Осень стала совсем золотой. Поздними яблоками пахло во дворе у Йанко, и каждое утро на лавке под яблоней прибавлялось пожухлых листьев. Они тоже пахли, терпко и прело, увяданием и почему-то освобождением. Голубое звонкое небо в редких мазках облаков звало глубокой и сладкой пустотой. Упасть бы. Упасть?
Маг сидела на скамейке, на всякий случай крепко вцепившись в её край. Так было чуть-чуть спокойнее смотреть в это небо. Неоструганная деревянная доска впивалась в руку неровностями и остриями волокон. Возможно, если резко двинуть рукой, из этих волокон получаться занозы. Вопьются в ладонь, под кожу, больно и цепко. А пока — просто напоминание о настоящести дерева и скамейки, и мира вокруг.
Во дворе сегодня было не людно и не суетно. Словно прохладное умиротворение осени спустилось на мир, на Славию, на эту деревню и на этот двор.
Купцы в мехах спешно грузились, молча и споро сновали вокруг телеги. На крыльце сидел чёрно-белый кот, облизывал лапку и этой лапкой тёр усатую мордочку, поглядывал изредка на двор и мир прищуренными глазами. Из кухни несло едой и дымом, ветер иногда забрасывал этот запах под яблоню, а потом снова сдувал.
Маг потянула носом запахи этой осени, поправила многоцветный браслет обратно на запястье. Он всё сваливался на пальцы.
Широкая лента, сплетённая из красных и зелёных, жёлтых и белых нитей свободно обхватывала тонкую руку, словно тот, кто её плёл, не предполагал такой тонкости. И вот теперь лента всё норовила свалиться.
Как бы её затянуть поудобней? В два оборота обернуть? Надо будет попросить демона её перевязать — одной рукой неудобно.
Маг сидела на солнышке, завернувшись в плащ. Белые волосы, бледное и осунувшееся лицо. Рядом на лавке ветер перебирал иногда листы раскрытой книги, едва начатой и отложенной в самом начале.
На улице, где-то за пределами двора, залаяли псы. Лай нарастал, приближался, псы хрипели, пока один из них не взвизгнул от боли, и тогда стал различим глухой стук копыт по мягкой пыли дороги.
Во двор вкатились неудержимой слаженной лавиной всадники. Блестящие латы и кольчужные рубахи, даже шлемы надеты, и затянуты подбородочные ремни.
Всадников оказалось с десяток. Один из них в дорогих доспехах и расшитом плаще, на тонконогом коне восточных кровей. Остальные попроще, спешивались, оглядывали двор. При мечах и другом оружии. Видны были ножны у поясов и седельных лук, копья и луки, самострельные торчали рога из приседельных сум.
Маг откинулась на ствол дерева и прикрыла глаза. Ещё одни путники, только посильнее и пошумнее других.
Забытые руки лежали на коленях, будто упавшие. Пальцы левой так и остались на завязках браслета. Бледные по сравнению с тёмной тканью плаща и яркостью его плетёной ленты.
Маг закрыла книгу. Всё равно читать не получалось. В голове туман и сонность. Но Кир просил дождаться его во дворе. Сказал, что скоро придёт. Снова ушёл, как он говорил, «добывать и вынюхивать».
Маг почувствовала близкое присутствие. Кто-то из новых? Открыла глаза и сердце ёкнуло. Перед ней стояла Марышка, нагнувшись и близко-близко приблизив своё лицо к лицу мага. Глаза в глаза.
Маг посмотрела прямым взглядом. Такой взгляд пугает детей, собак и прочих зверей. Марышка тоже отпрянула.
И тут же плеснула пахучим в лицо магу. Резкая вонь какой-то едкой дряни перебила дыхание. Маг задохнулась, Марышка отпрыгнула и — бежать!
Жидкость жгла лицо и грудь, и руки, куда попали её брызги.
Маг перчаткой и защитным заклятием стёрла с лица и груди жгущуюся липкую жижу. Чего она хотела, эта девчонка? Обжечь? Изуродовать?
Убежать Марышка не успела. Маг в том же движением выбросила вперёд руку, вставая, и ткнула девочку под горло, туда, где должна была биться под смуглой кожей живая жилка. Другой рукой цепко впилась в плечо, не давая увернуться.
Марышка дёрнулась, ударила женщину коленом. Попала в подставленную руку. Маг вывернула ей локоть и заставила повалиться на землю. На пахучие жёлтые и бурые листья, на вкусно пахнущие яблоки.
Марышка увидела прямо перед носом последние зелёные травинки, ощерила мелкие неровные зубы и извернулась, ловкая и сильная, вырвалась и, лёжа уже на боку, пнула мага в живот и вцепилась в её шею грязными пальцами.
Маг почувствовала, что из неё потянули прекровь. Остатки, самую основу, только что восстановленное. Потянули не в живое, а в какое-то... вместилище. Маг быстро нашла его — брошь! «Знак мага»! Броском, как укусом змеи, сорвала с одежды Марышки брошку-человечка, откинула её прочь. Сразу перестало тянуть. «Угадала?» Марышка зарычала и ударила головой в лицо. Ослепляющая боль заставила вскинуть обе руки к лицу, и Марышка вывернулась, кинулась к брошке.
Маг поняла, что если — когда! — Марышка доберётся до него, ей останется только умереть. Прекровь просто высосут до смерти.
Умирать не хотелось так, что маг сделала страшное. Вытянула левую руку, скрутила пальцы в птичью скрюченную лапу и сама потянула прекровь. Потянула из живого, молодого и сильного.
Прекровь Марышки вливалась ромашковым полем, прогретым солнцем. Ромашковым полем, выросшим почему-то на гнилом вонючем болоте.