Данная статья посвящена Третьей пунической войне. Последнюю, если убрать некоторые частности, можно свести к грандиозной Осаде Карфагена (вообще, конечно, правильнее не Карфаген, а Карт-Хадашт, т.е. Новый город по-финикийски - к слову, карфагеняне при этом оказываются новгородцами, но будем придерживаться принятого в историографии названия), которая, как я надеюсь показать, по уровню эпичности и пафоса может дать 100 очков вперёд фэнтези битвам современного Голливуда.
Современные войны ведутся в эпоху совершенно иных скоростей, а потому сопоставлять их с античностью - занятие достаточно малоосмысленное. Тем не менее, просто для справки - разнесшая в хлам Германию и чуть не всю Европу репетиция Апокалипсиса - Тридцатилетняя война - длилась, как нетрудно догадаться, чуть меньше 30 лет. Столетняя война - одна из самых масштабных и эпичных в истории европейского Средневековья, длилась 116 лет с солидными паузами. Пунические войны длились чуть больше 120 лет, тоже с перерывами. Нетрудно догадаться, какого накала достигал накал антагонизма к моменту, о котором пойдёт речь. Взаимная ненависть вошла в плоть и кровь, оказала влияние на культуру - у римлян, например, ходовым выражением вплоть до эпохи домината стало словосочетание "пунийская верность", как синоним предательства и лицемерия.
Уже современники оценивали противоборство не много ни мало, как борьбу за господство над миром. Реально это была схватка за власть над Средиземноморьем, которое тогда было, пожалуй, наиболее развитым и населённым регионом планеты, наряду с Китаем.
К описываемому времени уже остался в прошлом Ганнибал, его грандиозные битвы и походы, в том числе через Альпы, миновали масштабные сражения в Испании и стяжал свою славу Сципион, получивший прозвище Африканского после победы во второй Пунической. И был заключен мир, условия которого явились для карфагенян, как казалось, полной катастрофой. По его условиям Карфаген обязался в течение 50 лет выплатить Риму огромную сумму денег - контрибуцию в 10 000 талантов золота (а один талант соответствует массе золота, эквивалентной массе 26 литров воды). Кроме этого Карфаген терял все свои заморские владения и весь свой военный флот кроме издевательских десяти кораблей, а также не имел права вести с кем-либо войну без разрешения Рима. Римляне были уверены, что их враг поставлен на колени раз и навсегда.
Впрочем, не все. В 195 году до н. э. был избран консулом, а в 184 году до н. э. - цензором человек по имени Марк Порций Катон. Ветеран второй Пунической, заставший Ганнибала в Италии, бывший свидетелем разгромов и страха римлян, он даже среди своих в те времена ещё не изнежившихся и довольно брутальных современников считался человеком "старой закалки" - т. е. самых суровых нравов. Его дом не был оштукатурен, а среди утвари не имелось ни единой вазы. Он ненавидел греческую культуру и философию, как ведущие к слабости, презирал ростовщичество и роскошь, в то же время лично торгуясь на рынке - потому что традиция предписывает римлянину не только скромность, но и бережливость. Как финальный штрих к портрету - в 80 лет Катон женился на 15-летней дочери одного из своих клиентов.
Но оставим в стороне личную жизнь - для нас важнее иное. Марк Порций Катон был не лишён ораторского дара, хотя и специфического - дара самой едкой и злой сатирической критики (а по нынешним меркам попросту был троллем 99 уровня). После его смерти Рим наводнила анонимная эпиграмма:
И мёртвого Катона
Власами рыжего и серого глазами,
Который всех колол обидными словами,
Не хочет в ад принять царица Персефона
Впрочем, широким массам (в первую очередь западным - там это выражение все ещё в ходу) он стал известен не столько ироничными резкостями, а тем, что на протяжении почти 10 лет каждое свое выступление в Сенате заканчивал одной и той же фразой: "А кроме того я считаю, Карфаген должен быть разрушен!" И чем дальше, тем больше и больше римлян полагало так же, как Катон.
Почему? Потому что Карфаген был едва ли не единственной силой, которая почти победила Рим, больше того - уж точно единственной, которая Рим действительно испугала. За старым Ганнибалом мог последовать новый - с опытом прежнего, с только лишь возросшей с тех пор ненавистью, и в тот момент, когда Рим будет меньше всего готов - нанести удар. Так, по крайней мере, полагал Катон и его сторонники. И кое-какие основания для этого у них наличествовали. Да, Карфаген был не тот, что в лучшие свои годы в смысле военной силы и территории, но слава его торговли и огромное богатство оставалось при нём, невзирая на римскую контрибуцию. Что такое Карфаген в середине II века до н. э.? Это город с населением в 700 000 жителей! Да-да. 700 тысяч - больше, например, чем сегодняшнее население города Туниса - столицы соответствующей страны, находящегося неподалёку от места, бывшего когда-то великим городом пунов. Античный мегаполис, окруженный тройной стеной, высота самой большой из которых превышала 14 метров (четырёхэтажные башни этой стены были ещё больше), а общая длина составляла примерно 37 километров.
Помимо внешней стены у города существовал ещё и высокий храмовый комплекс-холм, именуемый Бирса, окруженный своими стенами с цитаделью. К ней, являвшейся центром города, вело три главных улицы, которые были застроены совершенно исполинскими для своей эпохи шестиэтажными зданиями. У Карфагена имелось две гавани - одна более крупная внешняя для торговых судов, а другая - внутренняя для военных. Военная гавань была колоссальным инженерным сооружением - округлой формы, полностью облицованная гранитом, она могла разместить до 220 триер и даже пентер, в том числе в сухом доке. Доходы города были таковы, что позволяли не только выплачивать дань Риму, но и накапливать денежные резервы.
Тем более что в 151 году срок выплаты контрибуции истёк. И карфагеняне решили, что окончились и их тяжёлые времена, а главное - утратили свою действенность и силу остальные условия мирного договора, особенно тяжёлой частью которого было требование согласовывать вопросы войны и мира с Римом. Почему именно этот пункт вызывал наибольшее неприятие? Соседом Карфагена было царство нумидийцев - кочевников, предположительно далёких предков нынешних берберов и туарегов. Суровые дети пустыни являлись прекрасными наездниками, некогда союзными карфагенянам, а после поражения своих патронов во Второй Пунической перешли под покровительство римлян. И в течение 50 лет с самого момента её завершения устраивали грабительские набеги на Карфаген почти без перерыва. Не на сам великий город с его стенами, конечно, но на сельскохозяйственную округу, предместья, малые города. А ещё, да, они охотно грабили караваны. При этом карфагеняне были вынуждены ограничиваться одной лишь пассивной обороной. Попытка ответить на разбой нумидийцев организованной военной силой всякий раз оканчивалась вмешательством Рима, который выступал посредником, решая дело в пользу Нумидии.
В 151 году до н. э., казалось, настал тот момент, когда с этим можно было покончить. Карфаген в кратчайшие сроки собрал 58 000 воинов, начал поход в земли кочевников и... проиграл. И это определило его судьбу. Поражение так и не решило проблемы, не обеспечило тыла, или, тем паче, покорности нумидийцев, но само по себе масштабное предприятие привлекло внимание Рима и окончательно переполнило чашу весов их терпения, качнуло общественное мнение в пользу Катона и его сторонников. Больше всего римлян поразила скорость, с которой карфагеняне смогли набрать войска. Это была угроза. И с ней требовалось покончить. К кому-то другому Рим мог бы, возможно, отнестись благосклоннее - но только не к старому пунийскому врагу. Решение было принято. Карфаген должен быть разрушен! В 149 году Сенат постановил объявить войну. В Африку отправлялась армия в 80 000 легионеров под командованием консулов Мания Манилия и Марция Цензорина, которым было дано секретное предписание: вне зависимости от позиции пунийцев и переговоров с ними, на мир не соглашаться и стереть город с лица земли...
Уже скоро войска Рима десантировались на побережье Африки у города Утики. Они высадились, не встретив никакого сопротивления, потому как... Карфаген ни при каких обстоятельствах не хотел доводить дела до войны, предчувствуя, что она обернётся катастрофой! Понять карфагенский Совет Старейшин в этом смысле не трудно - от некогда великой державы пунов остался лишь сам громадина город и его ближайшие африканские окрестности (примерно по 50 - 80 км во все стороны, исключая море), где и так уже не один год хозяйничали нумидийцы. А Рим – тот находился в зените своего могущества и славы. Конец III и первая половина II века до н. э. - один из периодов римского акме, сравнить который можно разве что только с эпохой Цезаря и Августа, да с победами Траяна. Республика не вылезала из войн (что с одной стороны вроде как должно было бы её истощать, но с другой стороны превращало солдат не просто в опытных, а в сверхопытных и тренированных богов войны). Судите сами: во вторую Пуническую Рим в исполинских масштабов и напряжения борьбе одолел Карфаген и завладел всеми его испанскими провинциями, в этот же период времени окончательно покоряются галлы на реке Падане (нынешняя По) и на севере Италии (Цизальпийская Галлия), имевшие неосторожность стать союзниками Ганнибала - это 201-й год до н. э. Во времена успехов ганнибаловой армии войну римлянам объявила Македония - реально не ведя её, почти формально - просто надеясь поживиться после победы (это похоже на то, как некоторые страны объявляли войну Германии в 1945, вот только тут как бы поверженная страна оправилась и раздала всем горячих приветов). В 200 - 196 годах, сразу после окончания второй Пунической, пришла пора платить по счетам: македонян громят легионеры-ветераны, при заключении мира Филипп V Македонский отказался от всех владений вне Македонии, выдал Риму весь флот, кроме 6 кораблей, обязался сократить армию до 5 000 человек и не воевать с союзниками Рима. Греция была объявлена «свободной», а фактически оказалась под крылом римского орла.
Потомок Филиппа - Персей Македонский - в 171 году до н. э. попытался отказаться от унизительных условий, навязанных отцу, выдворить римлян из Эллады - и Македония перестала существовать, сделавшись провинцией в 168-м. В 192 - 188 годах римляне (правда, с союзниками-греками) сражались против державы Селевкидов, которая до этого считалась гегемоном Востока. В решающей битве при Магнесии Рим потерял 350 воинов, а сирийцы - 53 000 убитыми и пленными. Союзники Рима на Востоке стали его фактическими клиентами-сателлитами, подписав ряд неравноправных договоров. Одновременно римляне все эти годы сражались и в Испании, подавляя постоянные восстания местных...
И вот эту силу Карфаген увидел на своей земле. Так что, ещё раз повторю, в какой-то мере страх и ощущение безнадёжности, ясно видное в решениях Совета старейшин Карфагена, можно понять. Удовлетворить все условия римлян - вот их лозунг (в известной мере его можно сравнить с "политикой исполнения" по отношению к Версалю Веймарской Германии). Иначе – смерть!
Итак, после высадки консулов, которые без боя занимают один из городов-спутников Карфагена - Утику, к ним прибывают послы. Они сообщают, что человек, бывший главным карфагенским полководцем в походе против нумидийцев - Гасдрубал (спойлер - не сочувствуйте ему раньше времени), а также его друзья и сторонники арестованы во исполнение требований мира с Римом - и будут казнены. Послы выдают римлянам в заложники детей 300 знатных семейств. Консулам этого мало. Они выдвигают требование - разоружение Карфагена. И послы соглашаются. Возможно, мы можем несколько усомниться в масштабах древних цифр - большинство из них дошло до нас от римских авторов, а они стремились подчеркнуть "вероломство" пунов, их тайную подготовку к войне. Но возможно и в самом деле Карфаген все эти годы усиленно копил военное снаряжение в отчаянной попытке обеспечить свою оборону. Так или иначе, но сообщается о выдаче 200 000 комплектов оружия (мечей, щитов, копий, доспехов), 2000 уже собранных катапульт и комплектов для их сборки, всех имевшихся слонов. Огромные запасы. Кто знает, как сложилась бы судьба Карфагена, останься всё это в распоряжении защитников…
Послы верили, что купили мир. Но тут римляне выдвинули новое, финальное требование. Всё что можно добавить от автора - произошедшее дальше - это блестящий антично-классический урок тем, кто вещает про одностороннее, превентивное разоружение и прочий пацифизм в мире, где продолжают бороться хищники и не зарыт в землю военный топор. Вообще озвученное консулами требование было столь тонким издевательством, что его, помимо прочего, можно считать ещё и образцом древнего троллинга - автор, внесший такую формулировку в Сенат Рима не известен, но весьма вероятно, что это был тот самый Катон. Итак, консулы заявили: город Карфаген в его нынешнем виде должен быть уничтожен, а новое поселение основано не менее чем в 10 милях от моря. Можно даже не говорить о том, что для веками жившего морской торговлей Карфагена это - прямой путь в самую лютую нищету. Чисто технически вообразить себе быстрый и одновременный переезд хотя бы в нынешних, XXI века от рождества Христова, условиях 700 000 города на пустое неподготовленное место - это совершенно невозможный нонсенс. Самоубийство. Фактически Рим поставил перед Карфагеном выбор между суицидом и гибелью от вражеского меча в борьбе. Послы падали ниц перед консулами, рвали на себе волосы и одежду, умоляли, взывали к богам, справедливости, предлагали любой выкуп - консулы были непреклонны. Впрочем, даже будь у них такое желание, отменить решение Сената они не могли. Послы удалились к себе, а римляне стали ожидать развязки того, что изначально было замыслено как колоссального размаха драма. Они не сомневались - их условия будут в итоге приняты.
Вернувшиеся в Карфаген послы принесли с собой новость о римском ультиматуме - и в огромном мегаполисе началось безумие. Великий плач и стенания, сами собой возникающие уличные банды, шедшие избивать покорствовавших римлянам богачей (да и просто их грабить), были открыты тюрьмы, откуда вышел, в том числе, Гасдрубал сотоварищи, некоторые горожане совершали самоубийства, некоторые пытались бежать - прямо в руки римлян. Послы были побиты камнями - иные насмерть. В этот самый день Совет старейшин Карфагена постановил - воевать. Воевать до конца! Город всеми доступными силами стал готовиться к обороне. Были освобождены и призваны в войско рабы, назначенный полководцем Гасдрубал с 20 000 бойцов сумел покинуть пределы города, чтобы стать отвлекающим отрядом обороны. Весь город превратился в огромную оружейную мастерскую, день и ночь все жители единым порывом изготавливали оружие - для этого были даже разобраны некоторые здания. Женщины отдавали в переплавку украшения, срезали длинные косы, чтобы из них плели канаты для метательных машин.
Консулы ждали ответа почти месяц, затем пошли на приступ и... неожиданно встретили серьёзное и яростное сопротивление. Началась осада, сооружение баллист, таранов, лестниц... В это же время Гасдрубал наносил ночами внезапные удары-налёты, пользуясь знанием местности, а так же сумел привлечь на свою сторону почти все остальные пунические города Северной Африки, понимавшие - с крахом Карфагена и они, питавшиеся от него, как рыбы-прилипалы, окажутся нежизнеспособны. Несколько вялых попыток штурма были с успехом отбиты, осада продолжалась. Карфагеняне пользовались разными хитростями, основанными на том, что они были дома. Например, идеально зная местную розу ветров и течения, они почти ежедневно выпускали из гавани несколько небольших неуправляемых горящих лодок-брандеров, которые едва не сожгли блокирующий римский флот. На стенах разжигали жаровни с мелким углем, искры и мелкая взвесь из которых тоже в известные часы пускалась по ветру в сторону лагеря нападавших. Ко всему тому один из консулов - Марций Цензорин должен был вернуться для управления в Рим.
Тут нужно сказать пару слов не только о римской силе, но и о римских слабостях. К одной из последних можно отнести господствовавший всю республиканскую эру панический страх тирании. Нельзя сказать, что он был совсем уж необоснованным, но одним из его следствий выступала система консулата - дабы гарантировать себя от установления единовластия, римляне избирали сразу двух руководителей "исполнительной власти", и, что хуже, войска. К чему приводили противоречия между консулами-командирами, имевшими право отменять любое решение друг друга, часто вынужденными чередовать командование по дням - известно на множестве примеров. Но дело не только в этом. Командиром римского войска за редчайшими исключениями должен был быть именно консул - один, или с коллегой, так как во главе такой силы, как легионы, обязан стоять только человек, избранный для власти народом (и Сенатом, естественно). Как следствие армия Рима почти все свои великие войны до эпохи Суллы и Цезаря начинала под управлением бездарных полководцев, а вернее и не полководцев вовсе. Так Маний Манилий - консул, оставшийся осаждать Карфаген, был очень известным, может даже выдающимся... юристом, а к армии никакого отношения не имел.
Разумеется, последствия себя ждать не заставили. Карфагеняне сражались не на жизнь, а на смерть, их было много, они находились за стенами одной из мощнейших крепостей мира своей эпохи, а римляне, не видевшие побед всю эту кампанию, действуя под началом юриста, находясь в богатых предместьях Карфагена с его виллами знати (да-да, их можно было грабить) быстро теряли боеспособность и дисциплину. По своим, римским мерам, разумеется, т.е. не до полного разложения, но всё же. Взять Карфаген такие воины не могли.
Как правило в войнах Римской Республики дело обстояло так: при консулах, с которыми страна вступала в войну - обычными или бездарными людьми, ситуация была напряжённой, но начальные проблемы позволяли выявить в армии тех людей, которые несмотря на сложности, могли добиваться успеха и стяжать славу. Они избирались консулами (часто даже вопреки некоторым традиционным правилам) на следующий год - и Рим начинал побеждать. Так было и в этот раз. Затянувшаяся осада и слабеющая армия стала фоном для возвышения нового имени, новой звезды на римском политическом небосклоне - Публия Корнелия Сципиона Эмилиана.
Родился он в 185 году до н. э. Открытый и вечный вопрос: что играет основную роль в становлении человека - воспитание, или наследственность? Но именно здесь его можно и не ставить. Сципион Эмилиан был сыном Луция Эмилия Павла - консула и сына консула, который в свою очередь командовал и погиб в битве при Каннах. Луций Эмилий Павел славился своей строгостью и суровостью, как на войне, так и в мирное время, долго шёл по "пути почестей" к высшей магистратуре республиканского Рима, но ещё в молодости успел проявить военные таланты при подавлении выступлений испанцев и лигуров. Когда в 171 году до н. э. началась третья Македонская война Рима, то сограждане буквально упросили опытного и взыскательного полководца принять консульскую власть и военное командование. Именно Луций Эмилий Павел разгромил македонян в решающей битве при Пидне и окончательно покорил страну. Сын сражался в войске отца на общих основаниях и уже тогда достойно себя проявил. Так что у Публия Корнелия Сципиона Эмилиана за спиной была целая династия военных, его стезя была определена практически при рождении. Он был похож на отца, но, в то же время, и существенно отличался от него.
После завоевания Македонии Риму достались богатые трофеи и множество пленных. Что же взял себе предводитель армии, консул? Ничего, кроме полного собрания книг и рукописей библиотеки македонских царей! Причём в большей степени даже не для себя - Луций Эмилий был уже не молод, стяжал свою славу, вряд ли мог и имел желание на склоне лет (он умрет в 160 году) изучать греческую мудрость, а для сына. Наиболее дальновидные римские аристократы понимали, что теперь, когда власть Рима распространилась столь широко, в том числе на Восточное Средиземноморье, эллинская культура должна стать подспорьем и дополнительным рычагом управления. И сын в этом, так же, как и в остальном, полностью оправдал надежды отца. Вокруг него в Риме даже сложился целый кружок любителей культуры греков. Другим же важным следствием македонской кампании для семьи Луция Эмилия стало то, что в качестве заложника - одного из 1000 ахейцев, которые были отправлены в Италию по обвинению в недостаточно активной поддержке римлян, к нему попал Полибий, человек, входящий в число наиболее знаменитых и выдающихся ученых и историков своего времени.
Сципион Эмилиан познакомился с Полибием в возрасте 18 лет, они быстро подружились и Луций Эмилий позволил греку даже жить у них в доме в качестве подобия домашнего учителя. Он подбирал для Публия Корнелия книги, беседовал с ним, сопровождал в путешествиях, в том числе был с ним и под Карфагеном. Именно его перу принадлежит наиболее выдающееся и подробное описание происходивших там событий. В целом Полибий сочувствовал Риму - отечеству своего друга и патрона, но, как представитель народа, покорённого войсками Республики, вполне мог проявить понимание и к пунам, сострадать печальной судьбе их великого города.
Особыми узами был связан Сицпион Эмилиан и с предыдущим победителем Карфагена и самого Ганнибала - Публием Корнелием Сципионом Африканским (он же Сципион Старший и Сципион Великий).
Здесь нужно несколько слов сказать об особенностях римского семейного права и представлений о роде. В текстах о Риме мы можем видеть периодически встречающееся упоминание об "усыновлении" того или иного человека, причём иногда... при живых и дееспособных настоящих родителях! Именно так было и со Сципионом Эмилианом - он был усыновлён бездетной семьёй Публия Сципиона, женатого на сестре его родного отца - Луция Эмилия. При этом он продолжал жить в доме у своего настоящего родителя, почитать и слушаться его, пользоваться его имуществом и т. д. Дело было в том, что "усыновление" являлось формой "полномочного" (в отличие от клиентелы) принятия в род-клан, прежде всего с целью его усиления, и может рассматриваться как нечто, ближе всего стоящее к династическому браку. Род великих Сципионов с его славой и правами не должен угаснуть - и вот, несмотря на отсутствие реального наследника, продолжателем семьи выступит приёмный сын: славный и храбрый молодой человек из семейства, с которым уже прежде были установлены родственные узы. Отцом же Публия Корнелия и был победитель Ганнибала, так что биологическим дедом Сципиона Эмилиана он не являлся, но всё равно связь и преемственность достойны эпической драмы, или добротного фэнтези.
К моменту прибытия в Африку Сципипон Эмилиан успел уже повоевать: с отцом в Македонии, сам - в Испании, выступить как дипломат в споре о наследовании сыновей нумидийского царя, а так же оказаться одним из представителей очередной сенатской комиссии - "инспекции" римских представителей в Карфаген. Отчёт, который он написал после возвращения и проведённой ревизии, удостоился похвалы даже старого ворчуна Катона, который использовал для этого строки из Одиссеи Гомера (что, к слову, показывает - когда это было ему нужно, ненавидевший греков и греческое Катон вполне неплохо их знал):
Он лишь с умом;
Все другие безумными реют тенями.
Отсюда можно сделать вывод, памятуя о политической позиции Катона, что Сципион также заметил в карфагенском богатстве угрозу...
Если уж на то пошло, то можно сказать ещё несколько слов об упорном и саркастичном старике - он сумел дожить до объявления войны Карфагену, но... всё же не увидел исполнения своей заветной мечты и его разрушения: Марк Порций Катон умер в 149 году до н. э. Не увидел Катон и того, как после долгой и малоуспешной осады в Риме пошли на нарушение традиции и избрали Сципиона консулом на 147 год до н. э., хотя ему было лишь 38 лет (традиция дозволяла избираться в консулы только с 43), а сам он добивался только должности эдила. Свою роль здесь сыграло, конечно, и наследие предков-победителей, как истинных, так и приемных (да, у Сципиона Эмилиана деды воевали!), и его собственные успехи в период осады на должности военного трибуна. Так, ещё до отбытия из Африки консула Цензорина, римлянам удалось пробить тараном участок одного из концентрических колец карфагенских стен. Вот только вместо успеха и прорыва в город, поскольку большая часть укреплений, с которых атакующих по-прежнему забрасывали камнями, обстреливали и засыпали углем, осталась цела, а основные силы гарнизона пунов устремились к пролому, римляне получили опасную контратаку. Сципион сумел обеспечить успешный отход почти уже побежавших товарищей. Отличился он и во время отражения нескольких ночных вылазок, когда его войска проявили себя наиболее дисциплинированными.
Весной 147 года до н. э. новый командующий высадился в Утике. Активность "под дату", желание выслужиться сразу же перед новым начальством - черта, характерная не только для современности, но и для славных античных дней. Непосредственно в день перед прибытием нового консула после долгого бездействия командующий римским флотом Манцин предпринял смелую, но неподготовленную атаку (по существу показательный наскок) с моря на один из участков внешней карфагенской стены, прикрывавшей пригород.
За счёт эффекта внезапности римляне смогли десантироваться на незащищённые карфагенянами скалы и занять к вечеру небольшой участок вражеских укреплений. Однако к ночи выяснилось, что атакующие сами себя загнали в капкан. Для решительных действий сил было мало, связь с основной частью войска отсутствовала, и позитивных перемен здесь не предвиделось (а это значит ни подкреплений, ни снабжения), целый день боя без возможности смениться, укрыться, или передохнуть измотал высадившихся, так что карфагеняне к рассвету готовы были всей массой обрушится на фактически окружённых римлян, уничтожить их и сбросить в воду. Таким образом, первой задачей Сципиона стала спасательная операция - повторной атакой с моря ему пришлось под огнём эвакуировать злополучный отряд.
После этого всё внимание полководца было сосредоточено на восстановлении дисциплины. От лености и избыточной склонности к стяжательству (то бишь мародёрства и грабежей) лечили центурионские палки из сухой виноградной лозы, было строжайше запрещено покидать лагерь без приказа. Споры по дележу хабара разобщали солдат, приводили к дракам, иногда со смертельными исходом. Сципион изгнал всех торговцев из лагеря - перекупщиков, которым можно было сбыть вещи, не осталось. Вместе с ними быстро ушёл весь прочий сброд и всё лишнее. Лагерь был перемещён ближе к городским стенам - на перешеек, отделявший мыс, на котором стоял Карфаген, от континента. По зрелом размышлении Сципион составил план первой атаки - она должны была прийтись на тот же северный пригород - он именовался Мегара, который римляне безуспешно пытались взять с моря. Очевидно, Сципион Эмилиан сумел преобразовать неудачную показушную атаку в подобие разведки боем - теперь он хорошо знал расположение укреплений и подходов к ним в этом районе. Морской удар не давал возможности использовать действительно крупные силы - теперь атака должна была проводиться в ночное время, на суше, причём с двух сходящихся направлений для большей внезапности…
Тут стоит напомнить, что стена Карфагена была тройной. Первая из них оказалась взята быстрым и неожиданным ударом, вторая – решительным натиском, но третья не давалась атакующим. Как известно, задержка бойцов под стеной – ситуация априори тяжёлая и чреватая большими потерями. Даже для римлян, тем более что тогда они ещё не до конца выработали и освоили свою знаменитую “черепаху” (уверенно о ней можно говорить только после реформы Мария, когда вооружение и в том числе щиты-скутумы стали универсальными почти для всех бойцов легиона). Сципион, однако, нашёл выход – он велел наиболее смелым солдатам подняться на башню уже захваченной стены. Храбрецы, перебросив связанные доски, перебрались оттуда на участок соседней стены, занимаемый врагом. Понятно, что много людей перебросить таким способом было нельзя, но и преграда пред атакующими оставалась одна – последняя. Штурмовой отряд римлян сумел прорваться на последней стене к малым воротам, ведущим в предместье, и открыть их для основных сил…
А теперь попробуйте представить себе эту картину: ночью, в неровном свете факелов и пожаров, при криках раненых и стонах умирающих, на высоте 14 метров по узкому мостку под обстрелом из пращей и луков, скорее всего без щита (потому что я не могу себе представить как здоровый римский щит того периода, приобретающий черты классического скутума, можно было бы тащить в такой ситуации) ползёт кучка римлян, чтобы сразу же вступить в схватку с уже ожидающим на стене врагом! А ведь мостки наверняка пытались и сбросить…
Сципион прорвался в Мегару, все три стены были преодолены, Карфагеняне начали откатываться в панике к холму Бирсы , и… командующий римлян принял решение вывести войска назад. Точной мотивировкой его действий мы не располагаем, но в тексте Полибия есть намёки – по всей видимости, паника карфагенян была притворной. Они всё ещё обладали заметным численным превосходством, если считать всех тех, кто хоть как то мог держать в руках оружие.
В обычном дневном бою дисциплина, оснащение и опыт легионеров превращали большинство вооружённых горожан в слабых противников, но ночью в Мегаре, которая была густо застроена и занята садами, огородами и живыми изгородями (почти что знаменитый французский бокаж за две тысячи лет до Нормандии), прекрасно известной пунам, но не римлянам, они могли бы оказаться грозным врагом в ударах из засад. Особенно если бы войска Сципиона, опьяненные первым успехом, нарушили строй, утратили чувство локтя и способность к взаимодействую.
Римляне ушли, но перед этим подожгли и испортили все, до чего могли дотянуться. Защитники Карфагена понесли большие потери. У многих из них на пожарах погибли близкие, или во всяком случае, имущество. Командующий обороной Гасдрубал был чрезвычайно разозлён. И совершил то, что очень точно подходит под известное определение – это гораздо хуже, чем преступление – это ошибка. Он приказал на следующий день вывести на стену всех пленных римлян, какие накопились в Карфагене за время войны, на глазах соотечественников подверг их страшным истязаниям и пыткам, а затем в большинстве ещё живых сбросил вниз. Полибий пишет, что столь бесчеловечное деяние возмутило даже некоторых пунийцев – и Гасдрубал расправился и с ними. Скорее всего дело было немного иначе: предводитель карфагенян под удобным предлогом уничтожил “пятую колонну” – истинную и мнимую, включая всех, кто подвергал сомнению его по сути узурпированные полномочия. Не исключено также, что это было способом заведомо предотвратить попытки переговоров между римлянами и теми из осаждённых, кто после прошедшей попытки штурма стал полагать дело обороны безнадёжным. Коль скоро цель Гасдрубала заключалась в этом, то своего он добился – римляне были разъярены. Если в период, когда легионы только высадились в Африке, а карфагенские послы униженно умоляли консулов о смягчении их условий и участи своего города, некоторые из сынов Рима могли им сочувствовать и, в силу этого, позднее проявить долю милосердия к покорённому Карфагену, то теперь никто не желал даже слышать о пощаде для жестоких и вероломных пунов. Армия Сципиона жаждала крови!
Между тем сам Сципион, умевший быть и решительным и осмотрительным, решил вернуться к тактике осады, как наиболее надёжной. Тем более, что город и его запасы сильно пострадали при первом штурме. Вот только вести он её стал совсем не так, как консулы до него. Римский лагерь был ещё более приближен к городу, тем более, что теперь карфагеняне, по-видимому, так и не решились вернуться на первую из стен. Велось наблюдение, постоянно сменялись караулы. Но было предпринято и нечто куда большее – поперёк всего перешейка римляне выкопали два рва длиной по 5 километров – один обращённый к городу, а другой – к материку. Вдоль первого рва, проходившего в непосредственной близости от первой городской стены, римляне возвели собственную – до 4-х метров высотой, несмотря на ряд вылазок противника! Было прорыто два боковых рва, установлены колья и палисады. И всё это осаждающие умудрились сделать… за 20 дней! Вообще не знаю как у вас, а у меня в римлянах едва ли не больше умения сражаться вызывает восхищение и уважение их умение работать. Особенного развития римское военно-инженерное дело и фортификация достигнут, конечно, в эпоху империи (тот же знаменитый вал Адриана и рейнско-дунайские линии укреплений и дорог посейчас производят солидное впечатление), но уже в период Пунических войн тогда ещё солдаты Республики просто не знали себе равных. Чуть позже в армии Рима марианской эпохи станут крылатой фразой слова самого Гая Мария, что врага нужно стараться побеждать не мечом, но лопатой. А сами легионеры получат прозвище “мариевы мулы” – прежде всего из-за веса многочисленного шанцевого инструмента.
Римские работы не ограничились только сушей. Хотя город и так находился в морской блокаде, но отдельным пунийским кораблям и капитанам, особенно ночью, за счёт знания местности, вод и скрытности удавалось прорываться. Сципион Эмилиан решил засыпать выход из гавани Карфагена, создав там земляную дамбу. Работа предстояла колоссальная. По свидетельствам того же Полибия карфагеняне даже сначала смеялись, когда римляне стали отовсюду свозить камни и обломки и сбрасывать их в воду. Но очень скоро им сделалось не до смеха. Городу грозила полная катастрофа и голодное вымирание в самом скором времени. Осознавая отчаянность своего положения и имея перед глазами пример римлян, горожане тоже принялись за масштабную работу. В глубочайшей тайне жители от мала до велика за два месяца разобрали дома на нескольких улицах, а затем прокопали на их месте новый выход в море, причём в ту его часть, которую из-за глубины и положения римляне засыпать уже не могли. Больше того, из дерева, добытого из частей разобранных зданий, карфагеняне смогли построить 50 кораблей! И попытались прорвать блокаду!
Правда, тут их подвела излишняя гордость за совершенное, самоуверенность, и страсть к эффектам: утром одного из дней карфагенские корабли вышли в море, прошли строем перед совершенно ошеломленной эскадрой римлян, а затем также вернулись назад. Когда через три дня состоялась реальная попытка прорваться, римляне уже были готовы и смогли в упорном равном бою отбросить морские силы пунов обратно. Наконец, после того как, отложив окончательное решающее сражение на следующий день, карфагеняне отступали, их корабли сгрудились в узком проходе в гавань, и римляне воспользовались этим, выведя почти все суда из строя огнём и метательными машинами. Дерзкая попытка защитников города провалилась.
Сципион повел наступление на набережную у стены карфагенской гавани. Она находилась вне основных городских стен и была защищена только земляным валом. Используя тараны и иные осадные машины, римляне без труда разрушили это слабое укрепление и создали плацдарм. Однако, карфагеняне предприняли ночью дерзкую вылазку – захватив с собой незажженные факелы они где в брод, где вплавь пробрались по мелководью к римским орудиям и с удивительным мужеством атаковали. Не имея ни щитов, ни доспехов (их пришлось снять, чтобы преодолеть водную преграду) пунийцы, действуя даже зубами, как дикие звери, бросались на врагов и не отступили до тех пор, пока не подожгли машины и не обратили в бегство прислугу. Мне кажется, что это тоже неслабая сцена. Сципиону пришлось использовать кавалерию, чтобы остановить бегущих, залатать фронт и предотвратить панику. В результате этого ночного нападения пунийцы не только заделали пробитые бреши, но даже усилили их, построив подобие башен из дерева.
Всё же римляне быстро оправились (ещё одна характерная их черта, ключ многих побед), контратаковали, подожгли наскоро возведённые башни, и вновь овладели набережной. К концу лета они соорудили здесь вал, равный по высоте городской стене. Сципион, тем временем, обратился против всех союзников Карфагена – благо прочность осады стала достаточной, чтобы горожане не могли и надеяться её прорвать. Был взят укреплённый лагерь у города Нефериса, затем сам город, а после – ряд более мелких населенных пунктов. Карфаген остался один. Надежд на какую-либо помощь извне больше не было. Всё это время голод и болезни подтачивали силы обороняющихся. С того момента, как за дело взялся Сципион, осада стала реальностью. За зиму 147 – 146 до н. э. погибло свыше сотни тысяч горожан и с каждым днём их умирало всё больше. Надежды не было. Но всё ещё оставалось желание продать свои жизни как можно дороже, унеся вместе с гибнущим великим Карфагеном столько римлян, сколько получится.
Весной 146 года Сципион Эмилиан повёл легионы на второй – решающий штурм. Тройное кольцо стен к этому времени уже было подточено – особенно со стороны набережной, в нём имелись бреши, а внешняя стена, по всей видимости, не занималась пунами еще с первого штурма. В первый же день атаки римляне прорвались внутрь Котона – военной гавани Карфагена, овладели стеной, которая разделяла город и порт, заняли одну из городских площадей в качестве плацдарма. Карфагеняне начали отступление к Бирсе. В то же время положение атакующих всё ещё не было прочным – римляне ждали контрудара, особенно под покровом темноты, а преодолённые ими стены вполне могли оказаться смертельной ловушкой при вынужденном отходе. Всю ночь Сципион Эмилиан провёл на самом переднем краю, чтобы максимально быстро отреагировать, если обстановка изменится. Римляне не снимали оружия и почти не спали. Но… сил у пунов для ответного удара уже не было. К утру на занятую площадь пришли подкрепления – выбить легионы из города больше не могло никто и ничто.
И здесь, во многом как следствие резко спавшего напряжения – теперь уже мало кто сомневался, что судьба Карфагена решена, обычно железная дисциплина части солдат дала трещину. Не обращая внимания на приказы центурионов, воины бросились грабить храм бога огня Решефа, где стояла позолоченная статуя этого божества и имелась ниша, покрытая золотыми пластинами весом в 1000 талантов. К повиновению солдаты вернулись лишь поделив добычу. Возможно, именно эта пауза дала возможность карфагенянам оправиться и дать Риму ещё один – последний и воистину эпический бой. С занятой римлянами центральной площади к храмовой горе Бирсы вели три главные улицы города – богато застроенные самыми лучшими домами Карфагена, в том числе огромными шестиэтажными зданиями. Горожане засели там, укрепили их, превратив в башни-крепости, связанные между собой как сетью подземных переходов в подвалах и стоках, так и мостками на крышах. Если вдуматься, то просто поражаешься насколько сложная, а главное – насколько современно звучащая задача стояла перед римлянами – городские бои и штурм укреплённого квартала со схватками за каждый этаж и зачисткой подземных ходов сообщения. Эти сражения стали знаменитыми среди современников и памятными потомкам – знаменитый историк Аппиан Александрийский писал о них в 160-х годах нашей эры – более чем 300 лет спустя. Имеет смысл процитировать его:
Всё было полно стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в рукопашном бою, других ещё сбрасывали вниз с крыш на землю, причём иные падали на прямо поднятые копья, всякого рода пики и мечи.
Просто представьте себе эту сцену – по широкой улице под градом стрел, дротиков и камней движется, прикрываясь щитами, могучая римская колонна. От неё раз за разом отделяются группы легионеров, вышибающих двери в ближайших домах – и тут же сталкивающихся со сражающимися с силой отчаяния воинами и горожанами в рукопашной. Места для метания пилумов нет, как нет места и для копий триариев – только мечи, кинжалы, кулаки и зубы. И так прорывались римляне с этажа на этаж, нередко забрасываемые сверху горящими кусками дерева и углями. И всё только для того, чтобы на верхнем этаже столкнуться с перешедшей по мосткам пунийской подмогой, одновременно узнав о том, что первый этаж тоже занят просочившимся как бы из самого подземного царства врагами.
Или же стоять внизу, принимая с товарищами на щит падающих с огромной высоты, а то и бросающихся в последнем приступе ярости, карфагенян. Несколько раз контратаковали и силы, находящиеся на Бирсе. Бои приняли характер не просто упорный – жесточайший. По-видимому, римлянам удалось закрепиться только в нескольких зданиях, иные даже были блокированы на отдельных этажах. И тогда Сципион Эмилиан принимает решение – дома нужно поджечь и уничтожить! Были запалены все три улицы разом, легионеры получили приказ рушить и немедленно разбирать то, что подтачивал огонь. И здесь уместно снова дать слово Аппиану:
И тут представилось зрелище других ужасов, так как огонь сжигал всё и перекидывался с дома на дом, а воины не понемногу разбирали дома, но навалившись все разом рушили их целиком. От этого происходил ещё больший грохот, и вместе с камнями падали на середину улицы вперемешку и мертвые и живые, большой частью старики, женщины и дети, которые укрывались в тайных местах домов: одни раненные, другие полуобожженные испускали отчаянные крики. Иные же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, ломали руки и ноги и разбивались насмерть. Воины, расчищавшие улицы от камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу для проходящих войск: одни из них топорами и секирами, другие остриями крюков перебрасывали и мертвых и ещё живых в ямы на обочинах, таща их, как брёвна и камни, или переворачивая железными орудиями – человеческое тело было мусором, наполняющим рвы. Одни из выбрасываемых падали вниз головой и их ноги, торчавшие из земли, ещё долго содрогались, другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землёю, так что лошади, пробегая, разбивали их лица и черепа не потому, что всадники этого хотели, но из спешки.
Не знаю как вам, а по мне – почти точное воспроизведение картины Ада: пылающего, пропахшего кровью и дымом, где черти крючьями волокут грешников в общие котлы. Нельзя даже исключить, что известные по записям римских историков сцены конца Карфагена, стали одной из основ образа преисподней у раннехристианских общин. Стало ведь в их вере нарицательным и иным по смыслу имя пунического бога Беса…
А теперь прибавьте ко всему написанному выше, что это продолжалось без перерыва и передышки 6 дней и 6 ночей! Представьте себе, как ночью, в ярком пламенном зареве, оттаскивая крюками поверженных врагов, медленно шли вперёд стальной стеной легионы! Как таранами и просто руками римская сила крушила дома, как врывались легионеры в те здания, которые не желали сгорать… и как всё же они занимались, становясь братской могилой и для штурмующих, и для защищающихся. Представьте себе, как с криками ненависти бросались карфагеняне вниз на римлян прямо с пылающих крыш. Представьте постоянные контратаки – с Бирсы, с неведомых и незанятых римлянами малых улиц – со всех сторон, разом, безумным натиском измождённых осадой бледных привидений, среди которых не только воины, да и вообще мужчины – все, кто ещё может ходить и бить! И так почти неделю подряд…
Даже привычные к виду крови и страданий, закалённые в боях римские легионеры не выдерживали нечеловеческого напряжения. По приказу Сципиона римляне сражались исключительно в порядке постоянной ротации. Причем мотивировано это было не только физической усталостью, но и опасением командующего, что солдаты сойдут с ума от сочетания жуткого зрелища и бессонницы. Единственным, кто не покидал все 6 суток места великой резни, являлся сам Сципион Эмилиан…
К началу седьмого дня битвы на улицах Карфагена из некогда 700 000 населения в живых осталось 55 000 – это точный подсчёт – римляне потом переписывали пленных. И дух их, наконец, был сломлен. Легионеры сменялись в эти дни, карфагеняне – нет. Силы их вышли. Они запросили мира.
К Сципиону пришли жрецы из храма Эшмуна, стоявшего на самой высокой точке Бирсы. Жрецы просили только об одном: сохранить жизнь желающим выйти из крепости на холме. Сципион обещал жизнь всем, кроме римлян-перебежчиков – предатели Отечества в Риме никогда не могли рассчитывать на пощаду. Вышедшие из крепости мужчины и женщины были взяты под стражу. Около 900 римских солдат и граждан – перебежчиков, узнав, что их ожидает неминуемая расплата, засели в храме Эшмуна. Вместе с ними там укрылись предводитель обороны, но главное - палач римских пленных Гасдрубал, его жена и двое маленьких сыновей. Несмотря на бессонницу, голод и утомление, обречённые смертники продолжили сражаться, пользуясь неприступностью храма, расположенного на отвесной скале.
Однако в последний момент Гасдрубал, клявшийся, что погибнет с родным городом, не выдержал и незаметно для других бежал к Сципиону. Он бросился ему в ноги, униженно вымаливая пощаду. Сципион не стал отказывать, но приказал приостановить штурм и показать Гасдрубала тем, кто сидел в храме. Воспользовавшись минутной тишиной, обороняющиеся осыпали своего бывшего предводителя отборной бранью и проклятиями, а затем вернулись в здание храма и сами подожгли его. Жена Гасдрубала, поднявшись с детьми на крышу пылающего здания, прокляла трусливого предателя, чья истинная сущность раскрылась под конец. Потом она зарезала у него на глазах своих детей, столкнула тела в разгоревшееся пламя, а следом бросилась в огонь сама. Вскоре рухнувшее здание погребло под своими обломками последних людей в Карфагене, которые поднимали мечи против Рима.
Борьба была окончена. Сципион поднялся на Бирсу – перед ним расстилался поверженный великий город пунов. Но, видя окончательную гибель ненавистного врага, Сципион не ликовал. Он погрузился в глубокое раздумье и неожиданно для стоявших рядом друзей и соратников, заплакал, громко выражая жалость к врагам. Сопровождавший полководца Полибий услышал, как его друг и ученик произнес по-гречески стихи из Илиады Гомера:
Будет некогда день – и погибнет священная Троя.
С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.
- Что ты хочешь этим сказать? – задал вопрос Полибий.
- Это великий момент, Полибий, но я боюсь, что когда-нибудь принесет кто-то такую же весть и о Риме, - ответил Сципион.
Глядя из будущего, трудно сказать, был ли он прав. С годами Рим пал. Но не так, как Карфаген. Пал, но остался великим.
Теперь же осталось лишь подвести краткий итог – эпилог великой драмы. Город по традиции был отдан на разграбление войск – на несколько дней. Все легионеры получили свою долю фантастических богатств. Все - кроме тех, кто недавно, презрев дисциплину, бросился на разграбление храма Решефа. Всё захваченное оружие, машины и корабли сожгли на огромном костре в посвящение Марсу. Потом покинутый Карфаген также был подожжен и горел 17 дней и ночей. Сципион отправил в Сенат послание, достойное царя Леонида: “Карфаген разрушен, жду ваших приказов”. Позднее он справил великолепный триумф в Риме, который с упоением, почти умопомрачением праздновал крах старого и самого опасного врага. И получил почётное прозвище Африканского – как и у приёмного деда-победителя Ганнибала. Гасдрубал выжил, он был поселен в Кампании, как пленник-заложник-трофей, всеми презираемый и ненавидимый.
Прибывшая в Африку сенатская комиссия повелела разрушить всё, что ещё оставалось от Карфагена. Утика и Нумидия, ставшие союзниками Рима, получили часть карфагенских владений – остальная территория уничтоженного государства была превращена в римскую провинцию. Место, на котором более шестнадцати с половиной веков стоял Карфаген, перепахали плугами, засыпали солью и предали вечному проклятию. Много позднее – при Октавиане Августе римляне основали колонию, которая носила название Карфаген, но и она располагалась по соседству от старого места.
Пунические войны за господство над Средиземноморской ойкуменой окончились. Карфаген пал. Рим победил!
