4 При виде своей так называемой дочери Матвей непроизвольно терялся и по возможности шарахался в ближайшие кусты. Раньше-то он особо и не задумывался, что и правда является ей отцом. Ну, говорят по станице, что его дитё, но свечку никто им с Анькой не держал, да и вообще, разве у пятнадцатилетнего мальчика могло всё достаточно созреть для того, чтобы вышел ребёнок? Вряд ли! Анька с другим нагуляла, вон, с Димкой, например, да только кто ж тому Димке предъявит, он весь из себя правильный и законопослушный семьянин. Ополчились все на него, на бедного Матвея, нашли козла отпущения!
И хоть никто и не предъявлял ему претензий со стороны Агаткиных родственников, но подколы друзей и местного бабья имели накопительный эффект и вот вылились в, так сказать, очную ставку отца и дочери. И если раньше Матвей ото всех отшучивался и не брал в голову сей факт, влекущий неприятную ответственность, то после слов приятелей, сказанных при нём девчушке: "Это ж папка твой!", в нём вдруг что-то щёлкнуло. Вот как увидел этот взгляд Агаткин, поражённый и искренний, так и щёлкнуло. А что, если и впрямь его дочь? И что ему теперь? Растить девчонку придётся? Так он сам живёт с мамкою, ни целей в жизни не имеет, ни образования, ничего! В голове, как на одной из тех смешных картинок, сидит обезьяна и бьёт в оркестровые тарелки. Ибо нет ничего в башке той. Да ещё и Наташка от него беременна, тут уж не отвертишься, мамка с папкой твёрдо приказали жениться, и тёща обещалась дом купить. И невеста та ему уже выговор сделала, что не дай Бог алименты навешают, ей такое счастье не надо, поэтому дельце это он обязан затереть и девчушкин пыл остудить.
А Агатка, шельма мелкая, так и ищет с ним встречи теперь, всюду за братом Максимом следует, знает, что они приятели. Раньше-то она всё больше с Егором играла, младшим братом Максима, или со своими подружками, а теперь же продохнуть не даёт от своего навязчивого общества.
Вечерами, бывало, палили они костёр позади обветшалого амбара, в котором каждый год прорастали зёрнышки оставленной пшеницы и ячменя, прорастали, зрели, осыпались и вновь вырастали в следующем году. Однажды Агатка наелась невызревших зёрнышек и у неё вспучило животик. Так вот, собиралась за тем амбаром молодёжная компания. Красота какая! Небо звёздами зажигается и темнеет, слева замолкает станица, только псы кое-где брешут по дворам, а справа доносится нежный шум моря... Они жарили сосиски и румянили белый хлеб, травили шутки да анекдоты. Бабушка Ирина Анатольевна не хотела отпускать Агатку на такие "застолья", девчонка и так шустрая и впитывает в себя всё, как губка, а там явно великосветские беседы не предполагаются. Но Агатка устраивала такой скандал и рёв (знала, что "папка" не пропустит это событие), что приходилось отступать с условием:
— На сорок минут! Слышишь, Максим? Чтоб привёл её в восемь тридцать! И не ругайтесь при ребёнке!
— Ладно... Ох, Агатка, ну и назойливая ты, как туалетная муха. Знаешь, зелёные такие, в уличном сортире водятся.
— Они красивые... Так переливаются... - мечтательно протянула Агатка, выходя за калитку. Эти мухи были предметом её восхищения.
Молодёжь смеялась, шутила, толкалась, парни обжимали девушек, иногда Агатка прислушивалась и смеялась громче всех с анекдотов, из которых, впрочем, ничего не понимала, а хохотала так, за компанию. И до того у неё это выходило смешно и по-детски карикатурно, что все начинали ржать уже над забавной Агаткой, а той только то и надо, что всеобщее внимание. Всё это время она жалась поближе к Матвею, к папочке, и гадала, как же установить между ними мостик эмоциональной связи. Для начала она решила во всём подражать папулечке, как ласково про себя его называла. Она отломила от засохшего стебля палочку длиною с палец взрослого, подпалила один конец, чтобы тлел он, но не возгорался, и начала втягивать в себя дым.
— Ты что делаешь такое? - удивился Матвей.
— Курю. Я как ты буду, хочу во всём на тебя походить.
Матвей выругался.
— Тьфу ты, Господи! Выплюнь гадость эту сейчас же!
— Но ты же куришь! - возмутилась Агатка, опуская "сигаретку".
— Мне можно, я мальчик и взрослый уже, тем более я в сторонку отхожу, чтоб другим не дымить, потому как это невежливо.
— А девочкам нельзя, выходит? Почему? Так не честно!
— Потому что у девочек губы распухают от курева, как у рыбы-Наполеона, видела?
— Не-а...
— Во-о-от такие вареники! - Матвей отвалил нижнюю челюсть и выдвинул её вперёд, придерживая ладонью, при этом губы он вывернул до того безобразно, что Агатка скривилась и отшвырнула подальше свою соломинку.
— Тушить сначала надо! Так и до пожара недалеко! - пробурчал Матвей и встал, чтобы погасить шлёпанцем тлеющий в траве огонёк.
Всё это время за их диалогом пристально наблюдала невеста Матвея и сверлила рыжую и вертлявую головку Агатки с подозрительной ненавистью.
В другой день ловили мидий и Агатка тут как тут. Максим учил сестрёнку их чистить: сам ножом сковырнёт ракушку, и показывает Агатке, какая часть в пищу годная, чтобы та доставала её пальцами, а она как упрётся, как ручки на груди скрестит и нос воротит:
— Нет, не хочу, чтоб ты меня учил, уйди! Меня Матвей научит, он лучше умеет! Матвей, научи меня, Матвей, ну пожалуйста, па... - и осекается на полуслове.
Максим уже начинал надуваться от сдерживаемого раздражения, но, как тот округлившийся воздухом жабёнок, гасил на полпути вздувающееся возмущение и, хмурясь, разделывал для Агаты чёрных мидий.
По улице тоже шагу не ступить спокойно, повсюду вездесущая девчонка, которая бежит к нему, как к лучшему другу, бросается на шею и жмётся. Матвею приходилось обходить двор друга десятой дорогой, а если случалось заметить вдалеке рыжее облако Агаткиных волос, то парень прятался в ближайших зарослях или же вовсе ударялся в позорное бегство. Под конец лета ему даже пришлось ограничить общение с Максимом.
В конце августа братья Агаты уехали, бабушка облегчённо вздохнула - намаялась на всех стряпать - а Агатке дом стал казаться полупустым и одолевала её осенняя тоска. Раскачиваясь на качельке перед домом, смотрела она, как сохнет трава, как цветы угасают за изгородью, как яблоки, напротив, румянятся, наливаются красным, и хотелось ей поделиться с бабушкой своим открытием, что-де папка у неё теперь есть, но никак не решалась, чувствовала, что баба будет в ярости, так как худшего папки, чем Матвей, по мнению Ирины Анатольевны, придумать сложно.
В сентябре Матвея женили и с непризнанной дочкой он стал подчёркнуто холоден, а Агатка уже растрепала верным подругам, что он и есть её папа - но то не страшно, девчонки похихикали и забыли. Однако же язык Агатки порой был и врагом её. Допустила она один большой промах в схватке с Даней, который вновь почувствовал свободу, когда братья Агаты удалились со сцены.
— Ну что ты бьёшь меня, мы же родные с тобой! Ведь твой брат Матвей мой папа!
Даня от такого известия заметно опешил и даже опустил кулаки. Потом крикнул:
— Врёшь ты всё! Вот я у него спрошу и задам тебе! За враньё!
И ведь спросил. И неприменул доставить Агатке ответ, когда возвращался со школы. Он был первоклассником. Завидев Агатку в песочнице у двора с подружкой, он бросил на траву рюкзак и, сжав кулаки, направился к ним походкой Рембо.
— Матвей сказал, что это всё чушь собачья и никакая ты ему не дочь! Вот, на тебе за это! - он схватил горсть песка и швырнул в неё. - Получай, врушка!
Начало *** Предыдущая