года)... Продажу сию она, Языкова, учинила: 1. Со всеми землями, лесами, водами и всякого рода угодьями, по дачам, переписным и отказным книгам и по всяким крепостям, к тому имению принадлежащим. Мерою всей земли вообще удобной и неудобной в сельце Шахматове и дер. Осинках в продажу сию поступает 120 десятин 368 сажен. 2. С господским строением и заведениями в том имении, ей принадлежащими. Взяла она, продавщица Языкова, с оного покупщика Бекетова за означенное имение 5 тыс. руб. серебром».
О том, как Елизавета Бекетова (бабушка А. Блока) готовила усадьбу к первому летнему сезону в 1875 году:
« При усадьбе приставлен был сторож, старичок из соседней деревни, который возил воду и кормил лошадей, а скотница - бабушка Катерина, смотрела за четырьмя коровами-холмогорками, за курами и утками. В доме было много мебели и даже несколько ламп. Оставалось только привезти кровати да письменный стол для отца, купить посуду и обновить обивку на мебели. Этим предварительным устройством занялась наша мать. Она поехала в Шахматово раньше всех и привезла кровати и стол отца, затем купила на станции простенькие, но миловидные сервизы и ситцев для обивки мебели и своими руками перебила заново несколько диванов, кресел и мягких стульев. Наняла она также пастуха, работника Гаврилу, заменившего сторожа, и прислугу, деревенскую девушку Машу, которую она научила убирать комнаты и стряпать те нехитрые кушанья, которые составляли ее обед, т. е. котлеты, яичницу и рисовую кашу».
В 1897 году главный усадебный дом в Шахматове был описан как «строение деревянное, одноэтажное, с мезонином, крытое железом, на каменном фундаменте, длиною 7 1/3 саж., шир. 4 2/3 саж., стены снаружи обшитые тесом, местами с резными украшениями, выкрашенные; полы дощатые с накатом, частью окрашенные масляной краской, комнаты оклеены обоями; двери и оконные рамы (зимние и летние) сосновые, окрашенные масляной краской с медными и железными приборами; лестница в мезонин сосновая; печей 3 голландских изразцовых; ...пристройка деревянная, крытая железом и тесом; внутренняя отделка такая же, как в главном доме, 1 голландская изразцовая печь». Описаны и другие постройки усадьбы: флигель, кухня, погреб деревянный, каретный сарай, амбар, людская и др.
Вот как описывает внешний вид усадьбы, своё первое от неё впечатление Мария Андреевна Бекетова:
«Обе наши тройки со звоном колокольцев быстро въезжают на двор мимо кустов шиповников слева и скотной избы справа. <…> А вот и дом - серый с зеленой крышей, с мезонином и двумя одинаковыми крыльцами, выступающими вперед. <…> Она [мать] ведет нас через маленькую переднюю в столовую. Мы видим открытую стеклянную дверь, выбегаем на балкон, и первое, что мы замечаем направо от него,- это развесистая и густая яблоня, вся сплошь покрытая белыми, нежно-душистыми цветами. <…> Налюбовавшись на яблоню, мы застыли перед широкой заманчивой далью, открывавшейся в левую сторону. За нашим садом живописно вилась, сначала вниз, потом всё в гору - проселочная дорога, которая вела в ближайшую деревню Гудино; в обе стороны от нее расстилались луга и пашни, а дальше, до самого горизонта леса, селенья и вся знакомая тихая ширь русской деревни. В одном месте над темной гущей деревьев белела остроконечная верхушка церкви. <…> Перед балконом была площадка с незатейливыми цветниками, за ними густым шатром поднимались старые липы, а вблизи дома и дальше виднелось много роскошно цветущей сирени».
А вот как Мария Андреевна описывает внешний облик и внутреннее устройство и убранство усадебного дома:
«Он был одноэтажный, с мезонином - в стиле средне-помещичьих усадеб 20-х или 30-х годов XIX в. Уютно и хорошо расположенный, он был построен на кирпичном фундаменте из великолепного соснового леса, с тесовой обшивкой серого цвета и железной зеленой крышей. К дому пристроена была кухня, соединенная с ним крытыми сенями. В кухню можно было пройти со двора. Окна ее выходили в сад и во двор. Дом состоял из семи жилых комнат: пять внизу и две в мезонине. В сад с лицевого фасада выходило три комнаты, каждая по два окна, в угловой по боковому фасаду было три окна. Они были почти квадратные, глубиной около 9 аршин, шириной 8. Четвертая комната поменьше, аршин 6 глубиной и поуже, выходила тоже в сад, но с бокового фасада. В ней было одно широкое окно с боковыми узкими стеклами. Эта комната сообщалась с передней. На двор выходила только передняя и одна комната в два окна, в которую вписана кладовая, отделенная невысокими стенками, оклеенными обоями. Кладовая занимала только часть стены, так что в комнате оставалось еще много места. Отсюда вела дверь на площадку, с которой можно было спуститься по небольшой лестнице в сени, а оттуда в кухню или на двор. Вправо за дверью с площадки шла лестница в мезонин. На верху лестницы была довольно большая площадка с оконцем, выходившим на крышу пристройки. Из него открывался уже описанный мною вид. Влево от этой площадки шел проход в мезонин, замыкающийся двумя ступенями и дверью. В мезонине было две жилых комнаты: одна большая с широким итальянским окном, выходившая в сад, и другая неглубокая с таким же окном во двор. Между ними была еще небольшая комнатка или вернее проход без окон, где были вешалки для платьев.
Нижние комнаты были высокие, а в мезонине гораздо ниже. Полы везде крашеные. В большой угловой комнате, выходившей в сад, раскраска была в узор квадратами, обведенными черными с белым каймами. Обои внизу были дорогие, очень красивые. Окна двустворчатые, без поперечного переплета, с узкими цельными стеклами наверху и внизу. Добавочные стекла были почти везде цветные: в угольной комнате голубые, в других темно-лиловые или желтые. По словам местных старожил и судя по убранству и цвету обой, у прежних владельцев комнаты распределялись так: спальни были в мезонине, причем отдушник печной трубы был заткнут чьим-то шиньоном. Внизу было две гостиных - голубая и красная, между ними - белое зало; столовая помещалась в надворной комнате с кладовой. Там стоял между окнами овальный раздвижной стол из дуба со множеством нетвердо стоявших ножек на роликах. Там был и буфет такого же дерева. В гостиных было несколько ломберных столов, указывавших на частую карточную игру. Мебель была или мягкая без дерева, частью хорошей работы, частью похуже, фасон обычный: с одной подушкой без мягкой спинки и с деревянными ручками. Была совсем плохая мебель, другого типа. Несколько стенных зеркал в тяжелых рамках красного и орехового дерева украшали стены, но стекла их были испорчены пожаром. В комнате с дрожащим столом между окнами висел почему-то большой портрет Петрарки в красках в коричневом платье со складками и в лавровом венке на голове. Других портретов или картин не было. В одной из комнат висел небольшой и оригинальный образ Калужской божьей матери без оклада с хорошей живописью, изображавшей божью матерь с книгой в руках без младенца.
Распределение комнат, разумеется, было нарушено и стало таким, как рассудила мать. В средней комнате с белыми обоями, темноватой от навеса, сделанного над балконом, была столовая: в глубине ее между двумя дверями стоял буфет, посредине простой некрашеный стол, покрытый желтой клеенкой, заказанный у деревенского столяра. У одной стены стояло фортепьяно темного дерева, так называемое piano-carre, привезенное из Петербурга, где был уже куплен большой рояль. Там и сям по стенам стояли стулья и столики, у одной из стен небольшой диванчик вычурной формы, который мы с сестрами сейчас же окрестили кривлякой. Над столом висела старинная лампа с круглым белым колпаком, на стенах две стенные лампы. В красной гостиной налево от столовой была комната отца, самая солнечная, что было ему особенно приятно; в голубой гостиной были обои с бледно-голубыми французскими лилиями на густом голубом фоне и золотыми цепочками между ними. Цвет этих обой, а по возможности и узор мы сохраняли в неприкосновенности при дальнейших ремонтах, а эта комната всегда называлась голубой в отличие от других, где обои меняли свой цвет. В столовой мать повесила в восточном углу большой старинный образ божьей матери в золоченом окладе, в других комнатах повешены были маленькие образки или крестики. Себе мать взяла по вкусу самую тенистую комнату, которую затеняли два больших серебристых тополя, стоящие у забора, сейчас за калиткой, которая шла со двора в сад. В комнате отца стоял между окнами старый письменный стол ясеневого дерева с зеленым сукном и двумя ящиками без колонок, подаренный каким-то приятелем в первые годы его женитьбы. У противоположной стены была кровать и большой умывальный стол с двумя тазами и кувшинами, как принято было в нашей семье. В углу была большая печка, за дверью стоял ясеневый шкап для белья, против него у свободной стены диван без дерева, обитый белым с розовым ситцем. Несколько кресел красного дерева, очень удобный соломенный стул с ручками у стола и большое зеркало в простенке довершали убранство комнаты.
У матери был простой умывальный стол деревенской работы, покрытый клеенкой, против кровати зеркало в раме красного дерева с подзеркальником, в котором был ящик, а внизу тонкая резьба в виде точеных стрелок. Красивый ореховый стол полированного дерева с ящиком и фигурной подставкой для ног служил письменным столом и стоял боком к окну, на котором висела старая ситцевая занавеска с букетом белых цветов, разбросанных по светло-серому фону. В углу стояло большое кресло без дерева с высокой спинкой, а перед столом у окна - стул красного дерева с мягкой подушкой и деревянными ручками. Направо от туалетного стола стоял комод красного дерева.
Голубая комната предназначалась для старших сестер. На окнах были тюлевые занавески, в простенке лицевой стороны висело продолговатое зеркало в ореховой раме под воск. Рама была худшей работы, чем все остальные, но зато это было единственное зеркало в доме, не испорченное пожаром, под ним был такой же подзеркальник со стрелками, как у матери. В глубине комнаты против окон почти всю стену занимал диван-оттоманка, с валиками, обделанный в раму красного дерева. Мать обила его голубым ситцем с белыми полосками. Та же материя была и на подушках тех кресел, что стояли там и сям по стенам и у круглого стола посреди комнаты. И кресла и стол были красного дерева. У свободной стены, против боковых окон стояла кровать. В углу у печки, топка которой была в смежной комнате, занимаемой матерью, стоял умывальный стол. В комнате было еще шесть стульев простой работы, обитых серой клеенкой, комод красного дерева и два круглых столика на одной ножке. На них и на большом столе расставлены были букеты сирени.
Нас с сестрой Асей поместили наверху, в большой комнате, выходившей в сад. У нас убранство было попроще, но все-таки был свой комод, умывальный стол, небольшой туалетик с зеркалом, диванчик без дерева, обитый пестрым ситцем, несколько кресел с мягкими подушками и небольшой клеенчатый стол для писанья с ящиком. На столах были глиняные кувшинчики с букетами полевых цветов. Обои тоже были попроще, но вевеселькие: зеленые с розовыми цветочками. Мы были от всего этого в восторге, но, главное, смотрели на липы, шумевшие под окном, на сад, открывавшийся во все стороны, и вообще на виды. Непосредственно под окном нашей комнаты была покатая крыша балкона, сделанная из толя. Кстати опишу и самый балкон. Он был немногим шире столовой, в которой между двумя окнами помещалась стеклянная дверь. Крышу балкона поддерживали спереди четыре столба. Два средних соответствовали двери, от них шла в обе стороны простая балюстрада из прямых перекладин, по бокам балкона на террасе стояли скамейки, низ балкона был обшит тесом, с террасы шел спуск из семи ступеней.
В передней нижнего этажа убранство было скудное: железная вешалка, небольшой стол и два стула. На одном из двух узких окон стоял фильтр для воды с краном. Не было даже зеркала. В глубине столовой было две двери: одна вела в переднюю, другая в небольшую комнату с узким окном - во двор, которая сообщалась с той, где была кладовая. В этой комнате был стол в виде доски, укрепленный между стенами. На нем ставили самовары и кое-какую посуду. К одной из боковых стен был приделан шкап с полками, доходивший до половины стены. Там помещалась домашняя аптека».
Каждый раз, приезжая в Шахматово в начале в июня, просвещённое семейство знаменитого ботаника привозило с собой книги Шекспира и Пушкина, «Постепенно в Шахматове накопилась небольшая библиотека из старых журналов ("Вестник Европы", "Вестник иностранной литературы", "Отечественные записки", "Северный вестник", "Revue des deux mondes" и др.), дублетов классиков, литературных сборников и бледно-желтых томиков Таухница. <…> Привозились также кое-какие ноты (вальсы и баллады Шопена, "Песня без слов" Мендельсона и оперы в фортепьянных переложениях, большею частью итальянские, в том числе "Дон Жуан" Моцарта и "Фауст" Гуно)».
Так как Андрей Николаевич Бекетов был воспитан «в богатом помещичьем доме, в широких условиях степной деревни, то он был очень взыскателен насчет стола», имел, как выражалась его младшая дочь Мария, «довольно-таки капризный вкус». По этой причине в усадебном доме не последнее место занимала кладовая, размер которой составлял приблизительно 3 кв. аршина. Вот, что она из себя представляла:
«По стенам были полки, на которых размещались ящики с провизией: с разными крупами, пряностями и т. д. На всех были надписи. Весной их сушили на солнце, расставив на балконе. Для белой муки и сахарного песку были заказаны особые ящики. Крупитчатая мука покупалась целыми мешками, пудов по 5, сахарный песок пудами, так как кроме сладких блюд он был нужен и для варенья. Сахар для чая и кофе покупался целыми головами, и мать колола его по большей части собственноручно с помощью особого прибора с тяжелым ножом, ходившим на шарнире и прикрепленным к низкому ящику. Чай и кофе всегда привозили из Петербурга, остальную провизию брали на станции или выписывали из Москвы. На верхней полке стояла до половины лета целая батарея больших и маленьких банок, которые в свое время наполнялись вареньем. Из Петербурга привозилось также лучшее прованское масло для салата и несколько бутылок вина, то и другое ставилось в подвал, куда спускались, подняв за кольцо квадратную доску, приспособленную в полу кладовой. На гвоздях висели безмены: один большой на пуд весу, другой маленький на 25 фунтов. На одной из полок лежала поваренная книга знаменитой Елены Молоховец, оказавшая неоцененные услуги не одному поколению хозяек».
После революции, в 1921 году, деревянный барский дом местные крестьяне сожгли дотла.
Усадьба была отстроена заново, были собраны подлинные вещи семьи Бекетовых и Блока только к 2001 году. Кстати, именно благодаря воспоминаниям Марии Андреевны стало возможным воссоздание интерьеров главного усадебного дома, внешний же облик восстановили по фотографиям из семейного архива Бекетовых и Блока.
Источники:
Солнечногорье – страницы истории, Солнечногорск, 1998, с. 316-322.
Бекетова Мария Андреевна. «Шахматово. Семейная хроника», 1930. -151 с.
