Мой супруг – человек не особенно разговорчивый. Он предпочитает словам – дело. Когда-то, ещё на заре наших отношений подруги и даже моя мама считали, что он – юноша угрюмый и даже мрачный. И всё время у меня спрашивали, не случилось ли чего, может, мы поругались?
- Мы с тобой поругались? – спрашивала я тогда-ещё-не-мужа.
- Когда? – удивлялся мой будущий муж.
- Ну… вообще…
Я неопределённо махала в воздухе рукой.
- А, вообще… не помню. Наверное, нет…
И это правда, ибо чтобы поругаться, нужен как минимум оппонент, а какой оппонент из человека, который всё время молчит? Ты, значит, разоряешься, аргументы своей правоты приводишь, эмоционально выгораешь! А он плечами пожимает и цепь на велике перетягивает. Ну, это тогда на велике. Сейчас может пойти в машине масло менять. И вот как тут ругаться, я вас спрашиваю?!
Вот именно.
Он вообще мне напоминает того мужика из анекдота: «Я тебе тридцать лет назад сказал, что тебя люблю? Если что-то изменится, я тебе сообщу».
В целом, меня это вполне устраивает. Ибо трындеть – не мешки ворочать, языком молоть я и сама прекрасно справляюсь. А за «мешки» как раз отвечает мой обожаемый супруг. Я – за звуковое оформление.
Маман тогда быстро согласилась, что это – идеальное сочетание. Молчаливый, рукастый, красивый – «золото, а не зять». И поэтому, когда потенциальный зять только проходил букетно-конфетный период, она регулярно пекла сдобные ванильные булочки с потрясающим запахом и вкусом. Вроде как случайно, просто так совпало: «я тут булочек напекла, чай попьёте». И когда я сообщила, что, кажется, выхожу замуж, маман довольно улыбнулась: прикормила.
Кстати, надо ей напомнить про булочки… Она их уже лет двадцать не пекла! Всё только пироги да пироги. С мясом. Для внучка обожаемого. Ну-ну. Обидно даже.
Ну и вот. На самом деле, мой муж нормально разговаривает. И, как выяснилось, у него образовался прекрасный, понимающий собеседник. Земануил Великолепный.
Общаются они, как правило, на кухне. Ну, как на кухне. Через порог, разумеется. Атрибутика разговора: разделочная доска, нож. Первым ход делает Зёма. Красиво садится, ставит лапки в шестую позицию, делает жалостное лицо, наливает глаза слезой. Громко сглатывает.
Муж: *режет что-то на доске, стучит ножм*
Зёма, еле слышно, шёпотом:
- Мя…
Муж: *продолжает стучать ножом*
Зёма, шёпотом:
- Мя…
- Что, Зёма, ты уже пришёл?
Зёма, чуть громче, давая понять, что да, уже пришёл:
- М-м-мя…
Муж *не прекращая стучать ножом*:
- И чего ты пришёл?
- Мя!
- Ты опять голодный?
- Мя!
Тут я не выдерживаю:
- Ну почему «опять»-то? Почему «опять?! Он ест по чайной ложке! Как дюймовочка!
Муж, игнорируя моё выступление:
- И чего ты хочешь, Зёма?!
- Мя!
И ушами демонстрирует, что – «вон то, на доске, я хочу, дай».
- Ты это не ешь, Зёма.
- М-м-мя!
- Точно тебе говорю, не ешь!
- Ммя! Мя! М-м-мя!
- Да дай ты ему кусочек!
Это опять я влезаю.
- Да лук режу!
- Мя-я!
- Иди, моё солнышко, иди, я тебе сейчас положу вкусненького.
Выкладываю паштет в мисочку. Зёма смотрит на паштет, как на… продукт жизнедеятельности и даёт понять, что он ему уже поперёк горла стоит и лучше уж лук. Поворачивается к мужу, вопросительно поднимает бровь: мол, ну, где там твой лук?!
Муж даёт ему понюхать кусочек. Зёма внимательно нюхает, потом делает резкое рвотное движение и трепетно убегает, изящно неся хвост на плече.
- Я же говорил, что ты это не ешь! – кричит ему вдогонку муж.
***
Место то же, действующие лица те же, атрибутика та же. Сценарий тот же.
Зёма:
- Ммя!
- А, ты уже пришёл?
- Мм-мя!
- Зёма, ты это не ешь!
- Мм-мя!
- Точно не ешь!
- Ммя!
- Да ты же колбасу режешь! – не выдерживаю я. – Дай ему кусочек!
Услышав про колбасу, Зёма очень оживляется: приподнимает тощее седалище, топорщит усы, проясняется взором.
- Так ему нельзя же?
- Ну варёной-то можно! Ма-а-а-а-аленький кусочек отрежь.
Муж отрезает микроскопический кусочек «докторской». Размером с ноготь. Мизинца. Младенческого.
- Ты издеваешься?! – я обижаюсь за Зёму.
Зёма обижается на меня за то, что я обижаюсь за него: за себя он и сам прекрасно умеет обижаться, не надо ему помогать. Но в данном случае он не обижается – он категорически возмущён размером кусочка.
- Мя! Мя!
Муж пожимает плечами, отрезает кусочек побольше, наклоняется к Зёме, чтобы тот понюхал. Зёма вскрикивает, как застигнутая под кустом институтка, и торопливо убегает за угол: на надо над ним так нависать!
- Да чтоб тебя, - в сердцах говорит муж и съедает кусочек сам.
- Мя! – орёт из-за угла Зёма.
- Дурдом, - буркает муж.
- А не надо так внезапно наклоняться, - назидательно говорю я.
Муж пожимает плечами, отрезает кусочек колбасы, отдаёт мне: мздоимец сбежал, но обязанность заплатить десятину осталась.
- Иди сюда, Зёма, иди.
Зёма нюхает колбасу. Нюхает долго, вдумчиво, подозрительно даже. Открывает рот, чтобы укусить, но потом снова нюхает. Я держу кусочек в руке.
- Зёма, ну что, ты есть собираешься? – раздаётся над ухом.
Зёма поднимает утомлённый и презрительный взгляд:
- Ты меня сбил! Теперь всё с начала начинать!
И начинает!
- Дурдом, - буркает муж.
- Дурдом, - соглашаюсь я и кладу кусочек в миску.
Зёма вздыхает, достаёт кусочек, кладёт его на пол начинает терзать. Приходит Мотя и долго с сожалением смотрит на недовеска:
- Опять жрёшь всякую дрянь… Понятно, почему такой худой. Нормально питаться надо!
И тщательно вылизывает мисочку с Зёминым диетпитанием: добро не должно пропадать. Я с ним полностью согласна. Мотя молодец.