Этой весной фотограф Сергей Максимишин представит дополненное издание альбома своих лучших кадров, который впервые был опубликован в 2015 году, к 50-летию журналиста. Мы отобрали 18 фоторабот и узнали у Сергея историю создания пяти из них.
В 2015 году в издательстве «Галерея печати» вышла моя книжка «100 фотографий». Идея была простой: мне исполнилось 50 лет, и захотелось «зафиксировать прибыль». Я попросил людей, вкусу которых доверяю, — Андрея Поликанова (на тот момент директора фотографии журнала «Русский Репортёр») и Артёма Чернова (фотографа и редактора) — войти вместе со мной в маленькую комиссию по отбору моих же лучших фотографий. Три дня мы ползали по полу, двигая туда-сюда отпечатки. На четвёртый день из пятисот с лишним фотографий осталось ровно сто. Они и вошли в книжку. К каждой фотографии я написал рассказ о том, как она была сделана.
Мне хотелось сделать книгу, которой мне очень не хватало, когда я был начинающим фотографом. Книгу не про цвет, не про свет, не про химию и композицию, а про то, как фотографировать на рынке, как фотографировать незнакомого человека, откуда фотографы черпают идеи и как находят героев.
Книга была тепло принята читателями и оказалась интересной даже людям, далёким от документальной фотографии. Тираж 2500 экземпляров (увы, по нынешним временам рекордный для жанра) разошёлся мгновенно. Мы — я и издатели — получили множество запросов на переиздание.
В марте выйдет дополненное издание, в полтора раза толще. Позволю себе такое сравнение: если в первом издании я рассказывал, как делаю кирпичи, в новой книге расскажу и о том, как из этих кирпичей строю дом. К 100 моим лучшим фотографиям добавятся ещё десять фотоисторий и, соответственно, десять рассказов о том, как они снимались. Некоторые рассказы из дополненного издания вы можете прочесть ниже, в этом материале.
Девочка с осколком зеркала
Помните опера Дукалиса из сериала про питерских ментов? Ему я обязан свободой. Дело было так. Мы — Лиза Фактор, Валерий Кламм и я — были маленькой экспедицией. Сначала нас было пятеро. Гениальный украинский фотограф Витя Суворов (увы, уже покойный) и этнограф Ирина Октябрьская двинулись из Усть-Каменногорска на север, а мы с Валерой и Лизой — на юг. Нашей задачей было сфотографировать реку Иртыш. Сначала ехали по левому берегу, пока не упёрлись в китайскую границу. Последний населённый пункт перед границей — посёлок Буран, аул Боран по-казахски. Поехали на заставу за пропусками в погранзону. Показали письма от казахской Академии наук о том, что мы — экспедиция и нам нужно помогать. Пограничники сказали, что уже пятница, начальства нет, пропуска выписать некому, но обещали позвонить буранским милиционерам, предупредить о нашем приезде. В Буран въехали под вечер. Гостиницы в посёлке нет. Решили заехать в администрацию, попроситься хоть в школьный спортзал. Администрация закрыта. В том же здании — отдел милиции. Туда мы сдуру и отправились.
За столом милицейский майор. Мы показали письма из Академии наук, рассказали про экспедицию, про Иртыш, про пограничников, которые должны были звонить. Оказалось, никто не звонил. Майор молча слушал нас, потом сказал: «Паспорта!» Забрал и положил в стол. «Пошли!» Запер нас с Валерой в одну камеру, Лизу в другую и ушёл, не сказав ни слова.
Вечер пятницы. Сколько нам здесь сидеть, кто нас освободит — непонятно. Телефоны не работают — связи нет. Вдруг минут через 20 майор загремел ключами: «Максимишин! Сергей Яковлевич! Почему, дорогой, не сказал, что из Петербурга! Я очень опера Дукалиса уважаю! Выходите скорее!»
И майор повёз нас к своему другу-ветеринару. Там были почёт-уважение и шашлык-машлык. А утром ветеринар поехал по дальним кошарам делать скоту прививки от бруцеллёза, мы увязались за ним. Остановились у одинокого домика на берегу Иртыша. Ребята уже сидели в машине, когда я снимал эту девочку. Запрыгнув в машину, сказал: «По-моему, я снял лучшую карточку этой поездки».
В ожидании школьного автобуса
Когда я был школьником, Кавказ не ассоциировался с войной. Конечно, мы читали в школе Лермонтова и Толстого, но Хаджи-Мурат тогда воспринимался как персонаж почти мифологический. Заходи, дорогой, будем барашка резать, шашлык кушать, вино пить. Сплошная «Кавказская пленница», и никакой войны. Потом заполыхало. Кавказ стал театром военных действий. Дима Гусарин, питерский фотограф, предложил провести мастер-класс в Кабардино-Балкарии. Я подумал, что это либо шутка, либо безответственность. Но Дима, хорошо зная эти места, утверждал, что живущим в ущелье Чегем балкарцам пока удаётся держаться в стороне от войны.
Из Нальчика до Юль-Тебе, одного из двух расположенных в ущелье аулов, раз в день ходит старенький ПАЗик. Я приехал за сутки до участников мастер-класса. Аул крохотный — 70 домов, 300 жителей. Бродил весь день — ничего особенного, не снял ни одной картинки. Испугался, что студенты меня поколотят, но обошлось. Убедившись, что на улице фотографии не растут, студенты пошли внутрь, в дома жителей. Вскоре начались обиды: «Почему ты у нас только три раза кушала, а у соседей пять?» — укоряли одну из наших девочек селяне. Через неделю стало казаться, что в ущелье Чегем мы родились и выросли.
Я попросил разрешения прийти в гости рано утром, чтобы сфотографировать, как девочек провожают в школу. Купил что-то к чаю, пришел в семь. Позавтракали, стали ждать школьный автобус. Тот запаздывал, возникла пауза чистого ожидания.
Женщина в чёрной косынке — мама девочек. Рядом их тётка, сестра погибшего (зимой упал в пропасть вместе с трактором) отца. Как старшая, она взяла на себя ответственность за семью. Много и тяжело работает: покупает мелким оптом коньяк в одном месте, продаёт в розницу в другом. Для мусульманки торговать алкоголем — грех, но ведь Аллах видит, что не для наживы, а чтобы прокормиться.
Уезжали из аула со слезами. Как минимум одна из участниц того мастер-класса — Марина Маковецкая — стала настоящим фотографом. А я был страшно горд, когда журнал «Русский Репортёр» поместил эту фотографию на афишу своей юбилейной выставки.
Золотые зубы
Мой приятель, увидев эту фотографию, сказал: «Улыбка Саурона». Ничего демонического в парне нет — зовут Саша, работал водителем в комитете по культуре мэрии Тобольска. Сашу и его УАЗик-«буханку» мэрия отправила мне на подмогу, когда мы делали материал о Тобольске для российского GEO. Картинку я снял, когда мы с журналистом Александром Можаевым вечером переправлялись на пароме через Иртыш. Вышли на палубу, а Саша остался в кабине, и сложно было не заметить этот треугольник — зубы, церковь и крест. Плёнки в камере не было, я уже израсходовал весь взятый на день запас. Оставалась лишь (чудом вспомнил!) много месяцев болтавшаяся в кофре катушка «восьмисотки» — по тем временам (2005 год) штука экзотическая. Пока заряжал плёнку, церковь совсем «съехала» к левому краю окна водительской кабины, я едва успел сделать несколько кадров. И, как всегда бывает, при любом количестве дублей — точная фотография всегда одна.
Саша запомнился не только ослепительной улыбкой, но ещё и присказкой: «Мясо без водки только собаки едят!» Однажды я снимал очерк о русской водке как явлении для немецкого кулинарного журнала. Сашина поговорка так понравилась немецкому коллеге, что стала заголовком статьи.
Золотые рыбки
Мы прилетели в Багдад в сентябре 2002-го, за полгода до войны. В то время работать в Ираке позволяли только (или почти только) российским журналистам. И всё равно ходить по городу и фотографировать разрешалось лишь в сопровождении «гида». Русскоязычных среди них было немного, почти все они работали с телевизионщиками. Нам с Юрием Козыревым выдали одного Хасана на двоих. Мы попытались возмутиться — тогда нам предложили гида с португальским языком. Это была проблема. Официально мы работали для «Известий» и «Огонька», а на самом деле на прямых конкурентов — Time и Newsweek. Мы боялись, что, если так и будем «ходить парой», в журналах выйдут похожие картинки и будет позор на весь мир.
В помощь Хасану мы наняли переводчика Мундыра — он сносно говорил по-русски, но не был аккредитован при местном «министерстве правды». Теперь мы работали парами: один с Хасаном, другой с Мундыром, стараясь не отходить далеко друг от друга. Как только у того, кто работал с Мундыром, возникали проблемы (а они возникали практически сразу, почти в каждом месте был «смотрящий» спецслужб), Мундыр бежал за Хасаном, и тот разруливал ситуацию. Мы щедро приплачивали нашим гидам, но иногда у них случались необъяснимые взбрыки. Например, Хасан строго-настрого запретил мне фотографировать ослов. На вопрос «Почему?» ответил: «Некрасиво!»
Все понимали, что дело идёт к войне, Ирак был всем интересен, и мы старались снимать всё что можно. В один выходной пошли на птичий рынок. Юра с Хасаном отправились фотографировать птичек, а я рыбок. Обычно я просматриваю снятое на цифру в процессе съёмки, но этот кадр заметил уже в гостинице. «Юра, смотри какая картинка!» Козырев взглянул скептически и сказал: «Птички, рыбки… нас что, за этим сюда послали? Тоже мне, фотохудожники!»
Непал, жницы
Снимая сельскую школу в Непале, вслед за учениками перебегал из одного корпуса в другой. Увидел этих женщин, на ходу, почти рефлекторно, нажал на кнопку и пошёл дальше. Спроси меня кто-нибудь в тот момент, зачем и что я снимал, вряд ли бы я сумел ответить. Уже дома рассмотрел: а картинка-то неплохая. И дуга серпа рифмуется с дугами рисунка на платье, и колосья вторят тому же рисунку, да и вообще, на мой вкус, у фотографии есть драйв.
Как-то с одним бурятом я ехал по степи. Время от времени бурят открывал окно и бросал в степь то щепотку риса, то конфету, то сигарету — духов кормил. Я спросил: «Откуда ты знаешь, где именно нужно кормить духов?» «Кормить надо тогда, когда подумалось — а не покормить ли», — объяснил бурят. Любое желание нажать на кнопку должно быть реализовано, поскольку возникло не просто так. Снимать надо «животом», и смотреть картинки нужно «животом». Не нужно думать во время съёмки, думать нужно при отборе. Фотограф — профессия прямого действия.
